Стоход - Андрей Дугинец

— Выдумываешь! — отшатнулся Санько.

— Я видел следы того самого сапога, с закрученным гвоздиком на каблуке.

Теперь ребята стояли, тесно прижавшись друг к другу, и всем казалось, что у них бьется одно встревоженное и большое сердце.

Когда Гриша возвратился домой, там уже все было перевернуто вверх дном. Полицейские ковыряли даже потолок, тыкали штыками в земляной пол — все искали запрещенные книги. Комната была освещена желтым, тревожно мигающим светом лучины. Гриша вбежал и сразу попал в объятия матери, стоявшей у порога.

— За тобой пришли! — зарыдала она.

Собирал Гришу дедушка. Он велел переодеться в чистые штаны и рубашку, дал новые постолы и белые онучи. Дрожащими руками, мокрыми от своих и материнских слез, Гриша медленно одевался и не обращал внимания на покрикивания полицейских. Мать металась по комнате, ломая руки. Но дед крепился. И когда Гриша был готов, он попросил всех минутку посидеть, по старому обычаю. Дед сел против Гриши и молча смотрел на него. Потом, вытерев глаза полою рваного полотняного пиджака, встал.

— Крепко держись, внучек! — напутствовал он и, насупив брови, чтоб не заплакать, добавил сурово: — Такое теперь время: кто в тюрьме не бывал, тот и не человек!

— Помолись на дорогу, сыночек, — попросила мать. — Помолись, господь тебе поможет.

Гриша машинально перекрестился. Но, посмотрев на икону Христа, ведомого на казнь, невольно подумал: «Чем мне теперь поможет Христос, когда его самого бьют, как последнего батрака! Был бы он, как Спартак, — на коне да с тяжелым мечом!..»

Перед комендантом морочанской полиции Красовским лежало дело Григория Крука. По доносам комендант уже имел полное представление об арестованном. Конечно, это завзятый коммунист, хотя еще и совсем молодой. Да, а все-таки, сколько ж ему лет? Ответа на этот вопрос в доносах Сюсько не было.

— Введите! — распорядился Красовский и уткнулся в бумаги.

Полицейский ввел арестованного и, лихо щелкнув каблуками, вышел.

— Григорий Харитонович Крук? — не глядя на арестованного, спросил комендант.

— Бардзо проше пана коменданта — Гришка Крук. А еще дразнят Гришка Сибиряк, только это больше для смеху, — ответил Гриша весело и беззаботно, как учил его дедушка, приносивший утром еду и за два злотых купивший у полицая пять минут свободного разговора.

Красовский удивленно взглянул на болтливого арестанта. И вдруг встал, не веря своим глазам: увидел черноволосого щуплого подростка в полотняной рубашке и штанах, в постолах, одним словом, обыкновеннейшего пастушка.

Заметив, что комендант пристально смотрит на него, Гриша поплевал на руку и начал приглаживать волосы.

Красовский стоял, сбитый с толку. Где же тот заядлый пропагандист, который разжигал в слушателях бунтарские настроения?

После долгого молчания Красовский раскрыл дело и спросил, помогал ли Гриша деду копать канаву на панской земле.

— Бардзо проше пана коменданта, копал. Сначала днем, а после и вечером, и ночью, проше пана коменданта. Дела там много, за день не успеешь. Так я и ночи прихватил немножко, — ответил Гриша как можно многословнее и учтивее, точь-в-точь как учил его дедушка.

— Да ты, я вижу, разговорчивый, — заметил комендант и решил вести допрос ласково. — Куришь? Бери сигаретку.

— Не так чтоб очень разговорчивый, проше пана коменданта, — отвечая на первую часть вопроса, заторопился Гриша, — потому как в лесу там с кем поговоришь? Коровы, они ж, проше пана, ничего не смыслят. А с вами отчего же не поговорить… А насчет сигарет, так мы, проше бардзо, не курим. И дедушка и я не курим от роду, чтобы чего не подпалить.

— У тебя отца нету, что ли, что ты все о дедушке?

— Нету, проше пана.

— А где он?

— Погиб в Картуз-Березе.

— Погиб? Гм! Совсем как на поле битвы: погиб смертью храбрых… — вполголоса промычал Красовский.

Но Гриша услышал и живо подхватил:

— То так, бардзо проше пана коменданта, отец был храбрый!

— За что тебе учитель подарил гармошку? — неожиданно спросил комендант и рукой подозвал арестованного ближе к столу.

Гриша стал прямо возле стола и, глядя на прокуренные усы коменданта, отвечал:

— Гармошку? Да какая она там гармошка, пшепроше. Меха совсем порванные. Я их клеил, клеил. Мамка наварит бульбы, чтоб ел, а я из нее клей делаю, гармошку склеиваю. А что лады, так одна морока. Какая там гармошка, проше пана коменданта!

— А все же! За что он тебе ее дал?

— Так не он, это его пани. На, говорит, может, когда хоть сушняка мне за это из лесу принесешь, — ответил Гриша, сам удивляясь, как легко он сегодня врет.

— И что ж, носил ты сушняк?

— Да нет, проше пана, все некогда. Дрова ходил пилить… А сушняк…

— На какой срок дал тебе учитель «Спартака»?

Гриша от неожиданности даже рот открыл. Но тут же он вспомнил наставление дедушки: если не знаешь, что отвечать, повтори вопрос, а сам тем временем обдумай ответ.

— На какой срок дал учитель «Спартака»? Какого «Спартака», проше пана коменданта? — Гриша пожал плечами. — Спартак же тот умер давным-давно, как же учитель мог мне его дать?

— Ах вот как! Откуда ты знаешь, что Спартак умер?

— Откуда знаю, проше пана? Откуда ж знают старину? Из книги.

— Вот про эту книгу я и спрашиваю.

— Так вы про книгу? Ну, пане коменданте, вы сразу б так и сказали.

Красовского это начинало бесить. Он чувствовал, что пастушок этот гораздо смышленей, чем показался сначала. Хотелось взять его в оборот, но надо было немного подержаться.

— Книгу я нашел в лесу, проше пана.

— А что, она выросла там, как гриб?

— Да, нет… Ее кто-то забыл в старом доте. Помните, что там, возле груши? Еще на ней три сорокапудячих гнезда, помните? Так вот там есть дот… Ну такой, что немцы оставили в четырнадцатом году. Я пас коров. Захожу. Страшно, а хочется узнать, что в этом доте. Смотрю, тряпки разные. Кусок хлеба, кружка с водой, проше пана.

— Так, так, так! — комендант удовлетворенно потер руки и сделал доброе лицо.

— Значит, кусок хлеба, кружка с водой… Я туда, сюда. Смотрю: в самом уголке что-то еще лежит. Подхожу — сумка. А в ней книга.

— Где сейчас эта книга?

— Кто-то украл, проше пана. Я ее прятал под стрехой в хлеву, где панские коровы. Уехал за сеном, книжку кто-то украл, проше пана. А хорошая была книжка, с картинками! — И, придвинувшись совсем близко, Гриша заговорщически прошептал: — Скорее всего пан приказчик потянул ее, он все приглядывал за мной.

— Значит, украл?

— Украл, проше пана коменданта.

— А учитель куда потом ушел из дота?

— Разве там был учитель? — удивился Гриша.

Удивление его было искренним, потому что учитель в доте не прятался и Гриша это знал.

— А где же он был? — спросил комендант. — Первый раз ты его встретил в лесу?

— Не, в школе, — помотал головой Гриша, — когда записываться ходил, проше пана.

«Трр-рах!» — комендант ударил кулаком по столу.

Гриша вздрогнул.

— Учитель арестован! И мы все знаем. А ты скрываешь, тебе же хуже!

И об этом дедушка предупреждал: будут говорить, что они уже все знают, хотя и не знают ничего.

— А ты знаешь, кто он такой, твой учитель? — комендант помолчал. — Немецкий шпион!

Гриша не ожидал такого оборота и удивленно уставился на коменданта. А тот, увидев, что уловка подействовала, продолжал еще напористее:

— Откуда он взялся в нашем селе? Ты знаешь? То-то… А я знаю! Немцы заслали к нам таких целую шайку. Бродят они везде, снимают планы городов и сел. А Гитлер потом по этим планам пошлет на нас свои войска.

Комендант позвонил. Вошел полицай.

— Ведите этого шалопая домой. Раскройте крышу хаты и сарая. Во-первых, ищите большевистские книги. А во-вторых, заставьте его семью сидеть под открытым небом, раз он немецкого шпиона жалеет больше, чем родных.

Земля под ногами Гриши повернулась сначала в одну, потом в другую сторону. В ушах зазвенело. В глазах запрыгали желтые огоньки.

— Может, по доброй воле все расскажешь? — еще раз спросил комендант.

— Я же все рассказал, бардзо проше пана коменданта, всю чистую правду.

— Ведите. И не жалеть! По пути пришлите ко мне Гирю.

Гришу увели. Комендант удобно устроился в мягком кожаном кресле, намереваясь отдохнуть, но позвонил телефон.

— Красовский слушает, — неохотно сняв трубку, сказал комендант.

И вдруг вскочил, вытянулся в струнку, оправляя китель, точно в кабинет вошел большой начальник. Лицо его побледнело. Он слушал, прижав трубку к уху, но не говорил ни слова. А повесив трубку, вдруг заторопился.

— Пан Гиря, — обратился он к вошедшему полицаю. — Берите пару самых хороших лошадей и во весь дух — в Пинскую гимназию за моей дочерью. Немедленно везите ее сюда.

— Что случилось, проше пана коменданта?