Убийство в «Зеленой мельнице» - Керри Гринвуд

Хребет мерзкого, искусанного мухами серого жеребца выпирал, словно горная гряда, причиняя Чарльзу боль при каждом шаге. Мало объезженное животное, которое, по мнению Чарльза, хозяин конюшни выдал ему исключительно из зависти, шло костедробительной трусцой и при всяком удобном случае норовило тяпнуть седока за ногу. Рот же у этой скотины был жестким, как выдубленная кожа, так что управлять ею было почти невозможно. К счастью, жеребец любил других лошадей почти так же сильно, как ненавидел людей, и с удовольствием плелся в хвосте каравана, злонамеренно пытаясь сбросить Чарльза на окружавшие дорогу скалы.

Ландшафт совершенно не нравился Чарльзу своей абсолютной неупорядоченностью. Никто не сажал все эти деревья и низкорослый кустарник, все они росли, где и как хотели. Дорога тоже не воодушевляла: безобразно неровная и каменистая, она была нелегка даже для жеребца; Чарльз с удовольствием наблюдал за усилиями груженого животного и мечтал, чтобы эта скотина переломала себе ноги.

Караван тащился гуськом, оставляя кучки свежего навоза, от которого шел пар. Чарльз морщился. Эти животные настолько… анималистичны. Он был уверен: ему повезет, если в Толботвилле удастся найти гостиницу, а еще большой удачей будет, если на ужин подадут не жесткий кусок мяса и не яичницу.

Жеребец споткнулся, и Чарльз, ударившись о его шею, выругался. До отъезда из города буш представлялся ему приятной романтикой — неизведанными далями, где живут храбрые женщины и сильные мужчины. Теперь же он чувствовал ненависть к каждой строчке Банджо Патерсона и твердо решил: нужно только довести дело до конца и больше никогда-никогда сюда не возвращаться.

Согревшаяся и умиротворенная Фрина проснулась с уверенностью, что ее волосы за ночь стали золотыми. Она легонько потянула за одну прядь, вызвав сонное бормотание мужчины, лежавшего рядом под одеялом из кроличьих шкурок, и вспомнила, что накануне соблазнила отшельника. Впечатления от прошедшей ночи оказались весьма приятными, она закрыла глаза и поудобнее устроилась в объятиях Вика.

— М-м? — вопросительно буркнул он. Затем, опознав ее, удовлетворенно заключил: — Фрина, милая.

Фрина решила: пусть уже рассвело (по крайней мере настолько, что можно отличить черные волосы от золотистых), и обитателям этих суровых мест в такой час полагается быть на ногах и при деле, ей самой вовсе не требуется вскакивать и приниматься за дела — во всяком случае пока.

Но едва она снова задремала, мужчина рядом с ней дернулся и чертыхнулся:

— Да чтоб тебя! Прости, Фрина, это Мак. Он всегда меня так будит, когда считает, что я проспал.

— И как же он тебя будит?

Ей стало интересно, за какое место Мак куснул Вика.

— Тычет своим холодным мокрым носищем мне в ухо. Сейчас я его выпущу.

— Я тоже выйду, если только найду свои сапоги.

Она отыскала их и не без труда обулась (после просушки сапоги совершенно потеряли форму), надела шерстяное белье и накинула покрывало. Вик открыл дверь, и в хижину хлынуло солнце. Мак вырвался на волю, облаял пролетавшего мимо попугая, казавшегося против света черным, и помчался к ручью напиться. Последовав за ним, Фрина умылась; вода была такой студеной, что она чуть не окоченела.

— Талая, — пояснил наполовину обнаженный Вик, выходя под неуверенные солнечные лучи. — Ты принесла сюда лето, — восхитился он, с удовольствием обмывая грудь и лицо.

Фрина предпочла держаться подальше от столь бурной гигиенической процедуры и с благоговейным восторгом наблюдала за Виком. Ледяная вода, стекавшая по его разгоряченному телу, превращалась в пар. Волосы и борода сияли в лучах солнца. Он казался настоящим первобытным титаном.

Она стряхнула наваждение. В конце концов, это просто бежавший от мира затворник в знававших лучшие времена молескиновых штанах, а свой необычный колер он унаследовал от какого-нибудь дальнего скандинавского предка. И тем не менее Вик производил сильное впечатление.

Лес перешептывался, дыша запахами воды и папоротников. Высоко в небе расслабленно кружил орел. Фрина вернулась к дому, присела на ступеньку и с наслаждением закурила. Солнце играло на посеребренной росой траве, по которой, оставляя примятые зеленые проплешины, катался Мак. Рай, подумала Фрина, пуская колечко дыма. Сущий рай. И лишь когда запах поджаренного хлеба поманил ее к завтраку, она вспомнила, что в раю существует и еще один постоянный обитатель — змей.

Лишь в сумерках Чарльз добрался до Толботвилля, преодолев казавшиеся бесконечными цепи скал; в них то там, то тут попадались словно случайно оставленные флажки и каменные пирамидки, означавшие, что в этих непроходимых горах все же есть проходы. Он страшно устал; из-за неудачно закрепленного седла и непривычной нагрузки у него болело все тело. В Толботвилле, как он и опасался, нашлась всего одна гостиница, а женщина с каменным лицом подала ему обед, состоявший действительно лишь из яичницы и куска мяса. Но проголодавшийся Чарльз съел и его. Караван встретили две старомодно одетые женщины, тучный господин в сюртуке и с часами на цепочке, разношерстная толпа невзрачных горожан и несколько чумазых ребятишек.

После нелегкого сражения с бифштексом Чарльз, поскольку пойти все равно было некуда, остался сидеть в баре, прислушиваясь к разговорам работяг.

— Что новенького? — спросил один из них.

Хозяин бара, обладатель пышных бакенбардов, похвастался:

— К нам тут недавно красотка на аэроплане залетела!

— Джим, да ты, верно, перебрал своей бормотухи. Этак тебе скоро змеюки на велосипедах чудиться начнут.

Все засмеялись. Видимо, свойства хозяйского напитка были здесь хорошо известны. Чарльз потягивал пиво из своего стакана.

— Ей-ей, чистая правда. Мы все ее видели. Истинная леди, точно. Да что я тебе говорю, приятель, ты же сам доставил топливо для самолета.

— Так вот с чего вся эта кутерьма! На самолете? Лихо.

— Ну да, и наш Дэйв тоже решил такой заиметь! — Бармен засмеялся. — Запал он на нее, видать. Ну, а она хороша, верно. Стройная, волосы черные. Имя такое чудное, как бишь ее? Фрина. Да, так ее и звали, мисс Фрина Фишер. Вот уж не подумал бы, что она с такой штукой управиться сумеет. А она точнехонько провела самолет по той полосе, что мы расчистили вдоль реки, и села легко, будто птичка.

— А что она тут делает? — залпом осушив стакан, спросил один из караванщиков. — Джим, повтори.

— Она приехала, чтобы найти… мне кажется, она хочет найти Вика. Наши женщины уверены, что она ему не навредит. Они взяли с нее обещание, что она не попытается увезти его в город. По их словам, она хочет сообщить ему о смерти отца.

— Бедняга Вик, — заметил Дэйв. — Будто мало ему досталось, так еще девица на его голову свалилась.

— Да она вполне себе ничего. Госпожа Энн сказала, что она нормальная. Они бы ей ничего не рассказали, ежели бы она им не показалась, — возразил бармен. — Обещала, что вернется.

— Да, а еще она обещала прокатить меня на самолете, — ухмыльнулся Дэйв. — Уж я своего не упущу. Мне кажется, она довольно шустрая.

— Девица или машина? — поддел его мрачный погонщик.

— Машина, разумеется. А она — настоящая леди, — огрызнулся Дэйв.

Чарльз был в ярости. Похоже, Фрина его обскакала. Он знал ее методы: за пару минут она заставит его бедного безумного брата валяться у нее в ногах. Чарльза тошнило от всех этих баб, их запаха, их похоти. Ладно, он ей покажет. Он им обоим покажет. Теперь ясно, что Вик не только не умер, но живет себе преспокойно где-то на Высоких равнинах.

— Прошу прощения, — вклинился он в разговор. — Я брат Вика, Чарльз. Может кто-нибудь меня к нему отвезти? Мне с ним нужно повидаться.

Все, кто был в баре, молча уставились на Чарльза.

— Ты? — наконец заговорил Дэйв. — Брат Вика? Да вы совсем не похожи.

В его голосе звучало скрытое презрение. Чарльз вспыхнул:

— Вот наша фотография. Ее сделали перед тем, как он ушел на войну. Я тогда еще в школу ходил, — добавил он.

Снимок пошел по рукам; каждый из присутствовавших желал рассмотреть его как следует. Несомненно, это был Вик — его легко было узнать даже с короткой стрижкой и без бороды. Глаза его совсем не изменились. Он был в форме. Рядом с ним стояла его более юная и невысокая копия — пусть круглолицый и пухлощекий мальчишка, но все-таки очень похожий. На обороте округлым почерком Вика было написано: «Моему брату Чарльзу с любовью от Вика». Доказательство выглядело убедительно.

— С твоим братом все в порядке. Но с чего ты взял, что он захочет тебя видеть?

— Я его брат!

— Об этом ты уже говорил, — заметил старик.

Снова наступило молчание.

— Я заплачу, — гордо заявил Чарльз.

Воздух в пивнушке, казалось, застыл. Чарльз понял: он сказал что-то не то и поспешил объясниться: