Ради сына - Эрве Базен

В компании Бруно испытывает новые затруднения. Он умеет ввернуть острое словцо, но это мало что меняет — авторитетом он все равно не пользуется. В спорах, развлечениях, прогулках инициатива всегда оказывается в руках Мишеля. Если они решают потанцевать, для Бруно это настоящее несчастье — он неумело топчется на месте. Если вся компания садится за карты, то его без конца поправляют, ругают, учат. Уже одно то, что Мишель великодушно согласился каждое утро обучать Бруно водить машину — и тот скоро сможет получить права, — говорит само за себя.

Жизнь Бруно облегчают только Ксавье, на фоне которого он явно выигрывает, да Ролан с его сомнительным в известном смысле преимуществом, от чего Мишель рядом с ним кажется мальчишкой.

Но именно поэтому Одилия, хоть она и не будит в Мишеле петушиного задора, вызывает в нем желание блеснуть своим ярким оперением.

А в оперении Бруно нет ярких красок.

К чему вообще может привести все это представление? Оно с каждым днем все меньше забавляет меня и все больше раздражает. Моя мать говорила: «Не нравится мне, когда молодые люди, не имея серьезных намерении, вертятся вокруг девушек. Даже смотреть неприятно, такой у них смешной вид». Теперь нет ни серьезных намерений, ни смешных положений. Современные юноши предпочитают видеть в девушках добрых приятельниц, а затем в этих добрых приятельницах открывать для себя женщину; но мы, их отцы, не знаем, как нам вести себя в этот переходный период; мы оказались в опаснейшем положении, мы не можем ни осудить их, ни одобрить; мы просто теряемся, поскольку теперь все прежние понятия устарели, нет уже ни простушек, ни слишком искушенных девиц, они уступили место тем, кого эта молодежь называет просто «девками». («Девка» — представительница другого пола. И разве не характерно, что в их устах это слово потеряло свой прежний оскорбительный смысл и что из их словаря совершенно исчезли слово «барышня» — оно кажется слишком манерным, слово «девушка» — оно слишком определенное, а также прилагательное «молодая», которое в сочетании со словом «девушка» составляло единое целое).

И все-таки на этот раз, мне кажется, не я опоздал, а они слишком спешат. Этот мальчишка (осторожнее, мосье Астен, с тех пор как Бруно стал молодым человеком, вам нравится называть его мальчишкой)… Этот парень, который только что сдал экзамен на бакалавра, для которого сейчас важнее всего решить — и решить как можно скорее — или хотя бы обсудить со мной, чем он будет заниматься в жизни или хотя бы чем он будет заниматься в будущем году. А он об этом ни на минуту не задумывается. Он ни разу не заикнулся об этом. Больше того, он нагрубил своему старшему брату, когда тот — черт возьми, ему и карты в руки! — попробовал спросить, что он намерен делать.

— Да оставь ты меня в покое, не твоя забота.

Для него куда важнее не ударить лицом в грязь перед Одилией. Ему это не слишком удается, хотя сам он того не замечает, потому что Одилия (они ведь однолетки, но она, как все девушки, кажется старше) все понимает и не обижает его. Впрочем, и остальные, если не считать Мишеля, стараются не унижать его; Бруно с Ксавье всегда готовы услужить другим. По тем же соображениям, по которым старшие дети ставят своего отца — или мосье Даниэля — в один ряд с бабушкой и Лорой (чем старше их отец, тем старше они сами, точно так же как для нас: чем моложе наши дети, тем моложе мы), они обращаются с Бруно, как с неофитом. Единственный, кто, играя роль якобы справедливого судьи, проявляет по отношению к нему спокойную и расчетливую жестокость, — это Мишель. Бруно отдавил ногу Одилии, она хнычет. Мишель щупает ее ногу, качает головой:

— Ничего, — успокаивает он. — Прости слоненка.

Бруно посылают в город за покупками, он приносит два кило груш, которые только что появились и, конечно, дорого стоят.

— Девочки могут тратить не больше тысячи франков в день, — замечает Мишель. — Пустяки, завтра они попостятся.

Бруно, не подумав, подходит к Мари, которая в сторонке, на плоском камне стирает что-то воздушное.

— Ты мог бы немного подождать, — одергивает его Мишель, — дай хоть ей выстирать свои трусы.

И тогда порой Бруно отходит от них, вспоминает о моем существовании, о том, что я издали слежу за его неприятностями, повторяя про себя без особого убеждения: и поделом этому неблагодарному мальчишке, в жизни не всегда все бывает так уж гладко, нечего было ему туда соваться и вообще нечего ему все время там торчать. Но все-таки, мой милый мальчик, я не люблю, когда тебя обижают, даже если эти обиды толкают тебя ко мне, даже если они идут тебе на пользу, даже если они учат тебя уму-разуму. Он молча переживает свои огорчения, я ни о чем не спрашиваю его, не хочу бередить его раны, а он всем своим видом старается показать, что его все это нисколько не задевает, хотя так хорошо знакомое мне посвистывание сквозь зубы говорит об обратном. Но иногда я выдумываю какой-нибудь благовидный предлог — мне нужно заехать на почту, к парикмахеру, в книжный магазин — и прошу отвезти меня в Ансени, чтобы дать ему возможность попрактиковаться, сесть вместо меня за руль нашей малолитражки. И, уж конечно, я не стану бранить его за то, что он слишком резко переключает скорости: удовольствие, которое при этом получает новоиспеченный шофер, стоит старой шестерни.

Однако мое терпение вот-вот лопнет, впервые в Эмеронсе я готов считать дни. Меня раздражает не только глупейшее соперничество моих сыновей, но и этот непрерывный тамтам, джига, то неистовство, которое опустошает их и отравляет все их развлечения, и тот священный ужас (надоело, все это мы уже столько раз слыша сейчас у нас каникулы), который вызывают у них разговоры на серьезные темы. Мне непонятна ненасытная жажда удовольствий; те небольшие радости, которые я знал в жизни, никогда не утомляли меня. «Не следует слишком много развлекаться, чтобы не пресытиться», — говорила моя мать, которая вообще не знала, что такое развлечения. Они же буквально пожирают их. И меня бесит, когда они, не в силах придумать себе новые забавы, начинают зевать. Гости еще молчат. Но Луиза уже не скрывает, что ей становится скучно.

— Рыбная ловля, лодка, купанье, рыбная ловля, лодка, купанье… В Эмеронсе только и есть что река. Не слишком разойдешься.

А ведь по их милости я в какой-то степени испортил себе каникулы. Мой расчет был прост: я надеялся сблизиться со своими старшими детьми, подружиться с ними, понять их. Но я, как правило, оказываюсь вне игры, и мне все труднее бывает предугадать, как они отнесутся к тому или иному поступку. Например, они вечно критикуют «нелепый наряд Лоры». И вот, обидевшись, Лора делает над собой похвальное, как она полагает, усилие и однажды утром появляется в брюках. Вы думаете, она имеет успех? Как бы не так! Все шокированы. Луиза шепчет мне на ухо:

— Нет, ты только погляди, как она вырядилась.

— Точно так же, как ты и твои подруги… В конце концов, ей всего тридцать три года, она на полпути между вами и мной.

— Конечно, — замечает Бруно, — но она моя тетя.

Я понял, как мне кажется, что, на их взгляд, брюки идут девушкам (правда, брюки требуют узких бедер), а не матерям. Подобно тому как священник перестает быть священником, как только снимает свое облачение, мать в брюках оскорбляет их взор. А Лора для них все равно что мать. Где только эти свободомыслящие прячут свое чувство святого?

Вот вам другой пример: как они все возмутились, когда наш почтальон, наша местная газета, сообщил, что мы не увидим больше нашего мясника, так как тот, бросив жену с двумя девочками, сбежал с бакалейщицей из Варада.

— Он оставил ей лавку, — весело уточнил почтальон.

— И детей! — негодуя воскликнула Луиза. Послушали бы вы Мари — она судила еще строже. и то, что жена открыто ему изменяла, и то, что он пять лет не решался утешиться с другой женщиной, в их глазах не служило ему оправданием. Я хотел поспорить: ведь оставаться в семье было бы с его стороны лицемерием. Но мне тут же возразили, что дело совсем не в жене — измена за измену, он имел право отплатить ей той же монетой, — а в детях, у них есть незыблемые права на отца, который, дав им жизнь, подписал некий нерасторжимый контракт, ведь они могли бы и не появиться на свет. Мне показалось, что в их понимании: «Дети не просили, чтобы их рожали», — контракт был односторонним. Я уже собирался возразить. Но взгляд Бруно, устремленный на человека, подписавшего с ним контракт, ясно говорил, что человек этот принадлежит ему, и, напомнив мне кое о чем, этот взгляд вначале заставил меня промолчать.

Но потом заставил заговорить, придав мне мужества и напомнив, что если у Бруно есть права на меня, то я отвечаю за него и в случае необходимости должен уметь защитить его от него самого. К сожалению, разговор закончился взрывом. После обеда я застал его на террасе, то есть на той самой площадке, на которой когда-то рыбаки-фермеры складывали, спасая от паводка, сено и навоз и которую мы потом засыпали песком, натаскав его с ближайшей отмели. Отсюда была видна не только лужайка, где в то время стояли палатки, но и река, и окрестности на несколько километров вокруг.