Последние похождения Арсена Люпэна. Часть II: Три убийства Арсена Люпэна - Морис Леблан

«И Луи де Мальрейх должен будет умереть».

«А Долорес, восторжествовав наконец, вне любого подозрения, поскольку виновник обнаружен, свободная от своего омерзительного прошлого, полного преступлений, от убитого мужа, от убитого брата, от убитой сестры, убитых горничных, убитого Штейнвега, освобожденная мною от своих сообщников, отданных мною в руки Вебера; освобожденная, в конце концов, от нее самой, причем — опять-таки мною, отправившим на эшафот невинного, который ее во всем подменил, — Долорес, победившая, владелица миллионного состояния, любимая Пьером Ледюком, — Долорес станет наконец королевой!»

— Ах, — вскричал Люпэн вне себя, — этот человек не будет казнен! Клянусь своей головой, он не умрет!

— Осторожнее, патрон, — испуганно сказал Октав, — мы приближаемся… Начинаются пригороды… Фобуры…

— Ну и что?

— Мы перевернемся… На булыжниках — скользко… Нас занесет…

— И пускай!

— Осторожнее… Вон там…

— Что — там?

— На повороте… Трамвай…

— Пусть он остановится.

— Сбавьте скорость, патрон!

— Ни за что!

— Пропадем!..

— Доберемся!

— Не доберемся!

— Непременно.

— Ах! Тысяча чертей!

Громкий треск… Отчаянные вопли… Машина зацепила трамвай, затем, отброшенная к забору, превратила в щепки метров десять досок и, в конце концов, разбилась об угол каменного парапета.

— Шофер! Свободен?!

Это был голос Люпэна. Лежа еще на животе на газоне лужайки, он окликнул такси…

Люпэн поднялся, увидел вдребезги смятый автомобиль, толпу, собиравшуюся уже вокруг Октава, и вскочил в другую машину.

— К министерству внутренних дел, на площадь Бово… Двадцать франков на чай!

И, устраиваясь на заднем сиденье, продолжал размышлять.

«Ах, нет, он не умрет, — думал Люпэн. — Нет, тысячу раз нет! Это не ляжет на мою совесть! Достаточно того, что я был игрушкой в руках этой женщины, что дал себя обвести вокруг пальца, как школьник… Стоп! Довольно позора! Я отправил этого несчастного в тюрьму… Я подвел его под смертный приговор… К самому подножью эшафота… Но он на него не взойдет! Если это случится, мне останется лишь послать себе пулю в лоб!»

Приближались к заставе. Он наклонился вперед:

— Двадцать франков сверх всего, шофер, если не остановишься!

И крикнул, когда поравнялись с контрольным постом:

— Служба Сюрте!

Проехали, однако, благополучно.

— Не смей тормозить, о дьявол! — заорал Люпэн. — Быстрее! Еще быстрее! Боишься задеть парочку старух? Дави их! Я за все плачу!

За несколько минут они доехали до министерства, на площадь Бово.

Люпэн бегом пересек двор, поднялся по парадной лестнице. В приемной было полно народу. Он написал на листке бумаги «Князь Сернин» и, прижав в угол дежурного швейцара, сказал:

— Это я, Люпэн. Узнаешь, не так ли? Я устроил тебя на это место, настоящую синекуру, здесь ты как на пенсии, правда? Так вот, ты должен немедленно меня провести к премьеру. Отнеси ему этот листок. Большего от тебя не требуется. Премьер тебя только отблагодарит, будь уверен… Я — тоже… Ступай же быстрее, идиот! Валенглей меня ждет.

Десять секунд спустя Валенглей сам высунул голову из кабинета и не без иронии проронил:

— Пригласите «его светлость».

Люпэн торопливо вошел, закрыл за собой дверь и, с ходу перебивая премьер-министра, сказал:

— Нет, не надо речей, вы не можете меня арестовать… Это значило бы погубить себя и скомпрометировать кайзера… Нет… Речь совсем о другом… В двух словах: Мальрейх невиновен. Я обнаружил настоящего преступника… Это Долорес Кессельбах. Она мертва. Ее труп — там, где я его оставил. У меня неопровержимые доказательства. Сомнений не может быть. Все сделала она…

Он перевел дух. Валенглей, казалось, ничего не понимал.

— Дело срочное, господин премьер-министр, Мальрейха надо спасти. Подумайте сами… Судебная ошибка… Упадет голова невинного… Отдайте распоряжения… Новое расследование… Не знаю уж… Но нужно торопиться, время не ждет…

Валенглей внимательно на него посмотрел, подошел к столу, взял с него газету и протянул ее Люпэну, очертив пальцем статью.

Люпэн сразу увидел заглавие:

«Казнь чудовища. Сегодня утром Луи де Мальрейх был обезглавлен…»

Он не стал дальше читать. Ошеломленный, уничтоженный, со стоном отчаяния он рухнул в кресло.

Сколько времени он оставался в нем? Оказавшись снаружи, Люпэн не смог бы этого сказать. Вспомнилось долгое молчание; он увидел, как над ним склонился Валенглей, обрызгавший его холодной водой. Вспомнился глухой голос премьера, говорившего почти шепотом:

— Слушайте… Об этом не надо ни с кем делиться… Он был невиновен? Вполне возможно, я не говорю «нет»… К чему, однако, разоблачения?.. Огромный скандал?.. Судебная ошибка может возыметь неисчислимые последствия. Стоит ли? Ради реабилитации? К чему она? Он ведь не был даже приговорен под своим настоящим именем. На публичное осуждение представлена фамилия Мальрейх… И это действительно фамилия лица, совершившего все преступления… Так что же?

И, тихонько подталкивая Люпэна к двери, заключил:

— Возвращайтесь туда… Устраните тело, оно должно исчезнуть… Чтобы никаких следов, постарайтесь… Никаких следов от всей этой истории… Я рассчитываю на вас, смотрите…

И Люпэн отправился обратно. Он возвращался, действуя, как автомат, который получил приказ, поскольку собственной воли у него уже не осталось.

Несколько часов он прождал на вокзале. Машинально поел, взял билет и устроился в одном из купе. Он спал плохо, с пылающей головой, с кошмарами и смутными пробуждениями, в которые пытался понять, почему Массье не стал себя защищать.

«Это был сумасшедший, — думал он. — Наверняка… Полубезумный, по крайней мере… Он когда-то был с ней знаком… Она отравила его жизнь. Свела его с ума. И тогда, не желая больше жить… К чему ему было защищаться?»

Такое объяснение успокоило его лишь наполовину, и он дал себе слово рано или поздно выяснить эту тайну, узнав истинную роль, которую Леон Массье сыграл в жизни Долорес. Пока же это было не столь важно. Одно представлялось ясным — безумие Массье, и он упорно продолжал твердить:

«Это был сумасшедший… Этот Массье наверняка был сумасшедший… Впрочем, они все сумасшедшие, эти Массье… Целое сумасшедшее семейство…»

В полубреду он путался уже в именах, его мозг начинал сдавать…

Но, выходя из вагона на станции Брюгген, на свежем воздухе раннего утра он приободрился душой. Все предстало ему вдруг в другом свете. И он воскликнул:

— Ну что же, в конце-то концов! Почему он не стал протестовать?! Я не могу быть за него в ответе… Это было настоящее самоубийство — с его-то стороны… Что-то ведь между ними, наверно, было, чем-то в деле участвовал и он… И проиграл… Мне очень жаль… Но что поделаешь!..

Потребность действовать опять опьяняла его. И, все еще страдая, терзаемый раскаянием в преступлении, виновником которого все-таки себя считал, он обратил уже взоры к будущему.

«Это издержки войны, — размышлял Люпэн. — Не будем об этом думать. Ничто еще не потеряно. Наоборот! Долорес была на моем пути препятствием, так как в нее влюбился Пьер Ледюк. Долорес больше нет; Пьер Ледюк отныне — всецело мой. И он женится на Женевьеве, как я решил. И будет править. А я останусь притом хозяином. И Европа! Европа будет моей!»

Он воодушевлял себя сам, внезапно исполнившись уверенности, возбужденно жестикулируя на пустой дороге, размахивая воображаемой шпагой, победоносным мечом предводителя, который решает, отдает приказы, который неизменно побеждает.

«Люпэн, ты будешь королем! Ты будешь королем, Люпэн!»

В селе Брюгген он навел справки и узнал, что Пьер Ледюк накануне обедал в постоялом дворе. С тех пор, однако, никто его не видел.

— Как, спросил Люпэн, — он здесь не ночевал?

— Нет.

— Куда же он направился после обеда?

— По дороге к замку.

Люпэн продолжал путь в удивлении и тревоге. Ведь он строго-настрого приказал молодому человеку запереть двери и не возвращаться после того, как слуги уйдут. Пьер Ледюк его не послушался. Доказательство было налицо — открытая калитка парка.

Он вошел, обошел замок, стал звать. Ответа не было.

И тут пришла мысль о садовом домике. Кто мог знать! Пьер Ледюк, скучая о той, в кого влюбился, подталкиваемый, возможно, интуицией, мог направиться туда на поиски. А там оставался труп…

Охваченный беспокойством, Люпэн со всех ног бросился туда.

На первый взгляд могло показаться, что в домике никого нет.

— Пьер! Пьер! — закричал он.

Не услышав ни звука, Люпэн вошел в прихожую, затем — в комнату, в которой была устроена его спальня.

И застыл на пороге в оцепенении.

Над телом Долорес на веревке висел Пьер Ледюк, мертвый.

III

Чтобы сохранить спокойствие, Арсен Люпэн напрягся весь, с головы до пят. Он старался не дать волю отчаянию. Не проронить ни единого резкого слова. После всех жестоких ударов судьбы, смерти Долорес, казни Массье, после стольких несчастий и катастроф он испытывал абсолютную необходимость сохранить над собою полную власть. Иначе — безумие.