Апокалипсис Иоанна - Сергей Булгаков

Теперь спрашивается, что же означает дальнейшая аллегория относительно этого точила в разных ее чертах: «и истоптаны (ягоды) в точиле за городом, и потекла кровь из точил даже до узд конских, на тысячу шестьсот стадий»? (20). Сок ягод становится кровью — в дальнейшем развитии аллегории (ср. Ис. LXIII, 3) это понятно, но что здесь значит эта прибавка: «в точиле за городом»? Какой это город, есть ли это определенное место или же общее культурно-историческое обозначение человеческого общества, сверхгородского, неприуроченное к географическому термину? И прежде всего, этот город есть ли Рим, как Вавилон, столица мирового блуда, или же Иерусалим как святый град, столица церковная? [63] Но ни для того, ни для другого сближения нет оснований. Напротив, действие «точила гнева Божия» выносится за ограниченные пределы и относится ко всей арене мировой истории, как всеобщее потрясение, которое и описывается самыми потрясающими чертами: «И потекла кровь из точила даже до узд конских, на тысячу шестьсот стадий». «Кровь до узд конских» — образ, присущий языку Откровения, как и число 1600 стадий, 40´ 40, эта разновидность апокалиптического числа для выражения полноты как числовой символ ее. [64]

Подводя общие итоги этой главы, мы должны сопоставить черты сходства и различия ее в сопоставлении с главами аналогичного содержания. Мы уже отметили сближение ее с главой VI как содержащей суды Божий над грешным человечеством в образах землетрясения или же жатвы, которые, однако, совершаются в пределах истории, до Парусии и помимо ее. Напрашивается на сопоставление и позднейшая глава XIV, где описывается брань Агнца и воинств небесных с зверем и царями земными. Она также происходит в пределах земной истории и еще в предварении Парусии. Но в отличие от XIV главы, где действующими лицами, свершителями суда являются ангелы, здесь выступает сам Христос с воинствами небесными. Связано ли это различие с разными временами и сроками, или же одно и то же событие описывается с разных сторон и разными чертами, по существу оставаясь тождественным? Для такого отождествления нет достаточного основания. Приходится признать, что при известном параллелизме обоих свершений различие их, очевидно, соответствует постепенности в созревании исторической жатвы.

Наконец, следует еще раз отметить ту общую черту ангелологии Откровения, что ангелы в нем являются деятелями истории, ее прямыми участниками, хотя это участие остается неведомым и запредельным для земного мира. Другими словами, небо и земля, ангельский собор и человеческий род живут одною общею жизнью, но меру этой общности не ведает человечество, она показана лишь Тайнозрителю и им явлена в его Откровении. Можно, однако, спрашивать себя, насколько доступно человеку откровение о ней в этой жизни. Остается ли ему неведомо происходящее в небесах, в ангельском мире; и небесно-земные свершения доступны только в земных своих очертаниях? [65] «Жатва» земли не совершается ли в ужасах войны и революций, в которых повторены и последовательно раскрываются суды Божий? Однако здесь в главе XIV, как и раньше, они изображаются не только как события духовно-исторические, но и типологические, в истории повторяющиеся, хотя и в нарастающей зрелости. Но от них надо отличать отдельные конкретные свершения в истории, которые описываются соответственными чертами как происходящие воочию, пред лицом всего не только ангельского, но и человеческого мира. Относительно же явлений повторяющихся и типологических приходится сказать, что люди не знают в полноте своей собственной истории, как она ведома ангельскому миру, в нее включенному. И откровения Апокалипсиса, прежде всего, имеют установить эту общую истину относительно ее ангелочеловеческого характера.

ГЛАВА XV

Эта глава имеет значение вступления к следующему отделу: о чашах. В общем, в ней еще раз подтверждается одна из основных мыслей Откровения об ангело-человеческом характере исторического процесса, в также снова проявляется ритм его изложения через контрасты, сопоставления и противопоставления небесных и земных свершений. Здесь сопоставляются два видения в небе: «и увидел я иное знамение на небе, великое и чудное, — семь Ангелов, имеющих семь последних язв», — это первое. Второе же есть «как бы стеклянное море, смешанное с огнем, и победившие зверя и образ сто, и начертание его и число имени его стоят на этом стеклянном море, держа гусли Божий» (2). «Море стеклянное, как бы смешанное с огнем» отличается от «моря стеклянного, подобного кристаллу пред престолом Сидящего» (IV, 6). Оно означает низшую сравнительно с ним сферу бытия (что выражается, прежде всего, через «как бы» ως), к тому же при отсутствии «подобия кристаллу», но с прибавлением атрибута: «смешанное с огнем». Последнее выражает именно двойственный характер этого символа как относящегося не только к божественной области, но и к тварной, хотя и в высшем ее проявлении «огня». Будем ли мы придавать ему космологический смысл — небесного океана, или звездного мира, или же видеть таинства Церкви, пронизывающие тварную жизнь, но, во всяком случае, это является связанным с победой устоявших в борьбе с зверем. «Гусли Божии», очевидно, означает обращенность к Богу этого псаломского славословия, которое по содержанию определяется двояко: «песнь Моисея», раба Божия, «песнь Агнца», ветхо- и новозаветная. Песнь Моисея, воспетая после перехода чрез Черное море, означает аналогию с духовной победой над зверем, а песнь Агнца (точнее, песнь Агнцу) есть славословие Спасителю мира (со стороны ли 144.000 запечатленных, или же вообще всех святых Церкви Христовой).

Следует здесь установить, что эта песнь воспевается в мире загробном ранее Парусии Христовой и всеобщего воскресения, пред самым возвещением семи последних язв, имеющих прийти на землю. Каково же содержание этой песни? Она относится к делам Божиим, в путях водительства мира ко спасению. «Велики и чудны дела Твои, Господи Боже Вседержитель! Праведны истинны пути Твои, Царь святых! Кто же не убоится Тебя, Господи, и не прославит Имени Твоего? Ибо Ты еси один свят. Все народы придут и поклонятся пред Тобою, ибо открылись суды Твои». Таким образом, это славословие есть и теодицея, как она открывается в загробном мире пред самым вступлением земного мира в самую последнюю полосу испытаний, «семи последних язв». То, что на земле является предельным ужасом, то в мире духовном постигается и славословится как откровение путей Божиих. Так ограниченно и слепо остается человеческое постижение судеб своих на земле. Но эта теодицея, воспеваемая в мире духовном, должна явиться постижением судеб Божих, обладающих убедительностью и на земле и приводящим к обращению и поклонению Богу всех народов. В самом откровении мы не находим этого постижения, которое соответствовало бы такому действию сами последних язв, напротив, оно как будто является совсем противоположным, ведет к последнему ожесточению... Однако этот пророческий как бы намек не может быть пропущен, но должен быть принят во всей своей силе. Не относится ли он к обращению и спасению всего Израиля со всем значением этого духовного события и его последствиями в жизни Церкви для всех народов? Такое предположение тем более уместно, что пророчество об этом у ап. Павла Рим. IX-XI как будто не имеет для себя в Откровении прямого иного созвучия, кроме как это содержание песни Моисея и Агнца во всей многознаменательности этого двойственного соединения. Во всяком случае, это свидетельство, что «открылись суды Твои», означает постижение смысла истории во всей сложности и противоречивости ее путей, во всей всемирно-исторической трагедии, в ее диалектике...

Вторая половина XV главы посвящена (символическому образу открывшегося храма и «скинии на небе», [66] вместе с выходом из храма семи Ангелов, имеющих семь язв. Они изображаются, таким образом, как нарочитые таинники небесных видений. Эти ангелы облечены в «чистую и светлую льняную одежду и опоясаны золотыми поясами» (6) — род священнического облачения, соответствующего их пребыванию в храме в предстоянии Богу (ср. Иез. IX). Они имеют принести жертву правды Божией. «И одно из четырех животных (т. е. из самого высшего ангельского предстояния Богу) дало семи Ангелам семь золотых чаш, наполненных гневом Бога, живущего во веки веков» (5). Однако это решение на небесах остается под покровом божественной тайны, в непостижимости для человеков: «и наполнился храм дымом от славы Божией» (дым — символ тайны), и никто не мог войти в храм, доколе не окончились тайны путей Божиих, их трансцендентность до времени своего свершения.

ГЛАВА XVI

Эта глава всецело посвящена седьми чашам гнева Божия, излить которые на землю «громким голосом из храма» и посылаются семь ангелов. Поставим поэтому сначала несколько общих и предварительных вопросов. Из них самый первый, который нам и ранее уже не раз пришлось ставить, относится к общему смыслу данного откровения. Согласно ему, с неба посылаются здесь ангелы гнева Божия, дабы совершить казни чрез излияние этих чаш. Мы не можем не испытывать некоторого смущения пред этим откровением, которое так трудно вяжется с представлением об ангелах-хранителях, ведущих и спасающих человеков на путях их земной жизни. Здесь же оно как будто изменяется до полной противоположности, именно ангелы являются орудиями гнева Божия. Однако не надо забывать, что это относится не к последнему суду и окончательным судьбам человеческим, но к путям истории, которая есть трагическая, но вместе и спасительная борьба и столкновение встречных духовных сил. На путях же этой борьбы является спасительным и то действие гнева Божия, которое осуществляется чрез ангелов. В Ветхом Завете казни Египетские совершаются при посредстве Моисея простертием жезла или руки его, которым исполняются повеления Божий, и лишь о последней казни, избиении первенцев, говорится, что ее совершает сам Господь (Исх. XII, 12), но и это выражение, конечно, нельзя понимать буквально, оно также подразумевает посредствующего исполнителя, которым, вернее всего, является также ангел. Здесь, в Откровении, ангелы являются прямыми исполнителями велений Божиих, и действие любви Божией для данного положения открывается в спасительном гневе Божием. Общей задачей Откровения является показать пути мира в его истории как борьбу Христа с князем мира сего за этот мир. Она придает и самому плану Апокалипсиса характер известной стилизации, направленной именно к раскрытию этой мысли, а постольку являющейся и односторонней. Такая односторонность, присущая стилизации, конечно, должна быть понимаема и принимаема в общем ветхо- и новозаветном контексте, в котором скорее отсутствует именно изображение ангельского служения как ангелов-хранителей, но преобладают иные, извне кажущиеся даже противоположными черты. И это взаимное восполнение учения об ангелах в разных частях Библии в общем библейском контексте должно быть необходимо принимаемо во внимание при уразумении частных его черт. Это относится как к данной главе, так и к другим подобного же характера, где ангелы посылаются для возвещения гнева Божия, как и для его исполнения.