Александр Македонский. Пески Амона - Валерио Манфреди

— Пошли Филота с конным отрядом в Минд: мне нужно как можно скорее понять ситуацию.

— Вон он, — ответил Парменион, указывая на скакавшего к ним своего сына. — Я велел выступить немедленно.

Тем временем Гефестион со своими эскадронами бросился из лагеря и, подняв тучу пыли, помчался в направлении Галикарнаса.

Город показался вдали при первых лучах солнца, под стенами никого не оказалось. Гефестион огляделся вокруг и снова пришпорил коня, чтобы внезапно занять равнину, показавшуюся очень подходящей для лагеря.

Между прибывшим отрядом и Галикарнасом были невысокие холмы, и Гефестиону не было видно, что делается в непосредственной близи от города. Соблюдая максимальную осторожность, он направился туда шагом.

В тихий рассветный час все казалось спокойно, но вдруг послышался странный шум, резкий и ритмичный, как будто по земле или по камням били чем-то металлическим. Поднявшись на невысокий холм, Гефестион замер, пораженный открывшимся зрелищем.

Внизу виднелся огромный ров шириной, наверное, футов в тридцать пять и очень глубокий. Там работали сотни людей, вынося землю и возводя рядом гигантскую насыпь.

— Проклятье! — воскликнул Гефестион. — Мы слишком долго ждали. Ты! — обратился он к одному из своих солдат. — Срочно возвращайся назад и предупреди Александра.

Тот, пришпорив коня, поскакал к лагерю.

Но как раз в этот момент одни из ворот в Галикарнасской стене открылись, оттуда вылетел эскадрон и понесся по единственной оставшейся не раскопанной полосе между рвом и стеной.

— Они направляются к нам! — крикнул командир фессалийцев. — С этой стороны, с этой стороны!

Гефестион велел своему отряду выполнить разворот и бросился на врагов, которые растянулись в узком проходе, спеша как можно скорее выбраться на открытое место.

Он расположил строй фронтом в двести футов и в четыре ряда глубиной и направил атаку на голову вражеской колонны. Галикарнасцы мчались вдоль насыпи, стремясь выстроиться достаточно длинной линией, чтобы выдержать удар. Противники столкнулись недалеко от вала. Галикарнасцы не успели как следует разогнаться, и Гефестион стал оттеснять их назад.

Тем временем землекопы на дне рва побросали инструменты и, спешно взобравшись по внутреннему склону траншеи, побежали к воротам, но защитники уже закрыли их изнутри.

Отряд фессалийцев бросился по проходу между рвом и стеной и обрушил на безоружных землекопов шквал дротиков, быстро перебив всех. Но вскоре из скрытой двери вылетел другой отряд конницы и ударил фессалийцам во фланг, так что им пришлось развернуться для фронтального столкновения.

В конце концов, Гефестиону, заменившему уставших фессалийцев на свежих гетайров, удалось взять верх. Он оттеснил врагов к самым воротам, которые с готовностью отворились и впустили их.

Македонский командир не решился преследовать противника в проходе меж двух массивных бастионов, полных лучников и метателей дротиков, а ограничился тем, что занял место для лагеря и начал копать ров со стороны города, ожидая прибытия землекопов. Нескольких всадников он послал разведать источники, где можно было бы напоить людей и коней, когда прибудет остальное войско.

Вдруг один из гетайров указал на что-то на стене.

— Смотри, командир, — сказал он, протянув руку в сторону самой высокой башни.

Гефестион повернулся к нему и подъехал поближе, чтобы рассмотреть. Там виднелся воин в блестящем железном панцире, с лицом, скрытым под коринфским шлемом, и с длинным копьем в руке.

За спиной раздался крик:

— Командир, царь!

Во главе «Острия» на Букефале скакал Александр. Спустя несколько мгновений он уже находился рядом с другом. Александр поднял голову к башне, где на солнце сияли доспехи воина с закрытым лицом.

Царь молча присмотрелся и, поняв, что тот в свою очередь смотрит на него, проговорил:

— Это он. Это он, я чувствую.

В этот момент очень далеко, за городом Келены, следующая по Царской дороге Барсина с сыновьями остановилась отдохнуть на постоялом дворе. Засунув руку в походную сумку, чтобы взять носовой платок и вытереть пот, она наткнулась на какой-то незнакомый предмет. Это оказался футляр со свернутым листом папируса внутри. На этом листе Апеллес несколькими мастерскими штрихами набросал портрет ее мужа, лицо Мемнона. Сквозь слезы Барсина прочла скупые слова, торопливым неровным почерком начертанные снизу:

Так же крепко твое лицо запечатлелось в памяти Александроса.

ГЛАВА 24

С холма город был виден как на ладони. Александр слез с коня, и его примеру тут же последовали товарищи. Перед ними открывался поразительный вид. Широкая естественная котловина, зеленеющая оливами и пестревшая черными факелами кипарисов, плавно, как театр, уходила вниз, к мощным стенам, прикрывавшим город с севера и востока. Спуск прочерчивала лишь огромная рыжая рана рва, вырытого Мемноном в двухстах футах от основания стен.

Слева виднелся акрополь со святилищами и статуями. От алтаря к лазурному небу поднялся дым от жертвенного огня, прося у богов милости — победы над врагом.

— Наши жрецы тоже принесли жертву, — заметил Кратер. — Интересно, к кому прислушаются боги.

Александр обернулся к нему:

— К тому, кто сильнее.

— Машины через эту канаву никак не переправить, — вмешался Птолемей. — А с такого расстояния нам не удастся пробить стену.

— Конечно, — согласился Александр. — Сначала надо засыпать канаву.

— Засыпать канаву? — переспросил Гефестион. — А ты представляешь, сколько…

— Начинай немедленно, — не моргнув глазом, продолжил Александр. — Возьми всех своих людей и засыпь ее. Мы вас прикроем, будем из катапульт обстреливать бастионы. Об этом позаботится Кратер. Что нового о наших осадных машинах?

— Они выгрузились в маленькой бухточке в пятнадцати стадиях от нашего лагеря. Сборка в основном закончена, и Пердикка доставляет их сюда.

Солнце начинало клониться к горизонту над морем как раз между двух башенок, охранявших вход в порт, и его лучи расплавленным золотом заливали гигантский Мавзолей, возвышавшийся в центре города. На верху огромной пирамиды бронзовая квадрига взмыла над пустотой — она словно летела меж пурпурными вечерними облаками. Несколько рыбачьих лодок с поднятыми парусами вошли в порт, и казалось, что это стадо возвращается в овчарню перед наступлением темноты. Свежую рыбу скоро переложат в корзины, и она отправится к столам, где семьи готовятся к ужину.

Морской бриз овевал стволы столетних олив и вившиеся меж холмов дороги; пастухи и крестьяне спокойно возвращались по домам, а птицы — в свои гнезда. Мир готовился задремать в вечерней безмятежности.