Трое уцелевших. Наковальня времени. Открыть небо - Силверберг Роберт

Прикрепленный к качалке диагност уже работал вовсю, высвечивая на дисплеях информацию об артериальном давлении Ханна, содержании калия, способности крови к свертыванию, проценте сахара и многом другом. Квесада, казалось, легко постигал цифры и факты, захлестнувшие дисплей и автоматически печатающиеся на бумажной ленте. Через несколько секунд он повернулся к Ханну:

— Приятель, похоже, что вы вовсе не больны. Просто испытали небольшую встряску. Я вас не порицаю за это. Я сделаю вам всего один укол, чтобы успокоить ваши нервы, и вы будете в полном порядке. Ну, во всяком случае, в таком же, как и любой из нас здесь.

Он приставил к сонной артерии Ханна трубку и нажал на наконечник.

Включилась ультразвуковая игла, и в систему кровообращения новичка была впрыснута успокаивающая смесь. Ханн вздрогнул.

— Пусть отдохнет минут пять, — произнес Квесада, обращаясь к Барретту. — После этого трудности будут для него позади.

Они оставили Ханна в качалке и вышли из лазарета. В коридоре Квесада сказал:

— Этот намного моложе, чем обычно.

— Я тоже заметил. А также и то, что он первый за все эти месяцы.

— Ты считаешь, что там, наверху, что-то не так?

— Пока судить еще трудно. Но я обстоятельно побеседую с Ханном сразу же после того, как он оправится. — Барретт пристально поглядел на невысокого медика и промолвил: — Я давно уже хотел спросить тебя. Как там дела у Вальдосто?

С Вальдосто произошел психический коллапс несколько недель назад.

Квесада держал его под наркотиками и пытался медленно вернуть его к нормальному восприятию действительности. Пожав плечами, он ответил:

— Все по-прежнему. Сегодня утром я вывел его из наркотического транса, но он не изменился.

— Как ты думаешь, он поправится?

— Вряд ли. Там, наверху, его еще можно было бы поставить на ноги, но…

— М-да. Если бы не эти, там, наверху, то Вальдосто не сорвался бы вообще. Тогда не лишай его блаженства. Если он не в своем уме, то пусть хотя бы ему будет приятно.

— То, что случилось с Вальдосто, на самом деле мучает тебя, Джим? Это правда?

— А как ты думаешь? — Глаза Барретта на мгновение сверкнули. — Он и я были вместе почти с самого начала. Когда партия начала организовываться, когда все мы были полны идей и идеалов, я был координатором, а он простым террористом, швырявшим бомбы. В нем столько накипело, что он был готов уничтожить любого краснобая, придерживающегося надлежащей линии. Мне приходилось успокаивать его. Понимаешь, когда Валь и я были совсем молодыми парнями, у нас была общая квартира в Нью-Йорке…

— Ты и Валь никогда не могли быть молодыми парнями одновременно, напомнил Квесада.

— Не совсем, — поправился Барретт. — Ему было, наверное, восемнадцать, а мне чуть за тридцать. Но он всегда казался старше своего возраста. И у нас была эта квартира на двоих. Туда заходили девушки, много девушек. Иногда они жили у нас несколько недель. Хауксбилль тоже нередко заходил туда, сукин сын, только мы тогда еще не знали, что он работает над чем-то, что всех нас по сути отправит на тот свет. И Бернстейн. Мы сидели ночами напролет, потягивая дешевый самодельный ром, и Вальдосто строил проекты организации террористических актов, и мы затыкали ему глотку, а потом… — Барретт нахмурился. — Ладно, пошло все это к черту. Прошлое мертво для нас. Скорее всего, и для Вальдосто это тоже было бы лучшим выходом.

— Джим…

— Давай о чем-нибудь другом, — сказал Барретт. — Что там у Альтмана?

Лихорадка прошла?

— Он конструирует женщину.

— То же самое сказал мне Чарли Нортон. Что же он использует? Тряпье, кости?

— Я дал ему разные ненужные химикалии. Пусть подурачится. Выбирал в основном по их цвету. Он достал несколько позеленевших медных деталей, чуть-чуть этилового спирта, сульфата цинка и немного других предметов, наскреб почвы и набросал все это в груду мертвых моллюсков. Из этой слизи он лепит то, что, как он утверждает, является женским телом, и ждет, когда в него ударит молния и вдохнет жизнь.

— Другими словами, — заключил Барретт, — он чокнулся.

— Я думаю, во всем этом нет ничего опасного. По крайней мере, он больше уже не пристает к своим друзьям. Насколько я помню, ты считал, что он долго не протянет.

— А сейчас разве лучше? Если мужчине нужен секс и он может найти добровольных партнеров здесь, то меня это не касается, пока это никого не оскорбляет в открытую. Но когда Альтман начинает лепить женщину из какой-то грязи и гнилой плоти моллюсков, это означает, что мы его потеряли навсегда. И это очень плохо.

Квесада опустил глаза.

— Мы все придем к этому раньше или позже.

— Я пока еще держусь. И ты тоже.

— Дай нам срок. Я здесь всего лишь одиннадцать лет.

— А Альтман всего восемь, — ответил Барретт. — Вальдосто и того меньше.

— Некоторые ломаются быстрее других, — заметил Квесада. — А вот и наш новый товарищ.

Ханн вышел из лазарета и присоединился к ним. Он все еще был бледен и взволнован, но страх в его глазах исчез. «Он начал, — отметил про себя Барретт, — приспосабливаться к немыслимому».

— Я невольно подслушал часть вашего разговора, — сказал Ханн. — Здесь много психических заболеваний?

— Некоторые никак не могут найти для себя какое-нибудь занятие, имеющее смысл в этом мире-лагере, — сказал Барретт. — Их пожирает скука.

— А какие здесь есть занятия?

— У Квесады — его врачебная деятельность. У меня — административные обязанности. Несколько наших товарищей изучают жизнь моря, выполняя подлинные научные исследования. У нас здесь есть газета, которая выходит время от времени, ее подготовкой заняты еще нескольких человек. Затем рыбная ловля, трансконтинентальные переходы. Но всегда находятся люди, позволяющие себе впасть в отчаяние, и они ломаются. По-моему, сейчас здесь примерно тридцать-сорок подлинных маньяков, а всего нас в лагере сто сорок.

— Это не так уж плохо, — заметил Ханн, — если учесть внутренне присущую сосланным сюда людям душевную нестабильность и необычные условия жизни здесь.

— Внутренне присущую нестабильность? — повторил Барретт. — Такого я не замечал. Большинство из нас находились в здравом уме, считали себя борцами за правое дело. Вы думаете, что революционером может быть только чокнутый? Но если вы на самом деле так думаете, Ханн, то что, черт побери, вы здесь делаете?

— Вы меня не так поняли, мистер Барретт. Я не провожу никаких параллелей между антиправительственной деятельностью и умственным расстройством, ей-богу. Но вы должны признать, что многие из людей, кого привлекает любое революционное движение, ну, чуточку на чем-то помешаны.

— Как Вальдосто, — пробормотал Квесада. — Нашвыряли бомб…

— Ладно, не будем, — сказал Барретт и засмеялся. — Ханн, а вы весьма красноречивы для человека, который мямлил что-то невразумительное всего лишь несколько минут назад.

— Я вовсе не хотел поучать вас, — быстро ответил Ханн. — Возможно, это звучало несколько самодовольно и снисходительно. Я имел ввиду…

— Забудьте об этом. А чем вы все-таки занимались там, наверху?

— Я был экономистом.

— Это как раз то, что нам нужно, — обрадовался Квесада. — Он поможет нам разрешить проблему нашего годового баланса.

— Если вы там были экономистом, — сказал Барретт, — то вам представится возможность очень много говорить об этом здесь. Этот лагерь полон чокнутых экономистов-теоретиков, которые с удовольствием забросают вас своими идеями. Некоторые из них даже почти здравые. Я имею ввиду идеи.

Пойдемте со мной, и я покажу, где вы будете жить.

3

Тропинка от главного здания к хижине, где жил Дональд Латимер, в основном шла вниз, и Барретту это слегка улучшило настроение, даже несмотря на то, что он понимал: на обратном пути ему все же придется идти в гору. Хижина Латимера находилась на восточной окраине лагеря. Ханн и Барретт не спеша направились к ней. Ханн старался не подавать виду, что замечает, с каким трудом дается Барретту ходьба, а того раздражали попытки молодого человека подстроиться под его темп.