Пилот штрафной эскадрильи - Юрий Корчевский

Прорываться командование полка и десантного батальона решило под утро, когда дозорных и часовых клонит в сон. И надо было спешить – каждый день и час работали против них. Ведь немцы будут укреплять свою оборону, и прорыв может обернуться большими потерями.

Комбат отдал распоряжение, и бойцы начали проверять оружие, снаряжать магазины и делиться гранатами. Потом улеглись спать – прямо на снегу, набросав лапника. Легли и оба пилота. Было непривычно, в летном шлеме мерзла голова. Уснуть долго не удавалось, и неизвестно, что было тому виной – холод или волнение перед боем. Ведь предстояла не вылазка в деревню, а настоящий бой с хорошо обученной и опытной пехотой врага. Когда же наконец всех сморил сон, прозвучала команда «Подъем».

Михаилу казалось, что он и не спал совсем. Пилот обтер лицо снегом, и сонное состояние сразу улетучилось.

Было решено: батальон десантников пойдет на прорыв первым, а следом за ними – и бойцы 252-го стрелкового полка. У десантников и оружие получше – автоматы, и выучка более серьезная. Ведь в полку, с которым они соединились, автоматы были у немногих, а в основном – мосинские винтовки с их скромной скорострельностью. Многие из солдат имели ранения – Михаил сам видел перебинтованные руки, ноги, головы.

Тяжелое вооружение полка было решено бросить, выведя его из строя, а десантный батальон, в котором находились и пилоты, выдвинуть к переднему краю.

Собрав взводных, комбат назначил атаку на четыре часа утра, предупредив, что непосредственно сигнала о начале атаки не будет. Сверив время, командиры разошлись по взводам.

Атака началась точно в назначенное комбатом время. Ни криков «ура», ни выстрелов – только бег и сиплое дыхание бойцов. Расчет был на то, что часовые в темноте не сразу увидят атакующих, поскольку на них были белые маскхалаты.

Задумка удалась полностью. Тревога у немцев поднялась, когда первые цепи атакующих были уже в десятке метров от их траншей. Десантники забрасывали полуотрытые мерзлые траншеи гранатами, простреливали их из автоматов и пулеметов.

Первую линию обороны противника штурмующие проскочили, а за ними уже пошел, навалился полк. Немцы не удержались, образовавшийся прорыв кольца окружения быстро расширился. И дальше – быстрее, быстрее… Так и вырвались.

Штурмующие сумели прорвать внутреннее кольцо и уйти в лес. И уже при свете наступающего дня с ходу ударили немцам в спину из внешнего кольца окружения. Метрах в пятистах виднелись окопы, с брустверов которых за действиями батальона внимательно наблюдали красноармейцы. Штурмующий батальон и окопы полка разделяла узкая ничейная полоса. Вот по ней-то десантники и устремились к своим. Хорошо, что наши быстро сообразили – кто-то из своих идет на прорыв, — и не стали стрелять, а поддержали огнем по флангам прорыва.

Михаил бежал вместе со всеми в передней шеренге батальона, реагируя на любое движение фигур в мышиных шинелях огнем из автомата.

Когда пошли на последний прорыв, у Михаила закончились патроны. Он отшвырнул автомат – к чему тащить на себе лишнюю тяжесть – и, с надсадой дыша, свалился в ближайшую воронку. Непросто бежать в меховом комбинезоне и унтах, да и нейтральная полоса – не гладкая беговая дорожка.

За ним туда же попадали и другие солдаты. Каждый старался в родной землице укрыться от пуль. Бойцов набилось – как пассажиров в трамвае в час пик. Жаль, не все добежали. Десантникам повезло больше: сказался эффект внезапности. А потом немцы пришли в себя и открыли огонь. Потому полк потерял бойцов больше, чем десантура.

Так, волею случая, летчикам-истребителям Михаилу и Антону пришлось плечом к плечу воевать с бойцами-десантниками и вместе с ними прорываться сквозь кольцо окружения.

А дальше – известное дело: проверки, перемещения в полковые тылы, в штаб, оттуда – в дивизию. В конце концов после долгих мытарств добрались на машине до своего аэродрома. Повезло пилотам: и в воздушном, и в наземном бою побывали, и на обоих – ни царапины.

В полку пилотов встретили одновременно с несказанной радостью и удивлением – ведь их уже считали погибшими. Дело было в том, что по возвращении с боевого задания пилоты их эскадрильи доложили: они видели, как были сбиты истребители Михаила и Антона, наблюдали падение боевых машин и взрывы на земле.

Для начала обоих пилотов отправили в санчасть – для осмотра. Кроме необходимой проверки здоровья была и другая причина не спешить сажать летчиков на боевые самолеты. Полк нес боевые потери в боевой силе и технике, и потому для «воскресших из мертвых» пилотов свободных истребителей не хватало.

Несколько дней парни болтались без дела, пока комэск не заявил Михаилу:

— Подкатили мы истребитель, принимай.

Михаил направился на стоянку. Там стоял ЛаГГ-3 – с многочисленными заплатками на фюзеляже, крыльях и хвостовом оперении. Видно, крепко досталось самолету в воздушной схватке. И механик возле него крутился другой – не Тимофей.

— Здравия желаю, товарищ младший лейтенант. Разрешите представиться – сержант Осокин, механик, — обратился он к Михаилу.

— Здравствуй, Осокин! Как машина? — Михаил с тревогой и сомнением смотрел на залатанные плоскости и заделанные пробоины.

— К полету готова.

— Что-то выгладит она у тебя… — Михаил помолчал, подыскивая подходящее слово, — …уж больно неказисто.

— Боевой же аппарат. Не скрою – досталось ему, так ведь подремонтировали, капитально, можно сказать, подремонтировали. Сам все проверил, товарищ младший лейтенант, можете не сомневаться – все исправно.

— Запускай мотор, опробуем.

Механик запустил двигатель, прогрел.

Михаил забрался в кабину. Подвесную систему парашюта он застегивать не стал – так же, как и привязные ремни. Просто решил сделать рулежку и опробовать двигатель.

Он вырулил со стоянки, проехал к рулежной дорожке. Мотор хорошо набирал обороты, температура и давление масла были в норме, все остальные приборы – тоже. Зарулив на стоянку, он заглушил мотор. «Ну что ж, как будто бы все в порядке», — с удовлетворением отметил Михаил про себя. В эти мгновения он и не подозревал, что двигатель истребителя окажется с подвохом и что в его жизни уже началась черная полоса.

Утром эскадрилью подняли по тревоге. Взлетела одна пара, за ней – вторая, ведомым в которой был Михаил. Истребитель оторвался от земли безукоризненно, но на форсаже при наборе высоты мотор стал давать сбои – не выдавал требуемых оборотов.

Михаил сделал вираж, выпустил шасси и с ходу приземлился на ВПП. Зарулив на стоянку, он выбрался из кабины.

— Чего случилось? — подбежал встревоженный механик.

— Двигатель барахлит: оборотов не набирает.

Механик открыл створки капота мотора и стал осматривать двигатель. Заявление пилота о неисправности – вещь серьезная.

Тут же подъехала полуторка, на подножке стоял инженер полка.

— Отказ? — Инженер спрыгнул с подножки.

— Двигатель оборотов не набирает, — коротко доложил Михаил.

— Разберемся.

Инженер и механик ковырялись в двигателе больше часа.

— Все исправно! — доложил Михаилу инженер.

— Можно взлетать? — уточнил пилот.

— Можно.

Михаил решил взлететь и сделать круг над аэродромом, на всякий случай не удаляясь далеко.

И случай не заставил себя ждать. Уже на втором развороте двигатель засбоил и потерял мощность.

Пилот экстренно посадил самолет. Инженер с механиком стояли с тревогой на лицах.

— Опять?

— Плохо работает мотор! — Михаил с досадой ударил кулаком по крылу самолета и направился в штаб – доложить о ситуации.

К этому времени стали возвращаться с боевого задания истребители. Вернулись, к счастью, все. На стоянках засуетились механики, прибористы, оружейники.

К вечеру в штаб пришел инженер, косо посмотрел на Михаила и направился к командиру полка. Чуть позже к нему вызвали и Михаила.

— Инженер говорит – исправен самолет, двигатель работает, как часы. Что скажешь? — не отвечая на приветствие Михаила, спросил командир полка.

— Барахлит при наборе высоты, нельзя на нем летать, — возразил Михаил.

— Интересно получается, — словно в раздумье проговорил командир полка, — при проверке на земле движок ведет себя отлично, а ты утверждаешь, что он неисправен.

Михаил пожал плечами.

— Вот что, вопрос серьезный. Пусть завтра с утра комэск самолет твой облетает, сделает кружок-другой над аэродромом. Посмотрим, кто из вас прав.

Михаил козырнул и вышел. Настроение было совсем хуже некуда. Похоже, его словам никто не верил. Хуже того: инженер подозревал его в трусости – не напрямую, конечно, но получалось именно так. Летчик заявляет о неисправности, которой не находят. И на боевое задание эскадрилья улетает без него.

Но Михаил был далек от того, чтобы считать себя трусом. Да, не герой, наградами не отмечен, но воевал не хуже других.