Набат. Книга первая: Паутина - Михаил Шевердин

— Ну-с, что дальше? Выйти со двора сейчас мы не сможем.

— Не выгоняйте меня… Утром я сама уйду… — быстро сказала Жаннат.

В ее головке все складывалось очень просто, и теперь, избавившись от прямой опасности хотя бы на время, она совсем успокоилась и даже развеселилась.

— О-ч-чень хорошо… Тебя утром все увидят. Скажут, мусульманка провела ночь у русского. И пойдет карусель. Да когда ты высунешь нос от меня, это будет последняя твоя минута.

— О, — сказала Жаннат, и глаза ее засветились лукавством. — Я у вас совсем останусь. Скажите только этому, как его… вашему рабу Алаяру, чтобы не болтал…

— Черт возьми! — доктор резко повернулся. Жаннат встала во весь рост и смотрела на доктора широко открытыми глазами, в которых нельзя было прочитать ничего, кроме детской доверчивости и простодушия.

Устыдившись, что даже на секунду допустил нелепую мысль, доктор положил на плечо Жаннат руку и с силой посадил ее на то же место.

— Сиди! И имей в виду: он не слуга, а верный мой друг и помощник. И именовать его надо не просто Алаяр, а Алаярбек Даниарбек. Иначе он обижается.

Увы, доктор чуть не потерял на минуту душевное равновесие. Жаннат была стройна и привлекательна в своем ханатласе, а рука его ощутила тепло нежного плеча.

— Черт возьми! — пробормотал он. — Попал же я.

— А почему я у вас не могу жить? Вы добрый, хороший. Все вас уважают. Даже мой муж вас. боится. Вы советская власть. Вы меня защитите.

— Да помолчи ты, сорока, — отчаянно покраснев, сказал Петр Иванович. — О господи! Дай же подумать.

Он прислушался. Во дворе стало тихо. Только где-то раздраженно перекликались мужские голоса.

Тогда доктор зажег небольшой ночник и, пробормотав «иди за мной», вошел в соседнюю комнату, где он устроил себе спальню. Здесь стояла походная складная кровать, покрытая голубым тканевым покрывалом, и шкафчик с книгами. Над кроватью висела двустволка.

— Сядь и сиди, — показал доктор на кровать. — Да ты совсем еще девчонка. Вот оно, азиатское зверство. Сколько тебе лет, Жаннат?

— Мне?.. Четырнадцать. Я взрослая.

Не обращая больше на Жаннат внимания, доктор подошел к стене, стянул в сторону тяжелое, шитое шелком сюзане с большими малиново-желтыми кругами и обнажил плохо заштукатуренную каркасную стену. На высоте человеческого роста в ней зиял пролом величиной в обыкновенную форточку.

— Хотел сделать окно для движения воздуха, — пробормотал доктор, — да все некогда. Теперь пригодится. Ну, Жаннат, подойди.

Молодая женщина встала рядом с доктором и заглянула.

— Видишь?

— Что?

— Люцерновое поле. Алаярбек Даниарбек приведет сюда лошадь и…

— Но разве я пролезу. Я толстая, — улыбнулась Жаннат.

Раскрыв большой перочинный нож, Петр Иванович осторожно оторвал штукатурку и попытался высвободить сырцовый кирпич. Он поддавался плохо.

— Я сейчас помогу, — заговорила Жаннат и начала выламывать кирпич своими тонкими, но сильными пальцами. — Ах, — вдруг отпрянула она.

Большой скорпион, шурша, выскочил из щели между кирпичами и побежал, задрав хвост, по стене.

— Осторожно, — беспокойно заметил доктор.

Кирпичи от толчка упали наружу, и прохлада полей ворвалась в комнату.

— Ну, вот теперь и я пролезу, — сказала Жаннат.

— Теперь сиди и жди, не шевелись!

Опустив сюзане, доктор вышел в переднюю комнату, сел за свои записки. Но тут же он услышал голос Даниарбека:

— Почтенный мой хозяин доктор изволит работать.

Доктор прислушался. Чей-то голос настойчиво повторял: «Больная нога… Соблаговолите».

— Кто там? — крикнул Петр Иванович. Он вынул из ящика вороненой стали наган и положил его на стол, прикрыв листом белой бумаги.

Портьера раздвинулась, и свет упал на подобострастное и в то же время скривившееся лицо Хаджи Акбара. Рассматривая багровые угри, глазки-пуговки и широченный нос Прыщавого, доктор представил себе эту отталкивающую физиономию рядом с очаровательной головкой Жаннат. «О господи!» — пробормотал он и громко спросил:

— Чего тебе?

Хаджи Акбар подозрительно обежал взглядом каждый уголок, каждый предмет в комнате и остановился испытующе на портьере, скрывавшей дверь, ведущую в спальню. Глазки толстяка сверлили портьеру, ноздри плоского носа ходили ходуном. Он высматривал, вынюхивал, и в глубине сознания доктора невольно шевельнулась мысль: а что, если он по запаху определит, что Жаннат здесь. Эдакая плотоядная скотина! Еда нужна людям, чтобы жить и мыслить, а с точки зрения Хаджи Акбара жизнь существует для жратвы. Черт побери: а вдруг видели, как девчонка вошла сюда; не дай бог, она чем-нибудь сейчас стукнет в спальне. Острыми буравчиками глаза Прыщавого впились в спокойное лицо доктора. Чувствуя, что начинает краснеть, доктор резко повторил вопрос и встал:

— Чего вам, я спрашиваю?

— О, тысяча тысяч извинений, — забормотал Хаджи Акбар. — Соблаговолите отнестись к нашей просьбе со всей снисходительностью. Дорогой гость нашего Павлиньего караван-сарая господин святой дервиш сеид Музаффар, да снизойдет на него свет милости аллаха, соблаговолил изъявить желание…

Прыщавый оказался уже посреди комнаты, лицо его было полно настороженного внимания, уши словно стали острее и длиннее, он как-то боком приближался к внутренней двери, и все его большое тело напряглось.

— Чего тебе? — Петр Иванович вышел из-за стола и встал перед портьерой. Листок бумаги сдвинулся, и блеснула вороненая сталь. Лицо Прыщавого сразу перекосилось, в глазах появилось дикое выражение. Он соображал. Правда, мысли его работали туго, но какие-то обрывки мысли о связи между бегством Жаннат и этим револьвером шевелились под толстой черепной крышкой.

— Вы такой воспитанный… вежливый и смотрите… — доктор глазами показал на следы, шедшие от двери.

Совсем обычным тоном, отбросив цветы красноречия, Прыщавый проговорил:

— Извините… Забыл про грязь… те… калоши… те… — Он начал пятиться к выходу.

На пороге он вспомнил о деле, приведшем его к доктору:

— Наш гость сеид Музаффар просит полечить его… у него нога разболелась.

— Хорошо.

Доктор подошел к полочке и, нарочно гремя пузырьками и звеня инструментами, начал отбирать бинты, мазь. Уголком глаза он следил за выражением лица Прыщавого, который подался вперед всем телом и прислушивался. Чертыхаясь про себя, Петр Иванович слышал за дверью спальни какое-то шуршание. Поэтому он нарочно уронил первую попавшуюся коробочку, выругался и, обернувшись, закричал:

— Я приду.

Все еще пятясь, Хаджи Акбар нехотя пролез в дверь, зацепился и чуть не оборвал драпировку. Когда он исчез, доктор вытер платком лоб, бормоча: «Рыцарь, рыцарь», сунул револьвер в карман и вышел.