Тёплая птица - Василий Гавриленко

Он показал рукой на ближайшее ко мне кресло. Я уже не удивлялся: здесь, похоже, все знали мое имя.

-Снимите с меня наручники, – сказал я, глядя в глаза мальчика, в которых отражался огонь костра. Он спокойно выдержал мой взгляд и кивнул Киркорову.

-Сними.

Киркоров заколебался.

Мальчик слегка улыбнулся и повторил приказание. Вздохнув, одноглазый подчинился. Потирая запястья, я примостился у стола.

-Меня зовут Христо, - представился мальчик.

В свете костра у меня появилась возможность его рассмотреть. Теперь Христо не казался мне мальчиком. Складки кожи у рта и носа, мешки под глазами, - все говорило, что передо мной мужчина, неведомой силой вставленный в тело мальчика, но волей-неволей выглядывающий наружу.

-Что это за место? – спросил я.

Христо улыбнулся, на этот раз широко. У него не было ни единого зуба – плоские изжеванные десны.

- Этот подземный бункер называется Кремль – 2. Отсюда власти бывших намеревались управлять страной в случае Дня Гнева. Но … не успели спрятаться. Вышел немец из тумана, вынул ножик из кармана, кто не спрятался, я не виноват.

Христо засмеялся. За моей спиной захохотал Киркоров, которому вторила Букашка.

-Ясно. Но я – то здесь причем? И … где Марина?

-Ты прав, Андрей, – сказал Христо.-  Без Марины мы не должны ничего обсуждать с тобой. Букашка, позови всех.

Букашка подошла к темному пролому в стене. Я догадался, что раньше это была шахта лифта, курсирующего от первого Кремля ко второму, подземному. Что скажешь, вымысла бывшим не занимать…

-Все к учителю. Учитель зовет!

Глухое эхо потащило слова сквозь землю наверх.

-Букашка, - поморщился Христо. – Я же просил…

Марина села напротив меня. Улыбнулась. На ней - серый комбинезон, на лоб надвинута белая шапочка, из - под которой торчат пряди рыжих волос. Зеленые глаза светятся теплом. Тихая радость стала расти в моем сердце, но снаружи это никак не проявилось, во всяком случае, я так полагал. Сцепив пальцы, я исподлобья смотрел на Марину.

-Все в сборе, - удовлетворенно сказал Христо. – Познакомься, Андрей. Это Снегирь.

Над столом приподнялся широкоплечий краснолицый детина с окладистой бородой.

-Кисть потерял по пьяной лавочке.

-Спасибо за пояснение, Христо, - пробасил Снегирь и салютовал мне обрубком правой руки.

-Вовочка.

Мне улыбнулся щербатым ртом старичок с подвижными глазами. Морщинистое личико его обрамляли седые, похожие на паутину, волоски, каким-то чудом держащиеся на висках. Макушка Вовочки была блестящая и ровная, как яйцо, окунутое в масло, и в ней отражалось пламя костра.

-С Киркоровым и Букашкой ты уже знаком. Ну и с Мариной, конечно.

-Кто вы такие? – спросил я, обращаясь к Христо.

-В первую очередь, мы просто люди, - ответил тот, задумчиво глядя на огонь. – Во вторую, - мы возрожденцы.

-Возрожденцы?

-Да.

-Что это значит?

-Андрей, это трудно, почти невозможно объяснить тому, кто не знает всполохов.

-Он знает, - произнесла Марина.

-Да, - кивнул Христо. – И потому ты здесь, Андрей. Марина, кажется, уже говорила с тобой на эту тему?

-Нет, - соврал я, с удовольствием увидев, как лицо девушки краснеет.

-Ну что ж, - спокойно продолжил Христо. – Тогда я скажу тебе. Мы все видим всполохи, тот, кто утверждает, что не видит их, – лжет. Это проблески истины, отголоски прошедшей грозы. День Гнева одолел человека, однако ему не удалось до конца истребить память. Память бессмертна, как бы кому-то не хотелось обратного.

-Мне хотелось бы.

-Понимаю, Андрей. Я сам поначалу боялся всполохов, и не желал быть тем, чей образ предлагала мне память. Христо Ивайловым, сыном советника болгарского посольства, избалованным мальчиком, больше всего в жизни любящим ночные клубы, девочек и таблетки экстази. Или вот, Вовочка… Всполохи больше всех донимают его. В мире бывших он был важной шишкой, настолько важной, что мог бы предотвратить День Гнева. Во всяком случае, ему так кажется. Я прав, Вовочка?

-Прав, - отозвался старик. – Страх помешал мне…

-Ну, не расстраивайся, - мягко сказал Христо.

-А я не хотел быть Олегом Снегиревым, - произнес Снегирь. – Коррумпированным полицейским, за взятку пропустившим на футбольный матч террористку.

-Вот именно, - кивнул Христо. – А Киркоров не хотел петь глупые песни и носить блестящие одежды.

-Упаси Бог, - ужаснулся Киркоров.

-Букашка не желала быть Ольгой Букашиной, секретарем приемной комиссии, а Марина…

-Нет, Христо.

Марина резко выпрямилась, глядя на учителя вспыхнувшими глазами.

-Хорошо, - спохватился Христо. – Так вот…

-Если вы так страшитесь прошлого, - перебил я, посмотрев на Марину, – то какого же дьявола вы намерены возрождать?

Лицо Христо засияло:

-Ты не ошиблась, Марина. Похоже, он как раз тот, кто нам нужен.

Можно подумать, что вы нужны мне.

-Мы намерены возродить человека, Андрей. Не мир, в котором он жил, ибо тот мир был ужасен. Мир похоти и злобы, мир тела, бесконечной погони за комфортом и совершенного забвения души. День Гнева был неизбежен и необходим, как дождь в снедаемом зноем городе. Но человек не заслужил столь глубокого падения. Человек, при наличии воды, умывается так же легко, как пачкается. Мы хотим дать человеку воду и построить новый мир с умытым человеком.

Тихий голос Христо сливался с шумом костра. Мне казалось, что со мной говорит ожившее пламя.

-Новый чистый человек построит мир света. Мир без политики, денег, религии, без всего того, что повлекло либо могло повлечь День Гнева.

Я расскажу тебе небольшую историю, Андрей.

В мире бывших была война - одна из бесконечной вереницы. Осажденный город медленно умирал, но в нем боролась за жизнь хрупкая девушка. Ее соседи по лестничной клетке погибли от бомбежек, холода и голода, и ей казалось, что она совершенно одна в огромном доме. Пережить один день – это была цель, сопоставимая с полетом на Марс.

У девушки осталось всего одно полено, прочное и красивое с виду: кора ровная, жесткая, древесина янтарная, обещающая тепло. Но когда, собрав остатки сил, девушка ударила по нему топором, полено разлетелось на мягкие ошметки, так как было оно совершенно трухлявое.

Девушка легла в холодную постель и стала ждать смерть, как вдруг до нее донесся детский плач. Ей показалось, что она ослышалась. Но плач повторился. Где-то наверху плакал ребенок.

И она встала и пошла, несмотря на боль и отчаяние.

В квартире на верхней площадке была настежь открыта дверь и на пороге, вытянувшись, лежала мертвая женщина. Почувствовав приближение смерти, она пыталась позвать кого-то, но ей не хватило сил.  

Перешагнув через мертвую, девушка вошла в квартиру и увидела стоящую на кровати девочку.

-Мама? – спросила та, дрожа от холода.

-Мама, - согласилась девушка. – Но зачем ты стоишь? Чтобы согреться, нужно лечь, накрыться с головой одеялом…

Но девочка продолжала стоять. Тогда девушка подошла к ней, обняла, стала согревать собственным дыханием. Накрывшись одеялом и старой шинелью, крепко прижавшись друг к другу, они смогли пережить ту страшную ночь.

Христо умолк, глядя на костер. Языки пламени бросали на стены причудливые тени. Я вдруг вспомнил стопку журналов, найденную на чердаке школьником Островцевым. Среди прочих там был журнал «Огонек», а в нем, - репродукции картин. И в память школьнику Островцеву, а значит и в мою, больше других запала «Тайная вечеря». Сын Божий - в окружении учеников, уже знающий о собственной судьбе, и о том, кто предаст его.

-Христо, но что с ними случилось потом?

-Я не знаю, Букашка.

-В чем смысл этой истории? – спросил я.

-Тоже не знаю, - засмеялся Христо. – Вернее, каждый понимает по-своему, и совершенно ни к чему навязывать кому-либо собственное понимание. Однако мы не в праве окончательно хоронить то, что заставляло эту девушку, услышавшую плач ребенка, подниматься по ледяным ступенькам, на грани обморока, и цепляться за обмороженные перила. И в этом нам можешь помочь только ты, Андрей.

-Я?

-Да. Впрочем, довольно. Полагаю, мы все, - Христо окинул собравшихся взглядом, - должны оставить Марину и Андрея наедине. Им есть, что сказать друг другу…

 2 ДВОЕ

Христо ошибся. Оставшись наедине, мы молчали. Я смотрел на двуглавого орла, в котором переливались желтые и красные отсветы костра. С потолка в огонь упала капля; зашипев, превратилась в пар.

Отчего-то мне стало грустно: то ли подземелье угнетало, то ли так подействовал рассказ Христо.

-Андрей, - тихо сказала Марина.

Я оторвал взгляд от орла и посмотрел на нее.

-Прости меня.

Она просит прощения!

Язвительно улыбнувшись, я сказал ей, что не могу доверять человеку, исподтишка вколовшему мне в шею шприц.