Саван алой розы (СИ) - Логинова Анастасия

– Николай Васильевич, как вы полагаете, знал ли ваш брат о завещании до смерти вашей матушки?

Впрочем, наверное лишь Кошкину этот вопрос казался деликатным. А Соболев, снова не подумав, запросто ответил:

– Не то слово знал! Поспорить готов, что он-то матушку и уговорил его составить да сам лично нотариуса к ней привез!

В дверь снова постучали, уже более настойчиво, и в этот раз даже послышался голос Воробьева:

– Степан Егорович, у вас все хорошо?

Выругавшись мысленно, Кошкин отворил дверь и, невесть как сдержавшись, ответил вполне ровным тоном:

– Да, у меня все хорошо. Как видите, я еще жив.

А про себя вспоминал, почему все-таки не подписал его рапорт, когда тот сам предлагал.

– Простите… – все-таки понял свою оплошность Воробьев. – Но здесь Александра Васильевна, и у нее срочный разговор – к вам.

Чуть дальше от двери и правда стояла сестра Соболева – с чуть растрепанными волосами, со сбившейся на бок шляпкой, с раскрасневшимся лицом и перепачканным в грязи подолом юбки. Неужто пешком шла от самого отчего дома? Зато глаза у нее горели как никогда – впервые, пожалуй, Кошкин видел ее такой.

– Что-то случилось? – насторожился он.

– Да! То есть нет, все, слава богу, хорошо, просто я узнала кое-что… это очень важно, прошу вас пойти со мной. Это близко, на Стародеревенском кладбище. Я поняла, что так взволновало маму тогда! Здравствуйте, Степан Егорович…

Только под конец разговора Соболева поняла, как нелепо все это выглядит. Раскраснелась еще больше, жалко улыбнулась и принялась приглаживать волосы.

* * *

Александра Соболева говорила много, путано, постоянно сбиваясь и краснея. А уж как увидела брата – едва ли заикаться не начала. И Николай Соболев сестре не обрадовался – оба они чувствовали неловкость и предпочитали друг от друга спрятаться. Чтобы хоть как-то привести девицу в чувства, Кошкин все-таки согласился отложить осмотр дома на потом и поехать с нею, куда она там зовет…

Гувернантка Мишина поехала с ними, не пожелала оставаться с Соболевым – оно и понятно. Но была мрачнее тучи, беспрестанно посматривала на часики и настойчиво просила поторопиться, когда сыщики с Александрой Васильевной сошли из экипажа у Благовещенской церкви.

И повела их девица Соболева прямиком на кладбище…

Место это было, прямо сказать, невеселое, особенно в такую погоду. Дорожка проложена лишь главная, все остальное – размытая дождем глина, в которой утопаешь местами чуть не по щиколотку. Понятно, где Соболева так перепачкалась. Но вела она уверенно, даже ожила в пути и снова стала разговорчивой. Только смущалась всякий раз, когда Воробьев, тот еще жук, как выяснилось, норовил придержать ее под локоток, чтобы он де не поскользнулась.

– Это здесь, Степан Егорович, недалеко… я дорогу хорошо запомнила, мне батюшка показал… – сбивчиво говорила Соболева, оборачиваясь к Кошкину. – Я в записях для вас все указала, что матушка в ноябрьских числах оставила эту фразу: «…в тот день в ноябре, у Благовещенской церкви, на Святом месте, у самых ворот, я увидала свой самый страшный кошмар, и опосля моя жизнь уж не была прежней…». Я дословно запомнила, Степан Егорович, так она мне в память врезалась… Ой! Спасибо, Кирилл Андреевич, я едва не упала… Так вот, я все время думала, что матушка увидела у ворот Гутмана. А нынче поняла, что нет. Она увидела похоронную процессию! Спасибо, Кирилл Андреевич, мне, право, неловко…

– И, вы полагаете, она узнала кого-то из этой процессии? – насторожился Кошкин.

– Да! Я все выспросила у батюшки, объяснила, сколь это важно… и он нашел в приходской книге запись. От 5 ноября 1893. В этот день и впрямь были похороны а после и отпевание…

– Кого? – поторопил Кошкин.

Но Соболева резко замолчала, притихла. Робко обернулась к нему и молвила:

– Мы пришли…

Захоронение, если сравнивать с прочими могилами, было богатым. Ухоженная сосенка в углу и несколько розовых кустов – эти были не засохшими и не вымерзшими, а вполне живыми, багрово-алыми, с острыми, как иглы, шипами. Участок, обнесенным невысокой чугунной оградой, и два темно-серых гранитных памятника с золочеными буквами-именами.

«Глебов Сергей Андреевич» и «Глебов Сергей Сергеевич». Отец и сын?

– Так ваша матушка наткнулась на процессию похорон Глебова… – Кошкин потер лоб, еще не понимая, что это все значит.

– Да! – подхватила Соболева. – Похорон Глебова-сына. Сергея Сергеевича. Видите даты? 1878-1893. Пятнадцать лет, совсем мальчик. Господи, жалко-то как… – Соболева торопливо присела у памятника, чтобы убрать пожухлые листья. – Мама увидела в толпе знакомое лицо Сергея Андреевича, своего старого знакомца. И, разумеется, не могла его не поддержать в такой день. Даже все обиды, наверное, простила!

Сам Кошкин припомнил, что точного адреса дачи Сергея Глебова вдова Соболева никогда в дневниках не указывала. Но дача точно находилась на Черной речке и, вероятно, в Новой либо Старой деревне. А другого кладбища вблизи просто нет. Неужто все эти годы Глебов с семейством жил на той старой даче? Когда он успел обнищать, интересно? Ведь в шестидесятые годы слыл богачом…

– Может, и простила. Но, выходит, Глебов сказал вашей матери что-то такое, что перевернула ее жизнь с ног на голову – как она пишет.

– Выходит… – робко согласилась Александра Васильевна. – Или же ее просто потрясла смерть этого мальчика?

– Едва ли. Мальчика она не знала. Ведь она не была дружна с Глебовым и его семьей все эти годы? – Кошкин испытующе посмотрел на Соболеву – все ли она рассказала?

Девушка тотчас смутилась. Поднялась и отряхнула юбку.

– Нет, не была. По крайней мере, я об этом не знаю, а матушка… право, у нее столько тайн, оказывается, что теперь уж я ни за что поручиться не могу. Но о Глебове она никогда не упоминала. И, даже внимательно прочтя все ее дневники, я и предположить не могла, чтобы такой человек, как Сергей Глебов, женился бы и обзавелся семьей. Чего только не бывает… Даже вообразить не могу, что такого он мог сказать матушке на похоронах сына.

– Во время процессии ваша матушка могла увидеть не только Глебова, но и, скажем, господина Лезина. Или даже Гутмана, – предположил Кошкин. – Кто знает, может, старые товарищи дружили все эти годы.

– Да, могла… – рассеянно признала Соболева.

– С каторжником-Гутманом едва ли, – поторопился возразить сам себе Кошкин, – но вот Лезин… право, я бы навестил этого господина, покуда хотя бы он жив.

Ведь имя на втором памятнике красноречиво говорило о том, что Сергей Андреевич Глебов, тот самый знакомец вдовы Соболевой из дневников, вскорости ушел вслед за сыном. Он умер совсем недавно, судя по датам и месяца не прошло. Обычно на свежих могилах цветов – гора в человечески рост. Но погребение Глебова-отца было удивительно скромным. Засохшие гвоздички и те же розы, яркие и пышные. Да лампадка, кем-то заботливо зажженная не так давно – наверное служителями церкви…

А Соболева, будто его мысли подслушав, поспешила доложить:

– Ах да, совсем забыла, Степан Егорович! Батюшка сказал, что сюда, к Глебову, часто ходит женщина… пожилая, светловолосая… – Кошкин насторожился. Что еще за женщина? А Соболева рассеянно пожала плечами: – так он сказал.

– Жена, наверное, – предположил Воробьев, и Соболева, удивленно на него обернувшись, кивнула.

– Да, наверное жена… я не подумала об этом.

Воробьев, стоя у памятников, молчал, не проронил ни звука за все время, ибо ни фамилий этих, ни обстоятельств непростой юности погибшей вдовы попросту не знал. Но живой взгляд за стеклами очков подсказывал, что внемлет он каждому слову, и все подмечает. И позже, хоть Кошкин этого и не хотел, наверное придется рассказать ему подробности о дневниках.

А впрочем, может, он и подскажет что-то дельное.

Глава 14. Роза

август-ноябрь 1866

Господин Лезин, выходит, знал мужа Розы лучше, чем она сама: все получилось в точности, как он обещал. Наутро после памятного ужина с гостем-чужестранцем Шмуэль не вспомнил почти что ничего. Не помнил, почему Роза выставила его на ночь из комнат, не помнил причины ссоры, не помнил даже имени этого проклятого серба.