Пианистка - Эльфрида Елинек

Представители обоих полов всегда стремятся к чему-то принципиально противоположному.

Эрика затаила дыхание, но глаза ее широко раскрыты. Эти глаза способны чуять добычу, как звери чуют добычу по запаху. Они являются высокочувствительным органом, они вращаются туда и сюда, как прожекторы. Эрика занимается этим, чтобы не чувствовать себя в одиночестве. Она ходит туда, куда ей хочется. Она сама решает, где ей быть, а где нет. Участвовать в этом она не собирается, однако и без нее ничто не должно происходить. В музыке она то исполнительница, то снова зрительница и слушательница, так проходит ее время. Эрика запрыгивает в него и спрыгивает снова, как будто время — трамвайный вагон старой конструкции, у которого нет пневматически закрывающихся дверей. В современных трамваях каждый, кто вошел в вагон, вынужден в нем оставаться. До следующей остановки.

Мужчина все прибивает и прибивает подметки. С него градом течет пот, и он держит женщину в железных объятиях, чтобы она не ускользнула. Он обильно сдабривает ее влагой, словно намерен съесть свою добычу. Женщина больше не произносит ничего, только стонет вместе с ним, усердие партнера ее заразило. Фальцетом она выкрикивает несколько бессмысленных слов, она издает звуки, словно сурок на горном пастбище, почуявший врага. Она смыкает руки на спине партнера, чтобы он не ускользнул от нее. Чтобы он не смог так вот легко отряхнуть ее с себя, как пыль, и чтобы потом, когда дело будет сделано, сказал ей пару ласковых или шутливых слов. Мужчина продолжает вкалывать вовсю. Он резко поднимает планку. Для него это первая возможность после большого перерыва иметь местную женщину, и он использует эту возможность с бешеной активностью. Верхушкам деревьев, склонившимся над парочкой, становится жутко. Ночное небо еще колышется под порывами ветра. Турок явно не может долго держать темп, который сам себе задал. Из его горла вырывается какой-то звук, который не похож даже на турецкий. Женщина подбадривает его на финишной прямой криком: «Хоп-хоп!»

В зрительнице творится разрушительная работа. Ее лапы дрожат от желания перейти к активным действиям, однако если ей это запретить, то она от этого откажется. Она ждет, чтобы ей это решительно запретили. Ее действия требуют прочного каркаса, на который их можно натянуть. Эти двое и не подозревают, что она прекращает парочку в тройственный союз. Некоторые органы в ней вдруг, помимо ее контроля, стали функционировать в удвоенном темпе, а то и еще быстрее. В момент волнения она всегда чувствует сильное давление на мочевой пузырь. Тяжкое и болезненное ощущение всегда возникает в самый неподходящий момент, хотя здесь перед ней на многие километры раскинулась местность, способствующая тому, чтобы это естественное влечение и его последствия исчезли без следа. Женщина и турок демонстрируют ей свою деятельность. Эрика непроизвольно реагирует на это тихим шуршанием в кустиках. Она шуршит осознанно или бессознательно? С влечением, которое дает о себе знать изнутри, дело обстоит все хуже. Зрительнице необходимо несколько облегчить для себя свое скрюченное положение, чтобы утишить этот щекочущий затяжной позыв. Дело очень неотложное. Кто знает, как долго можно сдерживаться. Но именно сейчас расслабиться нельзя ни в коем случае. Шорохи усиливаются: Эрика сама не понимает, намеренно ли она задела ветку, что, разумеется, бессмысленно с ее стороны. Она неосторожно задела ветку, и ветка мстит ей коварным шумом.

Турок, дитя природы, с травами, цветами и деревьями связан сильнее, чем с машиной, которую обслуживает в цеху. Он резко отрывается от своих занятий. В первую очередь он отрывается от женщины. Женщина замечает это не сразу и еще одну-две секунды продолжает свой визг, хотя турецкий гость уже выключил передачу. Турок лежит теперь без движения, и это тоже здорово. Он, какое приятное совпадение, только что кончил, и теперь он отдыхает. Он устал. Он вслушивается в шум ветра. И женщина тоже начинает прислушиваться, после того, как гость с берегов Босфора шикает на нее, заставляя замолчать. Турок лающим голосом задает ей короткий вопрос. Или это команда? Женщина робко успокаивает его, вероятно, ей еще чего-то хочется от любовника. Турок ее не понимает. Может быть, ему следует ударить ее, поскольку она тонким голосом умоляет: останься со мной. Или что-то в этом роде. Эрика точно не разобрала. Ей пришлось отвлечься, в этот момент она отступила метров на десять, так как турок, дергаясь и трясясь, полностью принадлежал женщине. По счастью, женщина этого не заметила, и теперь турок снова принадлежит сам себе. Он снова полноценный мужчина. Женщина бранчливо требует от него денег или любви. Женщина громко хныкает и канючит. Обитатель бухты Золотого Рога облаивает ее и размыкает контакт, прерывая акт беспроволочной радиопередачи. Отступая, Эрика наделала много шуму, как стадо африканских буйволов, спасающихся от львицы. Вероятно, она сделала это намеренно или намеренно-бессознательно, что, в конечном счете, имеет одинаковый эффект.

Турок вскакивает на ноги и делает несколько быстрых шагов, однако сразу падает, брюки и белые подштанники отсвечивают в темноте вокруг коленей. Изрыгая проклятья, он возится с одеждой и угрожающе машет руками. Он грозит в сторону расположенных поблизости кустов, в которых теперь, затаив дыхание, сидит фройляйн Кохут, сжавшись в комок и впившись зубами в один из десяти своих музыкальных пальцев-молоточков.

Турок прыгает, словно в мешке, никак не попадая в штанины. Он хватается то за левую, то за правую. Он не пытается толком сообразить, с чего начать. Есть люди, которые, не обдумав заранее, делают что-то, все равно что, — проносится в голове у зрительницы, когда она за всем этим наблюдает. Турок явно из таких. Оставшаяся лежать внизу половина любовной парочки разочарованно вопит тонким голоском, что это была собака или крыса, которая пришла полакомиться презервативами. Здесь можно разжиться жирными отбросами. Пусть он снова вернется, ее милок. «Пожалуйста, не оставляй меня одну». Симпатичная кучерявая голова иностранца не оборачивается в ее сторону, а вместе со своим обладателем уходит в высоту — турок довольно большого роста. Наконец-то он натянул штаны и бросился к кустарнику. По счастью, он — вероятно, вполне намеренно — бежит в совсем другом направлении, а именно туда, где кусты становятся все гуще. Эрика, не особо об этом размышляя, выбрала для своего укрытия редкий кустарник, и трудно догадаться, что она там прячется. Женщина издалека продолжает свою жалобную песню. Она теперь тоже приводит себя в порядок. Она сует себе что-то между ног и старательно вытирается. Она бросает на землю несколько скомканных бумажных платков. Она ругается только что пробившимся в ней жутким голосом, вероятно, это ее обычный голос. Она зовет и зовет. Эрику охватывает страх. Мужчина отвечает коротким мычанием и продолжает поиски. Громко топая ногами, он идет от одного куста к другому, который уже обследовал. Потом вновь возвращается на исходное место. Вероятно, он испытывает страх и вовсе не хочет обнаружить соглядатая. Он перемещается от березы к кустам, а от кустов снова к той же березе. Он не переходит к другим кустам, обильно растущим вокруг. Женщина в паузах между гудками пожарной сирены кричит ему, что тут никого нет. «Вернись», — требует она. Возвращаться мужчина тоже не хочет, он кричит ей по-немецки, чтобы она заткнула пасть. Женщина засовывает между ног еще одну порцию бумажных платков на тот случай, если у нее внутри что-то осталось, и натягивает трусы. Потом она расправляет юбку. Она приводит в порядок расстегнутую блузку и поднимает пальто, на котором они лежали. Она устроила гнездышко, как это принято у женщин. Она не хотела пачкать юбку, зато пальто теперь все мятое и в грязи. Турок кричит теперь: «Иди сюда!» Любовница турка возражает и настаивает на том, чтобы они побыстрее ушли отсюда. Эрика видит ее в полный рост. Женщина уже довольно немолодая, однако для турка она по-прежнему юная куколка. Из осторожности она держится поодаль: если придется бежать, ей нужен запас времени, ведь носовые платки в трусах могут помешать. Они легко могут выпасть! В любви женщина не получила всего, чего хотела, и теперь она вовсе не желает, чтобы ее вдобавок укокошили. В следующий раз она сама будет следить за тем, чтобы насладиться любовью в покое и до конца. Заметно, как женщина вновь превращается в австрийскую женщину, а турок становится турком, которым он всегда и был. Женщина требует к себе все большего внимания, а турок автоматически обращает внимание на врагов и противников.

На теле Эрики ни шелохнется ни один листок. Она затихает и мертвеет, как трухлявая ветка, которую сломали и которая бесполезно догнивает в траве.

Женщина угрожает турку-сезоннику, заявив, что сейчас же уйдет. Турок-рабочий собирается бросить в ответ презрительное замечание, но вовремя останавливается и молча продолжает свои поиски. Теперь он должен проявить храбрость, чтобы женщина, вновь обретшая уверенность коренной жительницы этой страны, испытывала к нему уважение. Ободренный тем, что в кустах не заметно никакого движения, он делает большой круг и тем самым подвергает Кохут большей опасности. Женщина предупреждает его в последний раз и поднимает с земли свою сумочку. Она приводит в порядок последние вещи в себе и вещи для себя. Она застегивает пуговицы, что-то сует в сумочку, что-то вытряхивает наружу. Она медленно идет назад, по направлению к трактирам, еще раз бросает взгляд на турецкого друга и убыстряет шаги. На прощанье она кричит в его сторону что-то невнятное и грубое.