Пришельцы. Выпуск 1 - Вячеслав Мягких

Вода колыхнулась у самого рта. Еще шаг. Я вдохнул, пытаясь набрать побольше воздуха в обожженные легкие, но вместо этого туда хлынула болотная вода. Мне вдруг стало страшно, очень страшно, но я не понимал, откуда этот страх и чем он вызван, ведь все позади, уже почти все позади и нужно лишь избавиться от боли, слышите, от боли, а не от страха!..

Я захлебнулся и выплюнул воду, она забурлила в горле, снова потекла в легкие… Это было противно — вдыхать воду и грязь, чувствовать их в своих легких, и я перестал дышать совсем и снова шагнул в глубь озера. Я окунусь, а потом возвращусь на берег, подумал я. Сразу же возвращусь.

И вода скрыла меня с головой.

Вначале почти ничего не было видно — но потом словно разогрелся экран старого лампового телевизора и мир вокруг налился фосфоресцирующей зеленью.

Проваливаясь в холодную тину, я побрел на глубину, пробиваясь сквозь плотные слои воды и… Что-то я забыл, что-то, что должен был сделать. Кажется, я обещал это себе только что…

Но теперь это уже не было важно. Потому что я увидел светящийся блеклой зеленью силуэт нашей машины. Сквозь распахнутые дверцы в салон вплывали какие-то извивающиеся создания, плавно кружили в темном пространстве и уплывали прочь. Марина не обращала на них внимание. Она видела меня, хотя ясные голубые глаза под белокурой челкой строго смотрели вперед. Она радовалась мне, хотя полные розовые губы не улыбались. Вода, будто ветерок, легонько шевелила пряди волос.

Что я должен был сделать сейчас? Боль ушла, но вместе с ней ушло и еще что-то — как это называется? Воспоминания? Память? Да, кажется так — впрочем, это тоже уже не важно.

Я забрался в салон и занял свое место, место водителя.

— Ты вернулся, — беззвучно сказала жена.

— Да, я вернулся, — так же ответил я.

Мы посмотрели друг на друга. Закатившиеся бельма глаз пытались увидеть меня. Рука, изъеденная рыбами, поднялась, чтобы поправить лохмотья волос, прилипшие к кровавому кому в пол-лица — но тут же опустилась. Какая-то тварь копошилась на шее, пытаясь выгрызть кусочек темной гнилой плоти.

— Как ты сходил?

— Еще двое, — ответил я. Я знаю, что должен сказать именно это — и говорю. Но что такое «двое»? Смысл понятия ускользает. Я хочу спросить и тут же забываю об этом желании.

— Это хорошо, — произносит Марина. Понимает ли она то, что говорит, или это лишь обязательная реакция на мои слова? Я уже не могу думать об этом.

Мы целуемся. Наши губы, за несколько месяцев превратившиеся в сгустки грязи и гнили, плотно слипаются на несколько долгих секунд, а потом мы отстраняемся, лица расходятся и только тонкие ниточки слизи тянутся между губ и рвутся, одна за другой, а вода потихоньку колышет их у лиц и, обрывая, уносит прочь. Смешно.

Я выпрямляюсь и смотрю прямо вперед сквозь мутное ветровое стекло. Распухшие руки ложатся на руль. Какое-то время я могу отдохнуть. А потом мне нужно будет снова оставить Марину одну и уйти. Есть еще кто-то, кому я должен написать несколько строк. Сейчас я не знаю, зачем это нужно, но вспомню, когда настанет нужный час.

Я буду ждать, когда снова пойдет дождь.

Вероника Черных

Усмешка тараканьего короля

— Значит, вы живете в городе мертвых?

— Нет. В городе мертвецов. Мертвые — они мертвые совсем, и они в земле. А мы живем в городе мертвецов.

Вообще-то мы с Цулпом не понимаем, почему народ так не любит мертвых. Они вполне нормальные ребята, и пахнет от них… вполне прилично; что же делать — если ты мертвый, иначе пахнуть ты не можешь.

Мы с Цулпом тут единственные живые. Не знаю, почему уж так случилось. Усмешка тараканьего короля сгубила и взрослых, и детей. Детей тут много, разных — совсем маленьких и не очень… я хочу сказать — не очень взрослых. Хотя в каждом из них есть что-то странное… словно они помешанные… или ясновидцы. Ну, и еще они мертвецы, и от них пахнет.

Как я уже сказал, их много. И они бродят вокруг нас по улицам, по лужайкам, у домов, у калиток, как бездомные кошки, потому что мертвецы не помнят, где их дом… если их не закапывают в землю.

Как мы с Цулпом поняли, что мы единственные живые?.. Очень просто. Играли на городском корте в теннис. Шарик летал туда-сюда, о неподалеку стояли все наши. Они показались мне заторможенными… (да и что взять с мертвецов, правда?..) и маленько пахучими, но мы с Цулпом особо не обращали на это внимания, мало ли чего бывает, верно?

А потом Цулп дал мне шикарную подачу, и я взвился вверх, как ракета, чтобы поймать мяч, а когда удачно приземлился, увидел, что вокруг стоят люди, смотрят на нас лицами, а лица у всех одинаковые. Ну, я имею в виду не глаза, нос и губы, а какое-то общее выражение… в общем, не знаю. Я думаю, поймете, если пообщаетесь с мертвецом. Особенно, если он из нашего города.

Что было потом? Да ничего такого. Не съедят же они нас! Посмотрели и обратно пошли. Понятно, им любопытно, что мы иные, чем они. Нам сперва тоже любопытно было, все-таки нечасто встречаешь лицом к лицу ходячего мертвеца, а потом пообвыклись, даже поможешь иногда какой бестолочи, если она куда взобраться не может, или рука у нее отвалится — найдешь, отдашь, а мертвая бестолочь взглянет на тебя мутно, сквозь, возьмет руку и заковыляет куда-нибудь… только и следишь, чтобы она эту свою руку ненароком с голодухи не слопала. А то что она без руки? Неприлично. Вот и отбираешь в последний момент и пришиваешь грубыми нитками. Помогаешь, в общем.

Что? Не едят? Почему не едят? Едят… всякую гадость. Это я оговорился, наверное.

Так вот. Пришивает обычно Цулп, а я держу. А машины у нас заржавели, и мусор везде. Я говорю Цулпу, давай приберем, мы прибираем, но мертвецы неаккуратные, балбесы, глядишь, а на чистом уже какая-нибудь пакость валяется. Вот так и живем.

Еда есть. В любой дом зайдешь — там запасов уйма. Или в магазин. Платить не надо — кому платить? Никто из них не ест пищу живых.

Что мы делаем тут с Цулпом? Ну, как… Видик смотрим. Гуляем. Они, мертвецы, хоть и мертвые, а люди. Так сказать, общество. И вот мы с Цулпом шляемся по городу, узнаем знакомые лица и отмечаем мелкие там различия между сегодняшним Хершоном и, скажем, трехдневной давности. Совсем мелкие, да: нос там отвалился или ухо… Иногда глаз в другую сторону косит или голова облысивается… лысеет, понимаешь ты, на одну сторону. Ничего, занятно.

Когда все померли? Да ну, скучная история. Даже рассказывать неохота. Цулп, расскажи. А, он тоже не хочет. Он вообще мало разговаривает. Так что я часто болтаю, болтаю, а, как в бассейне, ничего в ответ не слышу.