Путешествие Идиота - Игорь Поль

Когда мы по лесенке спускались, вдруг отовсюду завыли сирены, самолет над головой перестал на своих кишках шевелиться, и вбежали люди с носилками и какими-то штуками, опутанными трубками. И из лифта достали бесчувственного Алекса. Прямо в компенсирующем костюме. Ей-богу, как мешок с овсом, у него голова болталась, как неживая. И на носилки уложили. Начали к нему всякие трубки прилаживать и кнопки нажимать. А Надира доложила Сэму: «Отказ гравикомпенсаторов кабины во время скоростных горизонтальных маневров. Тяжелый шок». А начальник инженерной бригады сказал: «Тесты проходят, оборудование исправно». И все расстроены были. И Сэм стал мрачнее тучи. А мой компаньон его назад в контору пальцем поманил.

Васу оттуда очень быстро вышел. Хлопнул меня по плечу, и сообщил, что я теперь в составе основной команды пилотов-испытателей. С начальным окладом три тысячи двести кредитов в неделю. Не считая премий за окончание этапов и за переработки. Сэм спросил его, не хочет ли уважаемый Васу поработать у него менеджером по снабжению на время испытаний. А Васу ответил, что должен свериться со своим графиком. И мне подмигнул. И ушел важно. Такой вот у меня компаньон. Весь из себя правильный пацан и деловой бобер.

А мне жалко Алекса стало. Он, хоть и заедался ко мне и важничал, но все же свой брат-пилот. И еще я подумал, что «Гепард» его невзлюбил. Оттого и компенсаторы сдохли. Очень эта мысль неожиданной оказалась.

Глава 36

Привет. Я от баронессы

Однажды в выходной день, когда мы с Васу торчали дома, слушали музыку, считали свои деньги и мечтали о том, что скоро закончатся испытания, и мы уедем на Кришнагири, к нам заявился мужчина в строгом сером костюме. Выглядел он солидно. Как владелец ресторана, не меньше. Но при этом казался очень опасным. Было что-то такое в его глазах и в манере держаться. Он сказал нам, что является представителем охранной компании «Стен». И что фамилия его Прайд. И что у них подписан «контракт». С госпожой баронессой Радецки фон Роденштайн. На мою охрану. Такие вот дела. И цветастое удостоверение показал.

Я просто ошалел. Так все это было неожиданно. Я ведь и помыслить не мог, что Мишель обо мне может помнить. А она так вот о себе напомнила. Васу сказал: «Слышь, кент, мы в нашем районе самые крутые перцы. И ни одна собака на нас без разрешения не гавкнет». На что мужчина, без приглашения устроившись в нашем единственном кресле, ответил, что многие банкиры, члены парламента и даже всякие президенты планетарных союзов считали так же, пока не умерли. И Васу опять было начал дурачка изображать, играя роль моего менеджера. И торговаться об условиях. Только я его попросил заткнуться. И сказал этому деловому дядечке:

— Прошу вас передать баронессе мою благодарность, мистер Прайд. И то, что я не нуждаюсь в защите. Мне очень жаль, что я лишил вас гонорара.

И встал, чтобы дать понять, что разговор окончен. Мужчина этот сразу посерьезнел, усмехаться перестал и тоже поднялся. Даже уважение какое-то в глазах у него промелькнуло. И Васу тоже обалдел. Никогда я так складно еще не говорил.

И мужчина откланялся и исчез. А я остался сидеть в расстроенных чувствах. Потому как совсем уже было уверился, что Мишель мне просто привиделась. А она, оказывается, помнит обо мне. Уж мне эта ее аристократическая обязательность. Как же — я ведь из-за нее пострадал, и ее долг оградить меня от опасности. Вроде как по векселю рассчитывается. Дорого я бы дал, чтобы ее лицо снова увидеть. И поговорить с нею.

— Случай, чувак, а ты кто такой на самом деле, а? — так меня друг мой спросил.

— А то ты не знаешь, — ответил я, усаживаясь в кресло перед визором. — Юджин Уээлс. Летчик. Бывший. Без царя в башке…

— Не, ну а все-таки? Мэр тебе медали на шею надевает после того, как ты кучу мусоров в хлам покрошил, по визору тебя кажут, теперь вот и баронессы у тебя в подругах. Ты часом, с императором дружбу не водишь?

— Не-а. С императором не вожу, — грустно улыбаюсь я.

— Слушай, ты чего, правда с баронессой знаком? — не отстает Васу.

— Ага. Мы с ней на одном лайнере вместе летели.

— Круто! И какая она?

— Какая? — я задумался. А действительно — какая? — Необычная. Умная. Добрая. Честная.

— Красивая хоть? — с надеждой пытает меня Васу.

— Очень. Просто блеск…

— Ну, дела! Никогда живых баронесс не видал. Слушай, — Васу оглянулся и на шепот зачем-то перешел. — А ты с ней часом… не того?

— Не того…

— Жалко…

— И мне…

— Ну, ты даешь, чувак! — смеется Васу. И включает Дженис.

И мы подпеваем ей на пару. У меня уже неплохо выходит на верхних регистрах. Ей-богу. А потом Васу смотрит на меня и говорит:

— Братан, а ты никак в эту баронессу втрескался?

А я ему в ответ, что сейчас в морду получит. Тогда он, ни слова не говоря, исчезает куда-то. И через минут двадцать появляется вновь. А я валяюсь на ковре, лицом в крышу, и Джимми Хендриксу подпеваю. И глаза у меня на мокром месте. Хоть я себе и повторяю без конца, что я мужчина и должен сильным быть. Еще я думаю, что скоро мы улетим на Кришнагири, и моим мучениям конец придет. И все у меня будет хорошо. Вот только летать я там не смогу. «Гепард» ведь тут останется.

«На вот, нюхни. Враз полегчает», — так мне Васу говорит. — «Не боись, дурь чистая». Я и нюхнул машинально. Маленький такой флакончик. С ноготь мизинца. И трубочка из него. И у меня в голове все поплыло. Кажется, я даже от пола оторвался, так мне стало легко. И Мишель, Мишель стала совсем близкая. Она мне улыбалась. Гладила меня по щеке. А потом мы куда-то летели. Вместе. Высоко-высоко. Прямо сквозь радугу. Кажется, я смеялся в голос. А тот, что у меня внутри, мне вторил. Говорил что-то про то, как многого он не знал, когда был в другом теле. Глупый голос. И такой хороший. И еще звучала музыка. Хотя, может быть, это просто Васу отрывался. А потом все кончилось. И я оказался на ковре, один и носом вниз. Видимо, это я так с неба брякнулся. А внутри осталась только легкая грусть. И еще есть очень захотелось. Тогда я растолкал Васу, что сидел с флакончиком в кресле, глаза закатив. И мы отправились в забегаловку по соседству есть устрицы. Такой вот у меня друг классный. Васу.

А по дороге лавочник, что мясом торгует, Пинк, спросил у меня, как ему быть с его бедой. Сосед у него жену увел. А лавка на ней числится. А я ему: наплюйте, мистер Пинк. Найдите себе новую жену. Моложе и красивее. Вам же лучше будет. А старую на порог не пускайте — пускай себе кувыркается до конца жизни с вашим козлом-соседом. Это ему в наказание.

— Так-то оно так, только привык я к ней, от сердца никак не оторвать…

— Ничего. Скоро все пройдет. Я-то знаю. На, вот, нюхни, мистер, — и я протянул ему флакончик, что у Васу отобрал.

Мистер Пинк нюхнул осторожно, и в глазах у него прояснилось. Даже морщины на лбу разгладились. И мы взяли его с собой есть устрицы. И вином их запивать. Надрался он, скажу я вам, в этом кафе, до полного свинства. И все повторял, какой я классный смотрящий. Понимающий.

Глава 37

Правда хуже воровства

Не понимаю, как я раньше без «Гепарда» существовал? Когда еще только на лифте к нему поднимаюсь, он меня уже узнает. Хоть мне Клеменс и не верит. Говорит, что интеллектуальная система управления деактивирована до тех пор, пока я шлем в кабине не пристегну. Я с ним не спорю. Зачем? Как ему объяснить, что «Гепард» мне передает свое радостное настроение, предвкушение встречи, ожидание полета? Пусть даже имитационного. Иногда мне вообще кажется, что я существо другого порядка. И все остальные, кто в испытательном зале, — ущербные, лишенные возможности тонко чувствовать существа. И тогда я ощущаю, что быть не таким как все, не так уж и плохо. Сэм объясняет мои способности теорией «лоскутного» мышления Снайдера-Митчелла. Он любит находить любому факту рациональное объяснение. Определений «талант» или «призвание» в его лексиконе не найти. Он заменит их чем-то вроде «индивидуальные особенности личности, являющиеся субъективными условиями успешного осуществления определенного рода деятельности». Ну и кто из нас, по-вашему, после этого недоумок?

Мы теперь летаем по полной программе. На максимальной скорости в верхних слоях. С выходом в космос. С отработкой целого каскада маневров. Особенно впечатляют возможности маневровых движков в атмосфере. С ними я могу выделывать такое, что моему старичку «Гарпуну» и не снилось. А еще стрельбы. Лазерами в режиме суборбитального или мезосферного перехвата. Из кинетических орудий по космическим целям. Тяжелыми ракетами класса «космос-космос» и «космос-поверхность». Штурмовка наземных объектов. Управляемыми и самонаводящимися ракетами «воздух-земля». Кассетными бомбами. С гравитационными или термобарическими боеголовками огромной мощности. Атака морских судов противокорабельными приповерхностными ракетами. Бомбежка подводных лодок. Маневренный воздушный бой в нижних и средних слоях атмосферы. С отражением ракетных атак лазерной батареей и использованием ракет «воздух-воздух». Дьявольски умных и изворотливых. Участие в орбитальных атаках планетарных целей с космического авианосца. Скрытное перемещение у поверхности. Применение развернутых средств РЭБ. Мощь X-201 переполняла меня и наделяла сверхъестественной уверенностью в своем могуществе. Мне стало казаться, что я могу протянуть пятерню в любую часть планеты и, сжав ее в кулак, раздавить все, что пожелаю. Люди представлялись мне жалкими букашками. Мое тело-самолет сливалось с телом-пилотом. Мы становились единым целым. Я начал догадываться, почему у меня не случалось никаких сбоев. Просто я сливался с машиной до идеального состояния. И прекращал использовать склонный к отказу агрегат задолго до его выхода из строя. Знаете, это — как желание почесаться. Слишком умный человек будет думать, что это желание вызвано раздражением кожи механическим воздействием волосяного покрова, часть которого потеряла эластичность ввиду загрязнения. А такой, как я, просто почешется и пойдет себе дальше. Результат один и тот же, а затраты разные. Так и в полете. Я, не задумываясь, менял его режим при первых же полуосознанных признаках неприятных или необычных ощущений, которые грозили мне дискомфортом. Машинально переключал цепи управления системой гравикомпенсаторов. Открывал огонь не штатно — с двух симметричных подвесок, а в кажущейся хаотичной произвольной последовательности. Интуитивно варьировал режимы работы двигателей в пределах отведенного заданием коридора. Я чувствовал самолет так, как будто он был моим телом. Я был им, а он — мной. И самолет отвечал мне тем же. Только однажды произошел сбой системы выпуска переднего шасси. Вы когда-нибудь испытывали чувство внезапного онемения в ноге? Когда наступаешь, а ногу-то не ощущаешь. И непроизвольно переносишь вес тела на другую. Примерно такое же чувство и я испытал. Одновременно с собачьей виной тела-самолета. Он словно извинялся передо мной за собственное несовершенство.