Нарисуй мне любовь (СИ) - Николаева Юлия Николаевна

Я сидела, глядя в чашку, с трудом переваривая услышанное. Все происходящее походило на дурной фильм, в котором я, к сожалению, не зритель, а главное действующее лицо. Все понимала, но осознать не могла, потому что это не вписывалось в мою картину мира. Это, черт возьми, ни в одну картину не могло вписаться. Дурной сон, который хочется скорее забыть.

Рогожин сидел мрачнее тучи, видимо, мысли у него в голове бродили схожие.

Сглотнув, я собралась с силами и спросила, надеясь, что голос не будет дрожать:

— Вы случайно не помните имени погибшей девушки?

Людмила Петровна задумчиво вздохнула.

— Столько лет прошло… Да и зачем оно вам?

— Пожалуйста, — я неосознанно сложила руки на груди, женщина нахмурилась.

— Ладно… Сейчас.

Взяв телефон, набрала кому-то. Разговаривала, отойдя к окну, я только пальцы сжимала на чашке, надеясь, что все получится. Глаз не поднимала, боясь встретиться взглядом с Рогожиным. Наконец, Людмила Петровна повесила трубку.

— Вера её звали, — сказала, оборачиваясь, — Вера Москвина.

А я выдохнула, закрыв глаза. Спасибо.

— Ты с мамой давно виделась? — спросил вдруг Илья, я поняла, он хочет перевести тему, и была благодарна за это. Они поболтали ещё минут десять, я сидела молча, стараясь не выпадать из реальности.

Вскоре мы откланялись, женщина проводила нас, спускались молча, и только когда сели в машину, Рогожин выругался.

— Скажи, радость моя, когда у тебя день рождения? — спросил, трогаясь с места.

— Пятого января. То есть в этот день меня нашли на крыльце детского дома, — ответила я с видимым спокойствием, внутри творилось что-то странное, то сжимало так, что дышать становилось нечем, то сердце начинало стучать со страшной силой.

— Двадцать четыре года назад?

— Да.

— Черт, — ругнулся он снова, качая головой.

Глава 8

А я молчала, просто не могла говорить, и он это, кажется, понял, потому что до самого дома не произнёс ни слова. А у меня голова пухла от множества вопросов без ответов. И с ругательствами Ильи я была согласна, а ведь он знает только половину правды. Если же все, как думаю, то известный в нашем городе бизнесмен Иван Абрамов — мой отец, а Наталья сводная сестра. Сестра, которая украла меня из родильного отделения, боясь, что я разрушу её жизнь. Сестра, которая, возможно, хотела убить меня, но в итоге бросила на крыльце детского дома.

Господи, о чем она вообще думала? Ведь если бы Вера не погибла тогда, Наталью бы объявили в розыск. Или если бы после смерти Москвиной главврач не замял историю… Но так или иначе, Наталье повезло, никто ничего не узнал. Почему Абрамова не оказалось рядом с Верой? Почему она не вызвала его, когда поняла, что рожает и что-то пошло не так? Почему была без документов? Возможно, девушка оказалась в тот момент не дома, вот и отправилась в роддом, поняв, что началось кровотечение… Могла ли Наталья навредить Вере, ведь о том, что последняя родила, она знала и сообщила Вите. Выходит, следила за любовницей отца? Чтобы вовремя оказаться рядом и выкрасть ребёнка?

А когда Москвина умерла, Наталья успокоилась, отец будет искать женщину с ребёнком, ему и в голову не придёт, что их разлучили, и что Веры уже нет в живых. А я все это время жила рядом с ним…

Стоп! Я приказала себе остановиться, с трудом вернувшись в реальность. Нельзя утверждать, что я тот самый ребёнок. Да, совпадение невероятное, но может быть просто совпадение и есть. Прежде чем бросаться в эту пучину, нужно убедиться: я тот самый ребёнок, похищенный из роддома и оставленный на крыльце детского дома.

— Надо найти родных Москвиной, — сказала я, когда мы остановились у дома. Рогожин, посмотрев долгим взглядом, кивнул.

— Найдём.

В молчании мы поднялись до квартиры, напало странное отупение, я села на диван и уставилась перед собой. Илья, погремев, принёс мне пузатый бокал с коньяком. Я сморщилась, никогда не любила крепкие напитки.

— Надо, — сказал он наставительно, я послушалась. Сделала глоток, задержав дыхание, горло обожгло горячим. Вдохнув, снова сморщилась, резкий запах ударил в нос, но почти сразу стало легче, словно спустили рычаг, тело расслабилось, наполняясь теплом. Сделав ещё глоток, я отставила бокал, глядя на спину Ильи, он кому-то звонил, стоя лицом к окну.

— Привет. Нужна информация, срочно. Данных очень мало. Москвина Вера, около сорока пяти лет, прописка может быть не местная. В нашем городе проживала двадцать четыре года назад. Пока это все. Звони в любое время.

Окончив разговор, Рогожин сел рядом со мной. Смотрел серьёзно, я понимала: вопросов не избежать, но правду почему-то не была готова рассказать. Сначала надо все узнать, потом осознать, а уж потом… Но что-то сказать придётся, он же не дурак, свяжет все мои просьбы о людях между собой и поймёт, что к чему.

— Расскажи, откуда информация о похищенном ребёнке, — Илья не просил, приказывал, хоть и мягко, уверенный, что я дам ответ. Я посмотрела на него, он добавил. — Только без сказок о знакомых и их знакомых, я не тетя Люда, не поверю.

Вздохнув, я взяла в руки бокал и стала его перекатывать в ладонях.

— Это вышло случайно, — сказала наконец, — я бегала по городу в поисках информации о Наталье, и оказалась у её бывшей одноклассницы. Она рассказывала о выпускном классе, а потом, так совпало, упомянула, что в тот год было нечто странное: украли ребёнка из роддома. Там такая дама… Словоохотливая. Про ребёнка ей мать рассказывала, она с санитаркой вроде дружила, я так поняла. В общем, я слушала её потому, что неприлично было встать и уйти. Думала, выговорится женщина… А потом расслышала, что она говорит… Не знаю… То есть понятно, что это могла быть не я, но мысли уже понеслись, и…

— Ты оказалась в роддоме, — закончил Рогожин, я кивнула, отставляя бокал на стол. Некоторое время мы молчали, потом Илья, потерев лицо руками, поднялся.

— Вот что, — сказал мне, — давай поедим, а там видно будет. Если хоть какая зацепка появится, мы найдём её родных.

И мы нашли. Успели поесть, потом я приняла душ, а когда выходила из него, услышала звонок телефона Рогожина. Сердце забилось быстрей, я бросилась в сторону гостиной. Илья тоже успел помыться и теперь сидел в домашних брюках с растрёпанными влажными волосами, слушая собеседника и что-то записывая на листок. Повесив трубку, посмотрел на меня:

— В соседней области была регистрация, — и тут же уткнулся в телефон, продолжив, — Москвина Вера Павловна, семьдесят пятого года рождения, прописана в соседней области в посёлке Рыбацкое, улица Ленина, дом шесть. Это километров пятьсот от нас, — он успел загрузить карту, пока рассказывал.

— Надо выяснить, как лучше туда добраться.

— Завтра с утра поедем, я тебя отвезу, — и снова тон само собой разумеющийся, не полагающий, что я могу быть против. А я и не могу, предложение более чем прекрасное, с Ильёй мне будет легче в принципе, не только в плане дороги, но и морально.

Вскоре мы разошлись по комнатам, я долго не могла уснуть, пялилась в потолок, думая, что же будет завтра. Кто меня встретит там? Родители Веры? Знали они о её беременности? Общались ли? Искали, когда исчезла? Вопросов много, а ответов нет совсем. А вдруг они ничего о Вере не знают? Пятьсот километров приличное расстояние, мобильных телефонов особо не было, а дочь могла вовсе не выходить на связь. Тогда эта поездка ничего не даст, ведь я так и не пойму, дочь я Москвиной или нет. Почему-то слово мама в голове упорно не всплывало. Я не могла пока ассоциировать эту девушку, о которой только слышала и знала, что её нет в живых, со своей матерью, родившей меня и, возможно, желавшей. Матерью, которая не бросила, решив, что дети ей не нужны, а наоборот, той, что, превозмогая боль, жертвуя собой, пыталась добраться до роддома. А Абрамов? Хотел ли он ребёнка? Если верить словам Николаевой, то да. Даже из семьи уйти собирался. И что делать? Неужели идти к нему? Нет, нет, нет. Не сейчас. Я не готова, да к тому же, пока ещё точно неизвестно. Последнее я повторяла, видимо, пытаясь хоть как-то побороть нервозность, овладевшую мной. Потому что уже верила в то, что все это правда. Но сейчас мне нужно просто отдохнуть. Неизвестно, что готовит завтрашний день.