Семь ночей в постели повесы - Анна Кэмпбелл

– Я же сказала, чтобы ты не трогал меня.

Он схватил еще крепче и дождался, когда она обретет опору, хотя она и шипела, как разгневанная кошка. И только тогда отпустил ее.

Плащ казался ему слабой защитой, но без него, в одних шелковых брюках, Джозеф ощутил на себе всю силу стихии. Какой идиот выбирает в ноябре для любовной встречи Девон?

Пошатываясь и спотыкаясь, они выбрались на лужайку. Сила ветра застигла Джозефа врасплох. Силясь удержаться на ногах, он услышал, как вскрикнула Сидони. Сквозь сплошную завесу дождя он увидел, что она припала к земле и съежилась под хлещущими струями. Уж если он едва держится на ногах, то Сидони, должно быть, окончательно выбилась из сил.

– Ад и все дьяволы! – Он поставил фонарь и зашагал к ее сгорбившейся фигурке.

Это безумие слишком затянулось. Что бы он ни сделал, она не может возненавидеть его больше, чем уже ненавидит. Расставив ноги пошире, Джозеф наклонился и поднял ее на руки.

– Не прикасайся ко мне! – Она начала вырываться, но сил на борьбу у нее явно не осталось.

– С меня довольно, – отрезал он, крепче хватая ее. – Ты сама до дома не дойдешь.

– Дойду, – запротестовала Сидони, но он не поверил ей.

– Я не собираюсь стоять тут и замерзать, пока мы будем спорить.

– Ты – деспот.

Он вздохнул:

– Ну хватит, Сидони. Знаю, я большой и злой волк и ты меня ненавидишь, но потерпи прикосновение моих грязных рук, пока я не внесу тебя в дом.

Джозеф ждал возражений, но, видно, силы ее были на пределе. Сердце его победоносно застучало, когда холодная рука обвила его шею. Подтянув мокрый плащ и мокрую Сидони, он нагнулся за фонарем.

– Вот, возьми это.

Не говоря ни слова, она взяла фонарь и держала его так крепко, как только могла, пока он пробивался вперед. Ее нельзя было назвать пушинкой, а ветер и промокший плащ еще больше затрудняли ему путь.

Дверь террасы от порыва ветра грохнула о стену, когда он открыл ее плечом. Сидони протянула руку и закрыла за ними дверь. Буря хлестала по окнам и сотрясала двери, но тишина в доме показалась ошеломляющей. Тишина, отягощенная множеством несказанных слов.

– Теперь можешь поставить меня, – пробормотала Сидони и заерзала.

– Не дергайся. – Плечи его болели, ноги готовы были подкоситься, но он не собирался отпускать ее. Он прошагал через холл к лестнице, оставляя за собой мокрую дорожку.

– Я сама могу идти, – настаивала она.

Джозеф хотел возразить, но потом вспомнил, как его безрассудство вынудило ее бежать из дома. Устыдившись своей настойчивости, он остановился и поставил ее на ноги.

Она покачнулась, не сводя глаз с его лица. Лучше б она не смотрела на него так. Как будто ждала, что он все исправит. Ни черта он не может исправить!

– Ой, – тихонько вскрикнула она и, не отрывая от него испуганного взгляда, со странной грацией стала оседать на пол.

– Господи, даруй мне терпение. – Он подхватил ее, не дав упасть, и снова поднял на руки, скользя по мокрой коже. – Не возражай.

– И не собиралась, – пробормотала она.

Движения Джозефа были неловкими от усталости, но он не выпустил бы ее даже под угрозой пыток. Ее место здесь, в его руках, даже если он держит ее в последний раз.

Войдя в спальню, Джозеф почувствовал, как она напряглась.

– Нет…

Она не доверяет ему, и он ее не винит.

Очень бережно он опустил ее на стул перед горящим камином.

– Bella, у тебя нет причин верить мне, но клянусь могилой моей матери, что оставлю тебя спокойно спать после того, как высушу и согрею.

Она воззрилась на него, и он не имел представления, что происходит в этой головке, облепленной мокрыми волосами. Наконец она резко кивнула. Зубы у нее стучали, а губы посинели.

– Ну хорошо…

Он помог ей снять плащ. Руки ее побелели от холода, а движения были нескоординированными. Он мужественно не сводил глаз с ее лица, стараясь не смотреть на выпуклости под разорванной одеждой.

Пройдя в другой конец комнаты, Джозеф схватил с умывальника стопку полотенец. Повесил одно себе на шею, другим стал вытирать Сидони. Не считая дрожи, она оставалась неподвижной, как кукла. Первое полотенце скоро промокло насквозь, и он потянулся за следующим.

Промокнув большую часть влаги, Джозеф бросил пропитанные водой полотенца на пол и повернулся к туалетному столику. Стараясь выглядеть по-отечески безвредным, он налил Сидони бренди и придержал бокал, чтобы она отпила, убедился, что ее рука крепко удерживает бокал. Затем, немного обтершись сам, подбросил в камин дров.

Мало-помалу Сидони возвращалась к жизни, превращаясь из того бессловесного создания, которое он принес наверх, в манящую женщину. Под влиянием спиртного и тепла краска стала проступать на лице. Он знал, что обещал вести себя как джентльмен, но не мог отвести от нее глаз. Сторонний наблюдатель, вероятно, сказал бы, что Сидони похожа на обломок крушения: густые волосы свисали прямыми черными жгутами, ноги, выглядывающие из-под рваного подола, были грязными и поцарапанными.

Для Джозефа же она оставалась невыразимо красивой.

Сидони всегда была для него красивой. Несмотря на все усилия не вмешивать в их отношения чувства, он на свою беду бесповоротно влюбился в Сидони Форсайт.

И с этим уже ничего не поделаешь.

Глава 12

Сквозь туман физических страданий Сидони наблюдала, как Джозеф сдернул с кровати покрывало, подойдя, протянул его ей.

– Тебе надо снять мокрую одежду.

Она не думала, что кровь ее достаточно согрелась, чтобы покраснеть, но покраснела. До корней мокрых волос. Как она сможет сидеть перед ним совсем без одежды? Она постаралась натянуть свое разорванное платье, пролив при этом бренди.

Он подхватил ее бокал и поставил на стол.

– Все в порядке, bella.

– Я не могу… – прерывисто выдавила она. Унизительные слезы потекли по щекам. Она ссутулилась на стуле, чтобы скрыть свою слабость.

– Я отвернусь, – мягко проговорил он, выпутал одну ее руку из тряпок и поднял на ноги.

– Что-то ты уж очень благородный, – подозрительно пробормотала она, хотя икота подпортила укоризненный эффект.

Вместо того чтобы божиться в своих благих намерениях, Джозеф вручил ей покрывало и повернулся спиной.

– Раздевайся и завернись в это.

Несмотря на изнеможение, Сидони уставилась на его тело. Его с успехом можно было бы назвать голым. Шелковые брюки облепляли тугие ягодицы и обрисовывали мощные бедра и икры. Он был таким сильным и живым, что даже сам воздух вокруг него пел. Она горячо желала ненавидеть его, хотя бы для того, чтобы вытеснить стыд, сгущающийся у нее в животе, но это было невозможно. Он так любезно нес ее под дождем, и сейчас его забота наполняла ее теплом. Поежившись, Сидони подогнула пальцы ног, потерев их о толстый турецкий ковер, дабы восстановить циркуляцию крови.