Джон Фаулз. Дневники (1965-1972) - Джон Фаулз

Перекусив, мы отправились в Карни. Я шел в обществе Фредди и его жены; похоже, недовольство жизнью — его обычное состояние. «Никто не читает моих книг». Недавно он посмотрел «Забриски-пойнт» Антониони. «Великолепно. Столько движения! Беготня по холмам. Взрывы». Короче говоря, сплошная нетерпимость.

Потом опять вернулись к Уэскерам на свадебный обед. Меня посадили рядом с Деборой Роджерс — большую часть того, что она говорила, я не слышал. Во время произносимых речей она, потупив взор, крутила кончики волос, вид у нее при этом был несчастный. Типично оксфордский тост, высокий и благоговейный, провозгласил за Фей молодой человек из Тринити-колледжа; смущение, евреи ощетинились. Затем в смущение нас вверг Уэскер, превознося достоинства Тома; он хотел, чтобы все мы, поочередно, встали и сказали, что́ каждый из нас думает о Томе, — как будто Фей здесь нет. Тут я почувствовал, что во мне ощетинивается англичанин. Спасла положение Дорис Лессинг — она спокойно произнесла: «Все мы знаем, что и Том может быть сукиным сыном». Отец Тома правильно угадал то, о чем в своем тосте поведал Том, — Фей на пятом месяце беременности. Я не видел, но, как выяснилось, Эдна и Казмин стали курить «травку». Некоторые к ним присоединились. Общество разделилось на тех, кто курит марихуану, и обывателей. Мне было скучно, но ведь мне всегда бывает скучно на таких вечеринках.

Четвертого апреля съехал с первого места. Теперь занимаю в «Тайм» вторую позицию. Продано 130 000 экземпляров.

Приехал в Лондон встретиться с Диком Лестером, очередным кандидатом в режиссеры. У него вид и манеры известного венского композитора прошлого века, выходца из евреев, вроде Мендельсона. Говорит, конечно, на молодежном сленге, и одежда соответствующая. А так законченный денди; лысеющий шатен, замедленная, вальяжная жестикуляция, агрессивно-оборонительный взгляд — тебя оценивают, прощупывают, в тебе сомневаются. Я видел, что он покорил Оскара и моментально покорил Тома (который вначале был настроен против его кандидатуры) — на самом деле у него до какой-то степени были именно те качества, которые Том хотел бы видеть у режиссера. Впервые я слышал в голосе Тома извиняющиеся нотки: ему было стыдно за его редакторство, он чуть ли не извинялся за такую старомодную профессию. Лестера можно пригласить разве только из-за сложной финансовой ситуации, которая сложилась на текущий момент. Когда заговорили о киностудиях, вид у него стал такой кислый (что оправданно), словно он жевал лимон. «Почему бы нам не взять кредит в банке?» Слава Богу, у Оскара хватило ума этого не делать. Его кандидатура мне не нравится: он темная лошадка. В нем много от старого еврея, устраивающего свои делишки. Такие люди пойдут против общества, культуры и всего остального — только чтобы им было хорошо. Корни их ненависти к фашизму (речь не идет о последней войне) таятся в том, что любое закрытое общество ограничивает личную инициативу. В этом, как и в юморе, у них есть нечто общее с англосаксами — что мы с нашей ментальностью называем «свободой», у них же никакого названия этому нет. Но я подозреваю, что при определенной исторической ситуации фашизм может зародиться в любой нации — некоторые предпосылки к этому можно видеть сейчас в Америке и Израиле. То есть «любовь к свободе» может быть уловкой для личной выгоды; и, если все складывается так, что личная выгода становится возможной и одобряется определенной политической силой, игра может идти уже в другие ворота.

Вечеринка в новом доме Тома на Вейл-оф-Хелф. Здесь я ощущал себя лучше, хотя гости были все те же, только прибавились Эмисы. Я поговорил немного с женой, Элизабет Джейн Хоуард[151], крупной, хорошо воспитанной женщиной нордического типа, с внимательным и требовательным взглядом. Она в стилизованном костюме австрийской крестьянки — в белой блузке и коричневой бархатной юбке. Вертит в руке миниатюру семнадцатого века — с одной стороны монограмма, с другой — лицо ребенка. Я не спрашивал, что это такое. Хотя она осыпала похвалами «Любовницу французского лейтенанта», но, похоже, мы совсем не понравились друг другу.

Между Томом и Оскаром трения: первый умерил свой восторг, а второй считает, что ассистент продюсера доставляет все больше хлопот. Я сказал Тому, что не готов сесть за английский Muggins[152] и заигрывать с кинобоссами. Он отнесся к этому с пониманием. Кажется, я не писал о Томе в дневнике ничего хорошего, но зато думаю о нем все лучше и лучше. Мне кажется, за последний год он изменился.

В Лондоне нас ошеломили свободные нравы. Как выяснилось на прошлой неделе, у Джада роман с Барбарой Кон. Он попросил разрешения, когда нас нет в городе, жить в нашей квартире. Последние двенадцать месяцев Джон Кон состоит в любовных отношениях с Джудит Гудман и живет отдельно от Б. и детей; теперь просится назад. Джад неподражаем — этот запутанный клубок почти кровосмесительных отношений он склонен воспринимать как комедию. Сэм Яффе, отец Б., сказал дочери, что она сменила «никудышного мужика» (бабника) на «прирожденного неудачника». Впрочем, он убеждает ее принять Джона назад — типичное еврейское неприятие развода. Четырнадцатилетний Питер Кон — жертва эдипова комплекса. За ленчем Барбара выглядела уставшей. «Если б ты не трахалась полночи с Джадом, — сказал юнец, — то чувствовала бы себя лучше». Джад начал бракоразводный процесс с Сюзанной. Стивен поедет в частную школу в Риме. По словам Джада, сын равнодушно отнесся к предстоящему разводу. «Года через три я буду независим от вас обоих. Так что валяйте, делайте что хотите».

Сюзанна хочет открыто объявить Яэль Дайан, дочь Моше, виновной стороной. Джад угрожает в этом случае обнародовать психиатрическую экспертизу, из которой ясно, что у нее паранойя. Он боится (и не без оснований), что она может узнать о Барбаре Кон.

Как говорит Джад, выиграть нельзя — всегда найдется помеха.

В довершение всего в Лондоне вновь объявился Эрик, бойфренд Анны. А мы-то надеялись, что он уехал на гидрографическом судне на Красное море, и его не будет три года. Они спят в гостиной, а мы в спальне. Рой явно ненавидит Эрика. Мне парень скорее нравится, но, похоже, на Анну он оказывает своего рода влияние Свенгали[153]. Когда он снова удрал в Гуль, она проплакала все утро понедельника. Ничего не имею против того, что они спят вместе, не таясь от нас, но меня раздражает, как мало они используют предоставленные им возможности. Анна совсем ничего не делает, колледж посещает не чаще раза в неделю. А Эрик, получив грант на обучение, просто уехал из Эксетера. И возвращаться не собирается. Ни один из них на самом деле не заслуживает высшего образования. Анна хочет на следующей неделе вернуться в Лондон и жить в нашей квартире. Мы сказали, что обещали ее Джаду. Элиз из-за этого чувствует себя виноватой. А я нет.