Девочка и ветер - Драган Мияилович

– Ивана, я принес тебе фрукты и овощи с рынка, – сказал священник, спустив рюкзак с продуктами на стол. – Я купил тебе пирожков. Они еще теплые.

– Хотите кофе? – спросила она с грустью и нежностью в голосе.

– Нет, спасибо. Кофе я уже пил.

– Тогда мы съедим по персику. Пойду только их помою.

Поставив персики на стол, она села напротив священника, заняв вызывающую, но в рамках пристойности позу, перекинув ногу за ногу так, что ее прекрасно вылепленные колени и покрытые бронзовым загаром щиколотки не могли быть не замеченными. Наклонившись через стол, она протянула ему румяный персик, одновременно этим движением открыв декольте, в тени которого вырисовывалась грудь.

– Пожалуйста, угощайтесь, – сказала она, глядя на него совершенно серьезно. Они молча ели сочные плоды, сладкий сок которых прилипал к небу. Ивана искоса наблюдала за священником, наслаждаясь его смущением. Ей нравилось ощущение превосходства, она не могла противостоять сладкому желанию подольше поиграть с ним в эту игру. Одновременно ей было абсолютно ясно, что такому неиспорченному человеку она отдалась бы не раздумывая, по первому знаку, со всей страстью своего исстрадавшегося существа. Он, такой задумчивый, засмотревшийся вдаль, был ей необыкновенно дорог и возбуждал ее.

– Нектарий, – шепотом обратилась она к нему, облизывая с губ персиковый сок.

– Отец Нектарий! – исправил ее священник.

– Хорошо. Отец Нектарий, можно у вас кое о чем спросить, но только честно мне ответьте?

– Спрашивай.

– Вы когда-нибудь были влюблены?

– Нет человека, который когда-нибудь не был влюблен, – ответил он, не в силах спрятать румянец, окрасивший его щеки.

– А можно мне узнать, в кого, если это не секрет?

– В жизнь!

– Это понятно, но мне интересно, была ли в вашей жизни какая-нибудь женщина?

– Что касается этого вопроса, то любопытство останется без ответа.

– А я вам нравлюсь? – спросила она, наслаждаясь его беспомощностью.

Он молчал. Она повторила вопрос, деля слова на слоги:

– Я спросила, нравлюсь ли я вам?

– Ты мне нравишься, очень, но существуют границы.

– Какие?

– Моральные. И ты – чей-то ребенок, а я – священник. Это – главные причины того, что мы должны соблюдать границы, переходить через которые не имеем права.

– Раз уж мы говорим о границах, скажите, только честно, видели ли вы, пусть и случайно, мою наготу, пока я загорала на камнях? Мне интересно, вы сразу отвернули голову в сторону или хотя бы секунду наслаждались увиденным?

Захваченный врасплох подобным вопросом, как преступник, пойманный на месте преступления, он молча смотрел в свои большие ладони.

– Я не услышала ответ!

Эта невинная игра все больше ее возбуждала. Щебечущим голосом она повторила вопрос, улыбнувшись уголками губ.

– Может быть, посмотрел пару раз, и поэтому искренне прошу у тебя прощения, но к чему все это?

– Значит, и вас привлекает красота женского тела, и вы не из камня. Вы просто преодолеваете свои желания, вооружившись силой воли. Именно это я и хотела знать.

После долгой паузы он посмотрел на нее глазами цвета крепкого чая и нежным голосом продолжил:

– Ивана, тело – это храм души. В нем обитает личность, точнее, душа. Твое тело, как и душа, принадлежит Господу, а не мне. Я бы предал и свой сан, и твое достоинство, если бы только допустил мысль физически к тебе приблизиться. Кто любит Бога, любит и человека. Поэтому к тебе, временной гостье в этом прекрасном телесном панцире, я отношусь с глубочайшим уважением.

– Значит, вы меня не любите? Из всего сказанного я могу сделать вывод, что вы таким странным способом объясняетесь мне в любви.

– Ивана, любовь – это не просто состояние. Любовь – это и не эмоции. Она – задание, данное нам свыше, которое мы должны максимально и до конца выполнить. Любовь – это готовность к пожертвованию, борьба с обманными порывами в себе ради блага ближних.

– Нет, я вам вообще не нравлюсь. Я – не ваш тип.

На ее губах погасла озорная улыбка, как солнечный луч, прикрытый мантией облака.

– Ты мне нравишься и ты мне дорога, именно поэтому я так к тебе отношусь.

Ивана вдруг почувствовала, как ее волнообразно накрыло доселе неиспытанное чувство грусти и необычайной нежности. Откуда-то из глубины на нее волнами накатывала какая-то бестелесная сладкая слабость, захватывая ее всю, целиком. Сначала по щекам покатились две жемчужные слезинки, а потом она начала судорожно всхлипывать. Ее худенькие плечики мелко подрагивали, она плакала, одновременно чувствуя какое-то неописуемое успокоение, которого никогда раньше не испытывала. Священник встал и нежно погладил ее по затылку, на котором под ухом ускоренно пульсировала голубая вена.

– Ну же, Ивана, успокойся. Все будет в порядке, – он попытался успокоить ее.

– Отец Нектарий, – обратилась она к нему с глазами, полными слез. – Меня никто никогда не любил.

– Это неправда. Твоя мать тебя точно любила, твоя дочь наверняка тебя любит и ждет твоего возвращения, может, тебя еще кто-то любит, но ты об этом и не догадываешься. Я в этом уверен. Ты – удивительная девушка. На любовь надо отвечать любовью, тот, кто любит, никогда не бывает одинок. Все зависит от тебя. Жизнь, как ты сама заметила, один страшный ураган. Дуют ветра, и тебе грозит неминуемое падение, если не на кого опереться или некому тебя поддержать. Скажи, был ли в твоей жизни какой-нибудь мужчина, который бы тебя поддержал или подал руку помощи?

– Да, был один. Его зовут Мамука.

– Необычное имя. Откуда он?

– Грузин. Я фиктивно вышла за него замуж и помогла ему получить шведское разрешение на жительство и работу, но он хотел большего. Он был готов ради меня на все, исполнить любое мое желание, лишь бы я была навсегда его.

– А ты была нерешительна?

– Нет. Он не привлекал меня как мужчина. Я его воспринимала больше как брата. Он был какой-то мелкий и слабый.

– Ну и что? Не важен памятник, важнее, кто под ним лежит. И одежда не ценнее того, кто ее носит.

– Проблема не только в этом. Он был ужасно ревнив и доводил меня до сумасшествия своими сценами ревности, которые устраивал, когда видел меня в обществе другого мужчины. Это было смешно, но одновременно утомляло меня и удаляло от него. Я больше жалела его, чем любила. Я хотела быть свободной, принимать наркотики дома и быть с кем хочу.

В памяти всплыла сцена, произошедшая в прошлом году, когда однажды вечером Мамука застал у нее на балконе доктора Петершона, они вместе пили чай. Сначала он побледнел, потом потемнел, его голос дрожал. Сжав кулаки, он прыгал по балкону, размахивая руками, демонстрируя свой грузинский темперамент, даже угрожал, но этим дело и кончилось. Тогда он ей напоминал разъяренного молодого петушка, который упрямо наскакивает на старого, опытного петуха, чтобы произвести на курицу впечатление. Но, уважая правила поведения в курятнике, учитывая силу и рост доктора, все осталось в границах пристойности, не считая веселого смеха Иваны.

– Ревность, если она не переходит границ, – выражение любви. Это неопровержимое доказательство, что ты для него много значила, он тебя любил. Может, он был твоим шансом?

– Может. Но это уже осталось в прошлом.

– Что ты имеешь в виду, говоря «в прошлом»?

– Да так. Мамука обиделся на меня и больше года не звонил. Он поменял номер телефона, снял где-то квартиру, и наши пути разошлись.

– Сколько раз людские пути расходятся, а потом на том же перекрестке сходятся. Вопрос только в том, остановимся ли мы на этом перекрестке или проедем на большой скорости дальше. В любом случае, стоит затормозить. Любое воспоминание, которое связано с добром, не может быть вычеркнуто из нашей памяти, иногда оно может неожиданно всплыть. Может, ты снова встретишь где-нибудь этого своего Мамуку, кто знает.

XXIII

После двухнедельных безуспешных поисков Иваны в Приштине и ближайших пригородах пришло время возвращаться. Магнус Петершон должен был вернуться на работу, а Мамуке ехать не хотелось. Он не мог смириться с тем, что тайна исчезновения Иваны так и останется неразгаданной. Призрачная надежда, что ему удастся найти и спасти ее, лопнула как мыльный пузырь, а библейская мудрость, к которой он возвращался каждый вечер, сидя под желтым абажуром в гостиничном номере: «ищите и обрящете, стучите и вам откроют», – казалась ему пустой и неубедительной. Физическая и душевная усталость переросла в нежелание возвращаться. Поэтому он попросил у своего работодателя еще неделю за свой счет и, попрощавшись с доктором Петершоном, купил билет до моря.

– Мы сделали все, что было в наших силах, – Магнус при расставании по-товарищески похлопал его по плечу.

– Мы ничего не сделали, но хотели сделать! – ответил Мамука, и в глазах у него заблестели слезы. – Мы только продлили агонию совместных страданий… – голос его задрожал.

– Страдание – это тоже успех, потому что служит познанию жизни, – крикнул ему Магнус, исчезая в утробе автобуса.