Циклопедия - Александр Матюхин

Правда, на джинна это не произвело никакого впечатления. Вытянув палец с ниткой, он оттянул колечко и отпустил. Колечко совершило широкую дугу и понеслось обратно, затем еще раз и еще. Странным образом своеобразный маятник не останавливался, а, кажется, еще больше набирал обороты. Зрачки Саныча едва заметно задрожали, наблюдая за колечком. Рот его приоткрылся.

Ирдик, склонившись над человеком так близко, что едва не задевал своим носом его нос, начал бормотать какие-то непонятные слова. С губ его сорвался золотистый ручей, расплылся по комнате несколькими струйками и капельками, воспарил под потолок и, ударяясь об него, исчез, оставив после себя золотистые, расходящиеся в стороны круги.

Тут и я почувствовал, что проваливаюсь в какую-то магическую дрему. Веки мои налились тяжестью. Руки опустились на колени. И только стабильное отвращение к туману на полу, который упорно дожидается моего падения, не давало мне провалиться в гипноз окончательно. С огромным трудом отведя глаза, я стал рассматривать темные шторы, сквозь которые едва заметно пробивался свет вечернего города.

Голос Ирдика стал громче. Теперь он походил на раскаты грома в тихий летний день. Откуда-то повеяло ветерком, зашевелившим волосы на моей голове.

— Хватай! — заорал Ирдик. — Хватай его за руку!

Я резко повернул голову. Глаза Саныча были закрыты. Я схватился за его безвольно обмякшую руку и крепко сжал ее в своей ладони.

Перед глазами стремительно потемнело. В голове внезапно возник целый рой разнообразных звуков. Но перед тем как окончательно провалиться в черноту, я отчетливо расслышал щелчок проигрывателя, и за стенкой вновь заиграла тихая, зловещая музыка…

Глава восьмая

Сначала я падал. Или не падал. Не могу точно сказать. В каком-то смысле сплошная темнота кружилась вокруг меня, потом стала изгибаться, превратилась в темную ленту и исчезла, громко хохоча и держась за несуществующий живот.

А потом я открыл глаза. Вернее, это Циклопедиус открыл. Вернее… тьфу… мы оба открыли глаза. Только он свои, настоящие, а я свои, скрытые в подсознании Саныча, в физическом плане не существующие вовсе.

Потом нахлынули чувства. За шиворот залез холодный ветер, под ногами обнаружилась предельно холодная и скользкая корка льда, покрывающая каменистую мостовую. На самих, собственно, ногах были старые, изрядно поношенные башмаки с дырявыми подошвами. Носки на ступнях тоже прохудились, поэтому выходило, что стоит Саныч на морозе голыми ногами. На нем было надето тонкое кожаное пальто, на голове шапка-козырек. Шея обмотана потрепанным шарфом.

Интересно, куда это мы угодили?

Втягивая носом сопли, Саныч огляделся. Город явно не Новоозерск.

Прежде всего, выяснилось, что стоял он на широкой площади, в толпе людей, кого-то напряженно слушавших. В спину ему дышали, в бок толкали, а и без того слабо защищенные ноги пытались отдавить.

Вытянув шею, Саныч огляделся. В его пульсирующем мозгу я различил только одно страстное желание — похоже, с утра Саныч еще не опохмелился. Только вот угодил он совершенно непонятно куда. Брел себе, брел и выбрел.

Впереди высилось красивое высотное здание, отстроенное в старом стиле. Решетчатые ворота перед зданием были распахнуты. Одна из створ, вдобавок, была сорвана с одной петли и болталась на ветру, издавая характерный металлический звук.

Недалеко от ворот стоял то ли танк, то ли хорошо обитый железом грузовик. На танке стояли люди. Некоторые держали флаги, некоторые размахивали руками, а один лысый, раскосый мужичок с кепкой что-то громко кричал, надеясь, видно, докричаться до всех разом.

Присмотревшись, Саныч разобрал, что было написано на широком красном полотнище, развевающемся позади лысого мужичка: "ПРОЛЕТАРИИ ВСЕХ СТРАН, СОЕДИНЯЙТЕСЬ!".

— О, нет, — выдохнул я. Впрочем, Саныч этого не заметил.

Где-то в сознании раздалось шипение, потрескивание, и сквозь помехи прорвался далекий-далекий голос Ирдика:

"Что ты видишь? Что ты видишь? Повторяю… Как слышимость?"

"Нормальная слышимость", — ответил я, тоже Мысленно, и вкратце пересказал ему, в какое именно воспоминание мы с Санычем угодили.

"Глубже надо смотреть, — решил Ирдик. — Подожди пару минут. Колечко настрою…"

Шум и потрескивание стихли. Саныч засунул палец в ухо и тщательно его прочистил. Пить хотелось страшно.

— …Можно с увехенностью сказать, что великая социалистическая хеволюция свехшилась, товахищи! — тем временем вещал с танка вождь всех народов, безжалостно уродуя великий русский язык.

В натуре он мало походил на свои фотографии и черно-белые кадры кинохроник. Я бы с удовольствием понаблюдал за торжественным моментом отечественной истории, но Саныч уже развернулся и пошёл прочь из толпы, распихивая людей тонкими локтями. Он хотел найти дешевую выпивку, но смутно догадывался, что в городе после революции таковая вряд ли найдется.

— Цигарку дайте, господа, — жалобно попросил Саныч, останавливаясь перед группой матросов. Матросы, все как один, были в бескозырках и с перетянутыми крест-накрест поперек груди пулеметными лентами.

— Господа все в городе Париже, — беззлобно хохотнул один из них и протянул Санычу не-докуренный бычок, — На, батяня. Чего ж ты на старости лет без дома и без работы?

— Инвалид я, — буркнул Саныч, затягиваясь.

— Ничего. Вот новая власть придет и до тебя доберется.

Неизвестно, что имел в виду моряк, но я расценил его заявление по-своему и тихо усмехнулся в темном уголке сознания. Да уж. Доберется до всех…

Докурив, Саныч аккуратно затушил окурок в ладони и побрел дальше, громко шаркая ботинками. Толпа не кончалась довольно долго, а когда кончилась, оказалось, что Саныч вышел в узкий переулок. Здесь стояли повозки. Возчики внимательно слушали речь Ленина, хотя досюда слова доносились слабо и обрывками, шикали друг на друга и на лошадей, нервно перестукивающих копытами.

Саныч замер, покусывая ногти на отмороженных пальцах. Где-то недалеко была подпольная лавочка "Братья Горилкины", где водку продавали Дешево и даже в кредит. Решено было направиться туда. Минут пять Саныч сновал по узким улочкам, сторонясь проспектов, пока не вышел наконец к многоэтажному дому, у основания которого высилась каменная пристройка с дверью. За дверью, как можно было предположить, тянулся длинный коридор в подвальные помещения.

"Заберите меня отсюда!" — взмолился я, когда Саныч взялся за ручку двери и обнаружил, что заведение открыто.

"Одну минуту!" — слабо донеслось в ответ.

И в тот момент, когда Саныч ступил на первые ступеньки, я вновь почувствовал, что проваливаюсь в темноту…

…Тихо потрескивали свечи.

В хоромах было полутемно, сухо и уютно. Слабый свет отбрасывал на белые стены причудливые тени. Сквозь маленькие, узкие оконца пробивались редкие лучики солнца, но их было явно недостаточно. К тому же, кажется, день клонился к вечеру.

Недалече, на широкой лавке сидели два человека и вкушали яства, в изобилии покрывавшие стол перед ними. Один, тот, что постарше, был облачен в широкий балахон с вышитыми узорами на груди и плечах. На голове, чуть съехав на бок, дорогая шапка, увенчанная крестом. Окуная острый нос и не менее острую черную бороду с проблесками седины в чан с вином, человек одновременно пытался разломить одной рукой курицу.

Второй был помоложе, хотя одет не менее богато. Шапки у него не было, а были аккуратные черные волосики, зализанные в разные стороны, отчего голову делил на две части ровный пробор. Молодой хлебал щи, запах которых разлился по хоромам и вызывал у Саныча приступ слюноотделения.

Но Саныч был писцом. Ему не положено вставать из-за своего столика до конца смены. Поэтому сиди и облизывай кончик перышка, терпеливо ожидая, когда царь и сын его закончат обеденную трапезу.

"Как слышно меня? — вновь зашипело и за-трескало. — Что видишь? Куда попал?"

"Да я еще толком сам не знаю, — ответил я, подумав. — Царь какой-то. Положил скипетр и державу на лавочку, сидит и ест".

"И больше ничего не делает?"

"Нет".

"А Саныч?"

Я прислушался.

"Он браги хочет нажраться. Думает, как бы незаметно вечерком в подвалы спуститься. Кошмар какой-то. Пятьсот лет живет, а уже алкоголик".

"Слушайте, а может, он с самого начала алкоголиком был?"

Несколько секунд я пораженно молчал.

"Кто это?"

"Это я, Яркула. Решил послушать, о чем это вы речь ведете. Разве нельзя?"

"Я же сказал, что гипноз — это сугубо личное", — прорычал голос Ирдика.

"Ну почему же? И я тут, — раздался третий, знакомый чревовещательный бас. — Интересно же. Я лично никогда ни к кому в голову не влезал".

"Заткнитесь все! — приказал Ирдик решительно, хоть голос его был слышен слабее остальных. — А то у Саныча может случиться приступ. Представляете, у него в голове целых четыре голоса?"