По направлению к психологии бытия - Абрахам Маслоу

Далее, я очень скоро обнаружил, что, как и большинство людей, мерил творчество категориями «продукции», и, кроме того, я бессознательно связывал творчество только с определенными общепризнанными сферами человеческой деятельности, бессознательно предполагая, что любой художник, любой поэт, любой композитор ведет творческую жизнь. С моей точки зрения к числу людей творческих могли принадлежать только теоретики, художники, ученые, изобретатели, писатели. Я бессознательно считал творчество прерогативой представителей определенных профессий.

Но мои «подопытные» разрушили эти мои представления. Например, одна бедная и необразованная женщина, занимавшаяся только домашним хозяйством и своими детьми, не делала ничего из того, что принято считать «творчеством», на зато отменно готовила, была прекрасной матерью и женой, умела великолепно обустроить свое жилище. Несмотря на то, что у нее было немного денег, ее квартира выглядела очень красиво. Она прекрасно умела принять гостей. Встречи в ее доме всегда превращались в банкеты. Столовое белье, столовые приборы, стеклянную и фаянсовую посуду она подбирала с безупречным вкусом. В этой области она была оригинальной, неожиданной, изобретательной, нестандартной. Я просто не мог не признать ее творческим человеком. Из общения с ней и другими, похожими на нее людьми я понял, что в отлично приготовленном супе больше «творчества», чем в посредственно нарисованной картине, и что, в принципе, приготовление пищи, воспитание детей или поддержание порядка в квартире могут быть творчеством, в то время как поэзия — отнюдь не обязательно; она может ничего не создавать.

Другая моя «подопытная» посвятила себя тому, что лучше всего назвать служением обществу в самом широком смысле этого слова. Она перевязывала раны в больницах, помогала людям, впавшим в депрессию. Причем она не только делала это сама, но и создала организацию, которая могла помогать людям больше, чем одна эта женщина. Еще одним человеком из этой группы был психиатр, «чистый» клиницист, который не написал ни одной статьи, не создал ни одной теории, не провел ни одного исследования, но который находил удовольствие в своей ежедневной работе, оказывая помощь людям в их самосозидании. Этот врач относился к каждому своему пациенту так, словно тот был единственным человеком в мире, наивно и невинно, но с великой мудростью, в духе даосизма. Он никогда не употреблял профессиональный жаргон и не вселял в пациента пустых надежд. Для него каждый пациент был абсолютно уникальным человеческим существом и, потому, совершенно новой проблемой, которую нужно было понять и решить совершенно по-новому. Его успех даже в самых сложных случаях является доказательством его «творческого» подхода к делу (а не стереотипного или ортодоксального). Из общения с другим человеком я узнал, что создание своего предприятия тоже может быть творческим делом. Из общения с молодым спортсменом я узнал, что идеально поставленный «блок» может быть таким же эстетическим произведениям, как и сонет, и что к его применению также можно подходить творчески.

Однажды меня осенило, что некая очень хорошая виолончелистка, которую я автоматически считал "творческой личностью" (не потому ли, что она ассоциировалась у меня с музыкой как творчеством, с творцами-композиторами?), на самом деле просто хорошо исполняет то, что написал кто-то другой. Она была рупором, таким же, каким является посредственный актер или «комедиант». Хороший краснодеревщик, садовник или портной могут иметь больше оснований называться творческими людьми. Я должен был в каждом случае делать особый вывод, поскольку почти любая работа или занятие могут быть как творческими, так и не творческими.

Иными словами, я научился применять слово «творчество» (а также "эстетика") не только к «продукции», но и к людям (характерологически), видам деятельности, процессам и установкам. Более того, я стал применять слово «творчество» ко многим разным вещам, помимо тех, которые большинство людей привыкло считать результатами творчества, вроде стихотворений, теорий, романов, экспериментов или картин.

В результате я пришел к необходимости отделить "особый творческий талант" от "творческих способностей к самоактуализации", которые в большей степени производны от самой личности и которые активно проявляются в повседневной жизни, например, в определенной установке. Творчество самоактуализации можно приблизительно определить как склонность ко всему подходить творчески, скажем, к домашнему хозяйству, преподаванию и т. п. Мне часто приходило в голову, что существенным аспектом такого рода творчества является особый вид восприятия, примером которого является сказочный персонаж — мальчик, увидевший, что король — голый (это также опровергает обычное представление, будто творческие способности обязательно должны привести к созданию какой-либо "продукции"). Такие люди могут воспринимать мир по-новому, конкретно, идеографически и, в то же время, абстрактно, обобщенно, в категоризации и классификации. Соответственно, они в гораздо большей мере живут в реальном мире природы, чем в созданном из слов мире концепций, абстракций, ожиданий, верований и стереотипов, который большинство людей пугает с миром реальности (97, гл. 14). Такой подход Роджерс метко назвал "открытостью ощущениям" (145).

Все мои «подопытные» были относительно более спонтанны и экспрессивны, чем средний человек. Они были более «естественны» и менее сдержанны в своем поведении, которое было более раскованным, непринужденным и более уверенным. Их способность выражать идеи и чувства открыто и без боязни попасть в смешное положение оказалась существенным аспектом творчества в самоактуализации. Описывая этот аспект психологического здоровья, Роджерс подобрал великолепное определение: "идеально функционирующая личность".

В результате своих наблюдений я также пришел к выводу, что творчество самоактуализации во многих отношениях напоминает творчество всех счастливых и живущих в благоприятных условиях детей. Оно — спонтанно, невинно, непринужденно, свободно от стереотипов и клише. Оно представляется состоящим по большей части из «невинной» свободы восприятия и «невинной» раскованной спонтанности и экспрессивности. Практически любой ребенок может воспринимать окружающий мир более свободно, без априорных установок на то, что в нем должно быть, чего в нем просто не может не быть и что есть всегда. И почти любой ребенок может сочинить песню, стихотворение или пьесу, нарисовать картину, придумать танец или игру, повинуясь сиюминутному желанию, без подготовки или планирования.

В этом смысле все мои «подопытные» были творческими людьми. Или, чтобы избежать недоразумения, поскольку эти люди все-таки не были детьми (им было от 50-ти до 60-ти лет), можно сказать, что они либо сохранили, либо вернули себе по крайней мере два главных аспекта природы ребенка, а именно: нежелание "навешивать ярлыки", или "открытость ощущениям", и ничем не ограниченные спонтанность и экспрессивность. Если дети — наивны, то мои «подопытные» обрели "вторую наивность", как назвал это качество Сантаяна. Невинность их восприятия и экспрессивности сочеталась с большими умственными способностями.

В любом случае, похоже на то, что мы имеем дело с фундаментальной, изначально присущей человеческой природе характеристикой, потенциальной возможностью, которая дана всем человеческим существам от рождения, но зачастую утрачивается, подавляется или уродуется по мере того, как человек приобщается к какой-то определенной культуре.

Мои «подопытные» отличались от среднестатистических индивидов и другой характерной чертой, которая делает творческий подход более вероятным. Самоосуществляющиеся люди в известной мере не боятся неведомого, таинственного, непонятного, более того, оно их зачастую привлекает. То есть они выбирают то, что дает им повод задуматься, попытаться его разгадать и стать его частью. Процитирую себя самого (97, с. 206): "Они не пренебрегают неведомым, не отрицают его существования, не бегут от него, не пытаются заставить себя поверить в то, что оно на самом деле им знакомо: они также не спешат преждевременно прибегнуть к дихотомии, организации или классификации этого явления. Они не цепляются за то, что им знакомо, и ищут истину не из отчаянной потребности обрести уверенность, безопасность, определенность и порядок, что в крайней форме мы наблюдаем у людей с травмой мозга (Голдстайн) или у одержимых навязчивой идеей невротиков. Они могут, если этого объективно требует ситуация, быть несколько растерянными, испуганными, анархичными, хаотичными, сомневающимися, неуверенными, неопределившимися, неаккуратными и неточными (все это в определенные моменты вполне желательно в науке, искусстве, в жизни вообще).