Двадцать шесть тюрем и побег с Соловков - Юрий Безсонов

Свободного места, то есть тех 8-ми вершков, которые мне полагались, на нарах не было, и я расположился на ночь на узком, единственном в бараке столе.

Барак спал…

Переплетаясь телами, задыхаясь от духоты и вони, люди лежали на своих 8-ми вершках.

{162} То и дело в бараке раздавались стоны и крик… Бред во сне и наяву…

Измученный трудом, морозом и недоеданием человек получал свой законный отдых.

Вот он "милосердный режим", подумал я.

Не надо злобствовать… Сейчас же ловил я себя на мысли.

Но как же? Ведь я не могу не видеть этой обстановки…

Нужно встать выше этого… Терпеть и искать счастья в любви к людям…

Картины дня переплетались в моей голове с моими намерениями… Трудно было их совместить. Но в эту ночь я твердо решил не сходить с выстраданного мною пути.

Бог меня на него поставил. Он и выведет.

Но я не выдержу…

Тогда нужно идти на компромисс — встать на место Основы и ему подобных….Сделаться мерзавцем и давить людей…

Нет, этого я сделать не могу… Сразу и навсегда решил я.

Тогда сказать и продолжать говорить правду… То есть иначе говоря кончить самоубийством…

Но имею ли я право идти на верную смерть, да к хватит ли у меня сил, чтобы умереть такой медленной и мучительной смертью…

Я подумал. И понял… Исповедывать правду имеет право каждый, и это не самоубийство, а высший подвит. Жизни мне не жаль, но сил на это у меня не хватит.

Где же выход? Как себя держать, вести, как жить?

Так, как этого хочет Бог… По совести… Подчиняться, страдать и терпеть…

Но ведь это же полумеры… Возможны ли они здесь?… Не выдержу прорвет меня…

День на Поповом острое начинался рано… Летом в 5, зимой в 6 часов утра звонил колокол… Нехотя, через силу вставали люди… Но отдельные фигуры, большей частью постарше, вскакивали и бежали за кипятком. Пресную воду на Попов остров привозили по железной дороге из Кеми. Кипяток получался один раз в день утром, да и то его обыкновенно не хватало. Заменить его кроме снега было нечем. Днем после мороза, хотелось согреться и чтобы получить кипяток, приходилось на кухне покупать его за {163} продукты или просто за деньги. Умывалки не было. Зимой умывались просто снегом.

На рассвете шла поверка. Выстраивались на нее за полчаса, а то и за час. Командиры, помощники, дежурные, дневальные, взводные, отделенные…

Все это ревело, кричало и ругалось… после поверки читался наряд на работы.

Весь барак был в расходе: Пилка дров, укладка дров… Сколка льда, заготовка льда… Наряд на "лесопилку", "на водокачку", на погрузку и разгрузку и т. п.

Снова колокол… И раздетых, голодных, неотдохнувших каторжан строем ведут к комендатуре на разбивку.

Нарядчик вызывает партии, конвой окружает и выводит. Начинается работа.

Открытое море… Мороз градусов 12-ть… Ветер подымает и кружит снег…

На льду кучка арестантов, кругом красноармейский конвой.

Идет заготовка льда для Н-ка лагеря. — Нужно пилой выпилить льдину, ломом отколоть ее и баграми вытащить из воды.

Ноги мокрые, скользят… Руки коченеют, сил не хватает… Льдина срывается и уходит в море…

"Укладка дров". Приходит десятник. "Сложите дрова здесь"… Сложили. Является заведующий хозяйством. "Почему дрова здесь? Переложите их туда". Переложили. Потом заведующий дровами. "Уложите на старое место". и т. д.

Работа по очистке лагеря. — Чекистов нет — можно отдохнуть… Но стоишь — холодно, работаешь — силы уходят, есть хочется, a хлеба нет.

"На водокачке". — "Вот", предлагает заведующий, "на урок… налить пять бочек и конец". Навалились. Налили, позвали заведующего: "Нет, еще только 10 часов, отпустить не могу". Дело имеешь с людьми, у которых нет слова ни в каком масштабе.

Работы делились на внутренние и "за проволокой". На внутренних работах начальство свои же арестованные — чекисты. Хотят выслужиться, — гонят, доносят, и нет никого хуже их. На внешних — красноармейцы конвойного дивизиона.

Бывали работы и ночные. Из Москвы должна была приехать {164} какая-то ревизия, и наше начальство решило провести по Попову острову дорожки, чтобы красивее было. И вот над этими дорожками в течение месяца день и ночь работало около тысячи человек.

12 часов. Колокольня обед. Раздатчики ушли уже давно… От кухни по направлению к баракам идут "чекисты" с маленькими бочками, наполненными рыбой. За ними, отстаивая свои права, с руганью, а иногда и дракой получает свой обед "шпана". Затем, начинают суп и нам.

Первое время моего пребывания на Соловецких островах, мне даже есть было нечем — не было ложки. На Соловках не выдают ничего — устраивайся как хочешь. Есть лавочка, а деньги хоть воруй.

Мы едим втроем из одного бачка. На обед суп, он должен быть с рыбой, но у нас ее нет — одни сушеные, разваренные овощи. Садимся… Около наших нар стоит молодой крестьянин — "политический бандит" — голубоглазый, здоровый, настоящий русский парень.

"Ты что Ф-в"?

"Да так. Ничего"..

"Хлеба нет?" Сразу понял я.

"Да вчера еще с кипятком всю "пайку" съел… Не хватает"…

"Ну чего же, садись с нами".

Рядом обедает группа цинготных. У некоторых она задела только десны, другие уже еле двигаются и ходят скрючившись.

После обеда опять работа. В 5 часов ужин. Каша без масла, вроде замазки. Хочется пить. Кипятку нет. Раз в неделю выдают маленький стакан мелкого сахару. И это все.

У большинства арестованных есть родные, которые, недоедая сами, посылают продукты и деньги своим близким. Остальные питаются за их счет, получая остатки хлеба, обеда и ужина, а зачастую поддерживаются и посылками. Умереть с голода не дадут.

Не знаю что выдается арестованному на бумаге, я говорю про то, что он получает и уверен, что если бы в Соловки приехала какая-нибудь иностранная делегация, то ей {165} великолепно бы втерли очки. В советской России при осмотрах нужно уметь смотреть, а лучше всего попробовать самому. Но по настоящему, всерьез… Например сесть на Соловки на общих основаниях. Много интересного можно там увидеть, услышать и многому поучиться.

День на Поповом острове кончился поверкой. После нее приносилась "параша" и выход из барака запрещался.

Всего на Соловецких островах сидело около 6000 человек. На Поповом острове было 1500 человек.

Всех сидящих можно разделить на несколько категорий:

Совершенно привилегированное исключительное положение занимали там "чекисты", бывшие сотрудники Г. П. У. Сидели они за "должностные преступления" — воровство, взятки и т. п. Никто из них не работал. Все они занимали различные командные и административные должности. Из них были сформированы войска внутренней охраны, на обязанности которых было конвоирование работающих арестантов.

Тоже в исключительных условиях находились на Соловках "политические", то есть социалисты и анархисты.

Везде, во всем мире есть какое-то общее понятие о политическом преступнике как о лице, делом или даже словом переступившем установленный человеческий закон с целью ниспровержения, или только изменения существующего государственного строя страны, нескольких государств или даже всего мира, во имя блага отдельной группы людей, государства или всего человечества.

С оригинальной, как всегда, точки зрения советского правительства, "политическими" преступниками, если не принимать в расчет небольшой группы анархистов, считаются только социалисты. Их не расстреливают. Я не говорю об исключениях. Они одеты и сыты. Само советское правительство установило им особый режим и выдает особый, вполне достаточный паек. Главные причины такого отношения: — поддержка их социалистами запада. Заигрывание советской власти с западными рабочими. Желание власти "заработать" на "политических" звание гуманнейшего правительства.

Затем, — сравнительно незначительное количество "политических" в тюрьмах, и их организованность, как следствие неприменения к ним смертной казни.

{166} На Поповом острове они находились в отдельном бараке, конвоировались войсками внутренней охраны, связь с ними не разрешалась, они не работали, получали лучший паек, имели свой коллектив и старосту. Всего на Поповом острове их было около 150-ти мужчин и женщин.

В самом худшем положении на Соловках находятся контрреволюционеры. Они вне закона. Об них никто не заботится и никто им не помогает. Все их проступки караются большей частью расстрелом. Бежит уголовник — прибавят год, два, контрреволюционер — верный расстрел. Неисполнение приказами расстрел. Рот у них закрыт. — Болтнет что-нибудь — прибавят срок и т. п. Вот почему многие и подаются на компромиссы. И винить их трудно.

К этой категории принадлежат обвиняемые в различных контрреволюционных действиях, заговорах, по церковным делам; разные повстанцы, "шпионы", "политические" бандиты, их пособники и укрыватели. Сюда входит духовенство, бывшее белое офицерство, казаки, главным образом кубанские и терские, кавказские народности — черкесы, осетины и грузины и т. п. Много среди контрреволюционеров и возвращенцев из заграницы разных сроков.