Идеальный скандал - Тина Габриэлл

С удивлением взглянув на Маркуса, Изабель пробормотала:

— А я считала вас знатоком живописи Томаса Гейнсборо.

Он с улыбкой кивнул:

— Так и есть.

— Но я не вижу здесь портретов, а Томас Гейнсборо прославился как портретист.

— Да, верно. Но его подлинной любовью были именно пейзажи. А портреты знати он писал только ради заработка. Поэтому я и хотел приобрести «Морское побережье с рыбаками». Эта картина так поражает воображение, что вам, глядя на нее, может показаться, что вы ощущаете на лице соленые морские брызги.

Изабель со вздохом пробормотала:

— Как жаль, что мне не удалось ее увидеть, когда она еще не была украдена.

— Да, очень жаль, — кивнул Маркус.

Тут внимание Изабель привлекла картина, висевшая на дальней стене. Приблизившись к ней, она сказала:

— О, это замечательная копия «Портрета кораблестроителя и его жены» Рембрандта.

— Как вы узнали, что это копия?

— Я это знаю, потому что принц-регент купил оригинал три года назад за пять тысяч гиней. Принни повесил ее в Голубом салоне Карлтон-Хауса.

Маркус рассмеялся:

— Браво, дорогая! Вы и в самом деле великий знаток живописи. А вот лорд Стаффорд, увидев мою копию, принял ее за оригинал.

— Что ж, ничего удивительного, — заметила Изабель. — Потому что у вас — замечательная копия.

— А что вы думаете о моих акварелях? Кстати, почему вы предпочитаете именно акварели?

Изабель пожала плечами:

— Ну… не так-то просто объяснить. Мне кажется, что акварель дает большую свободу, дает ощущение размытости границ между живописью и графикой. Когда я пишу акварелью, моя рука словно порхает, и это необычайно меня вдохновляет.

— Свободная, непосредственная, импульсивная, прекрасная… Именно таким, как мне кажется, должен быть ваш словесный портрет.

Щеки Изабель запылали жарким румянцем. Она прекрасно знала: Маркус не из тех дамских угодников, которые готовы льстить женщинам при каждом удобном случае. Каждое его слово было искренним, и уж если он сказал то, что сказал… Выходит, он действительно так думал! «Ах, если бы я услышала от него такое восемь лет назад, когда была двенадцатилетней девочкой…» — промелькнуло у Изабель.

Ужасно смутившись, она сказала первое, что пришло ей в голову:

— Леди Рейвенспир сообщила мне, что вы до неприличия богаты. Но я усомнилась в ее словах, поэтому и решила… — Снова покраснев, она умолкла и потупилась.

— Решили посмотреть? И что же вы увидели?

— Ну, теперь, когда я увидела ваш дом, вашу коллекцию и все остальное… Теперь я понимаю, что она была права.

— А вы думали, что я беден?

— Вы не давали мне понять, что все обстоит иначе.

Маркус весело рассмеялся, и смех его прозвучал вполне естественно, казалось, что сказанное ею действительно его позабавило.

— Дорогая, не думаю, что мое финансовое положение имело для вас значение, когда вы предложили мне… весьма непристойную интригу. Да и потом, когда мы заключали наше соглашение, вы, судя по всему, совершенно об этом не думали.

— Да, разумеется. Но, все же, вам следовало… проинформировать меня.

Маркус с усмешкой пожал плечами:

— Может, и следовало. Но дело в том, что я не привык обсуждать эти темы. Более того, я не испытываю потребности говорить о своем богатстве. Но если уж мы заговорили на подобные темы… Знаете, очень хорошо, что вы сегодня пришли. У меня кое-что есть для вас, дорогая.

Маркус подошел к столу и, выдвинув ящик, вытащил из него небольшую коробочку. Вернувшись к Изабель, сказал:

— Вот, возьмите. Поднимите крышку, пожалуйста.

Изабель взяла в руки коробочку. Ее одолевало любопытство, и она, затаив дыхание, приподняла крышку. Открыв коробочку, девушка издала возглас восторга. В складках черного бархата лежало кольцо с огромным рубином, окруженным бриллиантами. А рядом с кольцом покоилась миниатюрная серебряная палитра ручной работы. Краски же на этой палитре были представлены драгоценными камнями — опалом, рубином, изумрудом, сапфиром, ониксом и желтым бриллиантом.

Подняв на Маркуса глаза, Изабель молча таращилась на него, казалось, она лишилась дара речи. А он улыбнулся и сказал:

— Я знаю, что вы не жаждете брака, но мне захотелось подарить вам обручальное кольцо и палитру, чтобы она напоминала вам о мечте всей вашей жизни.

При этих его словах на глаза Изабель навернулись слезы. Кольцо с рубином было столь же дорогим, сколь и прекрасным, но именно символический подарок — миниатюрная палитра — заставил ее прослезиться.

— О, Маркус… Как это прекрасно! Благодарю вас!

Изабель обвила руками его шею — коробочку с подарками она сжимала в правой руке — и, приподнявшись на цыпочки, прижалась губами к его губам. Она почти тотчас же почувствовала, как Маркус замер, и подумала, что он сейчас отстранится, отступит, но вместо этого он крепко обнял ее и прижал к себе. Внезапно из горла его вырвался тихий стон, и он пробормотал:

— О Господи, Изабель… Что вы со мной делаете?..

В следующее мгновение он впился поцелуем в ее губы, и поцелуй этот был страстным, настойчивым, жадным, так ее еще никто никогда не целовал. Ошеломленная нахлынувшими на нее ощущениями, Изабель приоткрыла губы и тотчас же почувствовала, как ее язык встретился с языком Маркуса. В тот же миг все тело ее охватил восхитительный жар, и она, содрогнувшись, ответила на его поцелуй со всей возможной страстью. Коробочка с подарками выскользнула из ее пальцев и с глухим стуком упала на пол.

Изабель резко отстранилась, пытаясь высвободиться из объятий Маркуса.

— Ваши подарки… — пробормотала она.

— Забудьте о них, — проворчал он в ответ. И тут же вновь привлек ее к себе.

В следующую секунду губы их снова слились в поцелуе, и Изабель снова обвила руками его плечи. Но уже через несколько мгновений она вдруг почувствовала, что хочет изучить все его тело, дотронуться до него повсюду… Не в силах противиться этому всепоглощающему желанию, она провела ладонями по спине Маркуса, по его плечам, ощупала его могучие мускулы. Затем руки ее переместились ему на грудь, и она почувствовала, как бьется под ее ладонями сердце Маркуса.

В тот же миг из горла его вырвался тихий стон, и он, прервав наконец поцелуй, принялся целовать ее шею и плечи, насколько позволял вырез декольте.

Изабель то и дело стонала, охваченная сладостными и головокружительными ощущениями, прежде ей неведомыми. Голова же кружилась все сильнее — словно она слишком много выпила, и подгибались колени, будто ноги вдруг стали ватными. Боясь, что не удержится на ногах, она вцепилась пальцами в рубашку Маркуса. И тут же почувствовала, что он, прижимая ее к себе одной рукой, другой принялся расстегивать пуговицы платья у нее на спине. Несколько секунд спустя он оттянул корсаж и тонкую нижнюю сорочку и груди ее вырвались на свободу, соски же тотчас отвердели и приподнялись.