Год гиен - Брэд Гигли

Птица безумно закружилась, трепеща крыльями и крича на него. Потом настороженно уселась на поперечную балку башни, глядя прямо на Семеркета — крошечное, невероятно красивое создание, с глазами, светящимися умом. Ястреб склонил головку набок. Когда дознаватель протянул палец, чтобы коснуться маленькой птицы, та громко заклекотала и взмыла в воздух, чтобы устремиться в пустыню, к Великому Месту.

Семеркет и Квар безмолвно посмотрели друг на друга, лишившись дара речи. Нубиец дрожащими пальцами начертал в воздухе священный знак. Не могло быть знамения яснее: один из богов, принимавших вид ястреба — Гор или Хонс — пытались что-то им сказать.

Чиновник поднял свою дорожную палку, Квар — свое копье, и оба они двинулись в том направлении, куда улетел ястреб.

Они не прошагали и нескольких минут, как услышали крики. Невдалеке в их сторону бежал отряд меджаев. Квар выкрикнул приветствие и помахал копьем.

Обе группы встретились в высохшем русле реки. Предводитель меджаев, которого Квар приветствовал как начальника, направился прямо к Семеркету и заявил, что его зовут сотник Ментмос. Седой, тощий, как палка, прямой, как копье, он торжественно обратился к чиновнику:

— Там то, что вы ищите… По крайней мере, мы гак думаем.

Семеркет последовал за меджаями в овраг. Его глаза шарили по сторонам, осматривая Великое Место. В утесе над ними, на середине склона, было вырублено в камне маленькое святилище, так хорошо замаскированное, что раньше чиновник его не замечал. Указав на это святилище, он спросил Квара, что это.

— Святилище Осириса, — ответил нубиец.

Семеркет насторожился. Именно сюда Хетефра отправилась в тот день, когда ее убили. Далеко впереди, где склоны небольшого сухого русла понижались и сливались с песком, стоял меджай. Они быстро подошли, чтобы посмотреть, что он охраняет.

У ног меджая лежал комок рваных волокон рафии, грязный и смятый, почти скрытый двумя валунами. Семеркет опустился на колени, чтобы как следует его рассмотреть. Когда-то волокна были ярко-голубыми, но теперь песок и грязь превратили их в темно-коричневые. Что-то еще изменило цвет, и чиновник нагнулся ниже, чтобы рассмотреть.

Пятно оказалось пятном засохшей крови, темной и отвратительной. Семеркет бережно перевернул комок. К нему прилипли кусочки грязного воска. Дознаватель осторожно надавил на комок рафии изнутри, чтобы он принял первоначальную форму, и заметил, что волокна сплетены так, что напоминают мягко закругляющиеся крылья грифа.

Хотя находка не напоминала то, что Семеркет видел на разрисовке на стене дома Аафат или на маленькой диоритовой фигурке работы скульптора Рамоса, чиновник понял, что держит в руках ритуальный парик Хетефры — тот, в котором ее убили. Вот, наконец, часть свидетельства, связывающего убийство с этой местностью, доказательство, которое царевич Пентаура не более часа назад язвительно приказал ему найти.

Семеркет со вздохом закрыл глаза, в изданном им тихом звуке была его невысказанная благодарность богам. Спустя мгновение он тихо сказал меджаю:

— Как ты это нашел?

— Это было странно, — ответил стражник, опершись на копье. — Мы каждый день во время своих обходов приходили в это высохшее русло, и никогда его тут не видели. Но сегодня какой-то незнакомец…

Семеркет и Квар оторвали взгляд от парика и посмотрели на сотника.

— Мальчик на ослике. Судя по его одежде и по косичке, мы подумали, что он царевич. Мы знали, что сегодня явятся люди из дворца, чтобы осмотреть гробницу, и подумали, что, может быть, этот мальчик отбился от них. Однако он не ответил на наши крики, и мы так и не смогли его догнать. Но он привел нас прямо сюда — и указал на те валуны. Вот тогда мы и нашли это. Но, — он заговорил еще тише и еще более удрученно, — дальше начинается самое сложное…

— Мальчик исчез, — произнес Семеркет.

Меджай нехотя кивнул.

Выбравшись из русла, они встретились с деревенскими старейшинами и царевичем Пентаура, появившимся из гробницы фараона. Судя по широкой улыбке царевича, он вовсе не был расстроен тем, что работы идут медленней и, к тому же, не заметил кражу четырех колонн, которые стояли сейчас в склепе Хетефры. Его улыбка слегка поблекла, когда он увидел меджаев и Семеркета, стоявших прямо над ним на краю оврага.

— Что еще? — чистый, сильный голос Пентаура прозвенел в неподвижном воздухе. — Это что, вы отправились на поиски? В том нет нужды, мы знаем, как отсюда выйти!

Все вокруг разразились льстивым хохотом.

— Посмотрите на лицо этого чиновника, господин, — ухмыльнулся Ассам, его зубы сверкнули на. красивом черном лице. — Он, должно быть, явился сюда, чтобы нас арестовать!

И снова все засмеялись шутке.

Только Семеркет и меджаи стояли молча и сурово. Улыбка царевича угасла.

— У тебя есть, что нам сказать, чиновник?

Семеркет протянул заляпанный кровью парик:

— Только то, что я последовал совету царевича.

— Что там у тебя за мусор? — спросил Пентаура.

— Доказательство.

Царевич заморгал:

— Эти грязные голубые сорняки? Доказательство чего именно?

— Что жрица Хетефра была убита именно здесь. В этой долине, мой господин, а не в Восточных Фивах. Не на берегу Нила, а в Великом Месте. Это парик жрицы — мы нашли его неподалеку отсюда. Если вы сомневаетесь в моих словах, посмотрите сами на портреты в деревне строителей гробниц. На каждом она носит такой парик.

Глаза Пентаура панически забегали. Он беспомощно повернулся к Ассаи. Именно приближенный закричал на Семеркета:

— Как можно называть это доказательством, чиновник? Найденный в пустыне мусор может быть чем угодно, чем ты захочешь его назвать!

В этот миг из царской гробницы появился Панеб, тяжело прикрыл за собой дверь и зашагал к остальным. Прошел миг, прежде чем десятник понял, что что-то происходит. Он перевел взгляд с царевича на Ассаи, потом поглядел вниз, в канаву, где стояли меджай и Семеркет. Старейшины ждали, не дыша, и десятник в замешательстве огляделся. Потом увидел то, что держал чиновник.

Глаза Панеба широко раскрылись, в горле его застрял короткий вопль. Он вдруг упал на колени, взвыв:

— Все демоны вышли из преисподней и явились за мной!

И тут десятник — известный всей деревне своим бесстрашием и горячим сердцем — потерял сознание и упал на песок.

Царевич и его свита ринулись к своим колесницам, не оглядываясь на десятника, распростершегося на земле. Старейшины собрались вокруг вздрагивающего Панеба, бросая взгляды через плечо на Семеркета. Их лица больше не были равнодушными, словно маски. Они как будто смотрели в пасть самой Пожирательницы Аммамат — богине с телом гиппопотама, львиными лапами, львиной гривой и пастью крокодила, которая съедала сердца тех, кого осудили боги.

Весть о том, что найден окровавленный парик Хетефры, разнеслась из дома в дом, как гул землетрясения. К ночи уныние и ужас слегка улеглись. Перед деревней, где днем стоял неумолчный шум, теперь воцарилось молчание, в тишине дрожал горький пустынный воздух. Люди заперли двери и в ожидании затаились в своих домах.

Семеркет все еще расхаживал по опустевшей главной улице и боковым ходам в поисках жителей, чтобы задать им новые вопросы — но никого не встретил. На стук в двери не было ответа, как бы громко он ни стучал. Навострив уши, чиновник порой мог уловить тихий шепот в ближайшем переулке, но, когда заворачивал за угол, чтобы перехватить говоривших, видел, что улица пуста, а краешком глаза успевал заметить быстро закрывшуюся дверь, которую тут же запирали на замок.

Семеркет ждал. Обнаружение парика было как раз тем потрясением, которое требовалось, чтобы стряхнуть со строителей гробниц их самодовольную самоуверенность. Теперь она даже не пошатнулась, а просто рухнула.

Той же ночью деревня встретила еще одного непрошенного гостя — куда более пугающего, чем Семеркет. Верней, гостью. Она появилась, когда взошла полная луна. Некоторые говорили после, что видели, как возле ворот кладбища рыскала гиена, как она превратилась в женщину и прошла сквозь деревенские стены, словно они были из воздуха. Другие заявляли, что видели, как луну затянули облака в виде силуэта женщины, а потом в крутящемся тумане она спустилась в деревню. Третьи же наблюдали только тень, движущуюся по стенам в свете мерцающего пламени факелов — она молча следовала из дома в дом.

Первой ее увидела дочка слуги. Ребенок проснулся на своем тюфяке и увидел, что странная женщина манит ее с другой стороны комнаты. Девочка зажмурилась, а когда снова открыла глаза, над ней уже склонилась старуха.

Девочка рассказала, что могла слышать сиплое дыхание, когда старуха протянула руки, чтобы ее обнять. Окончательно проснувшись, ребенок понял, что вздохи и кашель были на самом деле смехом, похожим на тот, что издает сухое, запекшееся горла — смехом мумии.