Без лица - Хари Кунзру

Так они поют еще четыре или пять нескладных строф. Бобби принимает в этом еще меньше участия, чем белая девушка. Затем миссис Перейра возвращает пластинку в конверт и, посапывая, втискивается в деревянное кресло во главе стола. И объявляет:

— Теперь мы достигли гармонии. Атмосфера позитивна. Добро пожаловать, новые гости. Мадемуазель Гарнье и…

— Чандра, — говорит миссис Макфарлэйн.

— Чандра. Добро пожаловать. Пожалуйста, садитесь за стол. Чандра, ты не откажешься сесть слева от меня? Мистер Арбетнот, вы справа. Мэйбл рядом с Чандрой. Затем мистер Шивпури, да, верно. Мадемуазель Гарнье между мистером Шивпури и мистером Арбетнотом. Теперь — Мэйбл, дорогуша, ты не могла бы погасить свет?

Дорогуша Мэйбл встает и выключает лампу на буфете. Пламя умирает в стеклянном колпаке. В комнате воцаряется темнота. Кто-то покашливает. Мадемуазель Гарнье нервно хихикает.

— Первым делом я прошу вас соединить ладони. Пожалуйста, положите ладони перед собой и плотно прижмите к поверхности стола. Не надо браться за руки, просто положите свою руку поверх руки соседа. Мы сейчас займемся очень могущественным ритуалом, поэтому я должна напомнить вам о правилах. Если вы не будете их выполнять, последствия могут быть очень печальными, особенно для меня, так как я буду принимать духи мертвых в своем теле. Пожалуйста, что бы ни случилось, не разрушайте круг. Особенно последите за тем, чтобы не делать никаких резких движений и не зажигать свет. Я должна еще раз подчеркнуть это. Никакого огня в комнате.

Миссис Перейра не торопится выговаривать гласные, ее слова растягиваются в длинные певучие потоки, которые, кажется, окутывают стол. Они таят в себе и успокоение, и опасность, как вода, льющаяся из слива плотины.

С удивлением для себя Бобби обнаруживает, что волнуется. С одной стороны его руку тяжело и потно прижимает окорок миссис Перейры, с другой то же самое делает сухая клешня Мэйбл. Под своей ладонью он ощущает грубое исцарапанное дерево стола. В темноте дыхание медиума становится затрудненным и отрывистым.

— Голубая Жемчужина! Голубая Жемчужина! Ты слышишь меня? Это я, Розита, зову тебя. Голубая Жемчужина, приди в портал. Розита хочет общения.

Бобби всматривается в темноту. Он ничего не видит. Рука миссис Перейры нажимает на его руку еще сильнее, рискуя раздавить. Он хочет выдернуть руку. Воздух становится плотным и зловонным, хотя это, наверное, всепоглощающий запах духов медиума — от него у Бобби перехватывает дыхание, сохнет в горле, и ноздри забиваются дешевым мускусом.

— Голубая Жемчужина! Голубая Жемчужина! Это тебя я слышу?

Темноту пронизывает серия резких стуков. Сидящие за столом взволнованно ерзают на стульях. Голос миссис Перейры становится густым и клейким.

— Голубая Жемчужина?

Снова стуки. Затем другой, более глубокий голос:

— Ты ли это, милая Розита? Звала меня? Ты ли это звала меня из света?

Миссис Перейра издает низкий булькающий звук.

— Я видела твой круг с высот. Братья мои в царстве света милостиво довольны твоими исследованиями.

Голос миссис Перейры вновь чист:

— Благодарю тебя, Голубая Жемчужина. Спасибо. Ты оказываешь нам большую честь.

— У меня есть весть для одного из вас. Для того, кто управляет огромными машинами.

Мистер Арбетнот взволнованно выкрикивает:

— Это для меня! То есть — это я, Голубая Жемчужина, Арбетнот, железнодорожный инженер. Что ты мне хочешь сказать?

— У меня есть весть от того, кого ты потерял.

— О господи… Дэвид. Ты говорила с Дэвидом? Что он сказал?

— Дэвид сейчас рядом со мной. Ему еще не дозволено говорить самому. Он просит сказать тебе, что здесь, в царстве света, его весьма чтят. Он желает, чтобы ты знал: он смотрит на тебя.

— О небо… Спасибо. Спасибо тебе. А встретил ли он там свою мать? Томасина с ним?

— Эти двое неразлучны и шлют тебе свое благословение. Дэвиду больше не больно. Его долго несло по ледяным волнам. Он победил волны и стал героем, ныне и присно и вовеки веков. Он вышел из круга смертей и рождений.

— Ох, благодарю тебя. Спасибо тебе.

Голос мистера Арбетнота пресекается, и Бобби слышит сдавленные рыдания. Этот миг горя прерывает внезапный треск. Столешница начинает вращаться и брыкаться, как дикое животное. Бобби слышит рядом с собой тяжелые вдохи и выдохи миссис Перейры. Ее дыхание доносится откуда-то из области его коленок. Ее рука изменила положение, ребро ладони больно давит ему на пальцы.

— Осторожно! — вдруг говорит Мэйбл, громко и взволнованно. — Не разрывайте круг! Моя мать находится во власти иного духа.

Сидящие вокруг стола тревожно вскрикивают.

— Берегите ее! — вопит Мэйбл. — Берегите ее!

Столик начинает подниматься, так что руки Бобби в конце концов оказываются практически у него перед носом. Затем с грохотом падает обратно на пол. Миссис Перейра издает еще несколько булькающих звуков.

— Будьте осторожны! — кричит Мэйбл. — Это юный дух, еще не знающий собственной мощи!

Стол прекращает двигаться, и в следующую минуту или две единственный звук в гостиной — это затрудненное дыхание медиума. Затем, так тихо, что их почти неслышно, звенят колокольчики.

— Тра-ля-ля! А это я!

Люди за столом безмолвствуют.

— Хоп-ля. Вот так забава, вот так забава! Почему так хмуро, хмуро, очень хмуро?

Мистер Шивпури начинает говорить, и голос его дребезжит:

— О дух! Молю, скажи, кто ты?

— Кто я? Я? Ну, я — это я, конечно! Дурачок ты, дурачок!

— Снова прошу, скажи, кто ты?

— Меня зовут Маленькая Орхидея, дурачок, и я всегда была маленькой, от начала времен. Мне нравится веселиться! Так весело! Весело тебе и весело мне!

— Пожалуйста… — это голос мадемуазель Гарнье, — скажи, там действительно так хорошо?

— Хорошо-хорошо! Сплошь свет и счастье! Все вокруг — радость, тра-ля-ля!

— О, прошу тебя… — говорит мадемуазель Гарнье. — Нет ли там кого-нибудь из Шарлеруа?

Миссис Перейру внезапно охватывает приступ кашля. Бобби слышит, как она шевелится на своем стуле. Вновь раздается звук далеких колокольчиков, и стол начинает вибрировать.

— Пожалуйста! — Голос мадемуазель Гарнье звучит отчаянно. — Шарлеруа! Ты видела кого-нибудь? Пожалуйста! Видела?

— Мадемуазель Гарнье ожидает разочарование. Маленькая Орхидея больше ничего не говорит.

Слышится громкий стук, стол грохочет.

— Быстрее! — кричит Мэйбл. — Моя мать на исходе сил. О духи, духи! Молим вас, отвечайте на наши вопросы. Стучите один раз вместо «да», дважды — если не знаете, трижды — если ответ «нет». Понимаете меня?

Одиночный стук.

— Есть ли в этой комнате кто-то, с кем бы вы хотели поговорить?

Снова стук.

— Ваша мать здесь, с нами?

Снова стук.

Голос Элспет Макфарлэйн сдавлен от переживаний.

— Кеннет? Дункан? Это вы?

Одиночный стук. Элспет разражается неостановимым потоком слез.

Господь свел Эндрю Макфарлэйна и Элспет Росс друг с другом задолго до того, как надумал разорвать их объятия. Элспет и ее сестра были приглашены молодыми Джонстонами на экскурсию в аббатство Мелроуз[112], чтобы взглянуть на руины. Однако, когда условленным воскресным утром две взволнованные барышни отдернули занавески, мир снаружи был мокрым и серым. Низкие тяжелые тучи нависли над склоном холма, и ручейки дождевой воды уже бежали по булыжной мостовой под окнами спальни. Увы. Поездку пришлось отменить.

После этого Малкольма Джонстона посетила блестящая идея — заглянуть на публичную лекцию в кирку. Все лучше, чем ничего, подумал он. По крайней мере, есть шанс добрый час просидеть рядом с Элспет — час, в котором наверняка окажется шестьдесят минут, полных возможностей прикоснуться к ее руке, или задеть коленом ее колено, или дюйм за дюймом двигать ботинок по паркету, пока его край не прижмется к краю ее туфли. Он проделал все это. По другую сторону от него Пити и Сьюзен делали то же самое, но с одним существенным отличием. Когда ищущие пальцы Пити случайно-нарочно встречались с пальцами Сьюзен, те случайно возвращали прикосновение. Они держались за руки. Они прижимались голенью к голени. О том, чего Малкольм не видел в буквальном смысле, он догадывался по цвету лица Пити. Счастливчик — красный как свекла.

А вот Малкольм ничего не добился. Элспет игнорировала его с решимостью одновременно пугающей и обидной. Она зачарованно слушала миссионера с кустистой бородой. Это был местный парень из Келсо (городок выше по реке Твид); он променял бледный водянистый свет Шотландии на палящее солнце Индии и, несмотря на молодые годы, десять лет подряд сражался с самыми ужасающими трудностями.

Позабыв о немом и томительном присутствии Малкольма, Элспет слушала рассказы о бедных невежественных людях, поклоняющихся идолам и вверяющих себя уловкам туземных жрецов, — и влюбилась. Для нее он сразу же стал Эндрю, еще когда она сидела там, в зале, игнорируя недоумевающий ботинок Малкольма и слушая лекцию, еще раньше, чем она успела сказать ему хоть слово.