Правила виноделов - Джон Ирвинг

Конечно, Олив Уортингтон страдала от набегов братца Баки, после них на стенках бассейна оставался желто-бурый окоем, а паласы в доме пятнали отпечатки его сапожищ. Никуда не денешься, брат, которому она стольким обязана. Конечно, Олив тревожило будущее Уолли: будет ли он учиться, продолжит ли после нее яблочный бизнес, или этот прелестный мальчик пойдет в отца, станет вторым Сениором – праздным шалопаем, вызывающим сострадание. Но разве можно сравнить эти заботы с горестями обитателей Сент-Облака? Вспомните «работу Господню» и «работу дьявола» – и первые покажутся вам пустяками. Бурей в стакане воды.

Но и в приятных местах бывают свои беды. Беда, заглянувшая в оба городка, была вполне тривиальной; началась она, как и следовало ожидать, с любви.

«Здесь, в Сент-Облаке, – писал Уилбур Кедр, – влюбиться нет никакой возможности. Слишком большая роскошь». Доктор Кедр не ведал, что сестра Эдна влюблена в него с первого дня, но в одном он был прав: отношения Гомера с Мелони любовью не назовешь. Осадок, оставшийся у них в сердцах после того, как схлынула страсть, разумеется, любовью не был. И фотография дочери миссис Уиск с пенисом пони во рту (самый древний артефакт Сент-Облака) даже отдаленно не напоминала любовь. Между этим совокуплением и любовью была та же пропасть, что между Сент-Облаком и двумя нашими городками.

«В других местах на земле, – писал Уилбур Кедр, – люди, наверное, только и делают, что влюбляются».

Влюбляются, конечно, хоть и не так часто. Юный Уолли Уортингтон считал, например, что к двадцати годам был влюблен дважды; затем раз в двадцать один год и вот теперь, в 194…-м (он был старше Гомера на три года), влюбился опять, не подозревая вначале, что эта любовь на всю жизнь.

Девушка, покорившая его сердце, была дочерью ловца омаров; был он, разумеется, не простой ловец, и дочь у него была особенная. Реймонд Кендел до тонкости знал свое дело, служа примером всем другим ловцам. Следя за ним в бинокль, они учились у него снимать и наживлять ловушки. Да и во всем старались ему подражать; он меняет причальные канаты – и они меняют; он не выходит в море, а сидит дома или чинит в доке ловушки – и они чинят свои. Но где им было тягаться с Реймондом Кенделом, у него было столько поставлено ловушек, что его черные с оранжевым буйки вносили немалую путаницу в состязания университетских команд. Члены клуба Сердечной Бухты, выпускники Йельского университета, не раз умоляли его сменить цвет буйков с черно-оранжевого на синий с белым, но всегда слышали в ответ одно: он не в игрушки играет, а делает дело.

Клуб Сердечной Бухты выходил окнами на дальнюю оконечность бухты, где издавна стоял дом над омаровым садком и пирс с причалом Реймонда Кендела. Будь он менее твердым человеком, он давно бы пошел навстречу клубу и навел чистоту и порядок в своих владениях. Его хозяйство, на взгляд курортников, было уродливым пятном, портящим красоту (природную и рукотворную) побережья. На окнах спальни висели буйки в разной стадии окрашенности. Ожидающие починки ловушки штабелями высились на пирсе, загораживая, как экраном, яхты. Стоянка машин всегда забита, и не только машинами покупателей (для них всегда не хватало места), но и другим транспортом – грузовиками и легковушками, которые Рей ремонтировал; тут же отдыхали разлапистые, в мазуте моторы его омаровой флотилии.

Вся территория вокруг дома, заставленная разобранными машинами и механизмами, казалось, находится в разгаре авральных работ: все размонтировано, не завершено, не просохло. Это столпотворение сопровождал к тому же постоянный шум – жужжал мотор, нагнетающий кислород в омаровый садок под домом, постукивал работающий вхолостую движок моторной лодки; и конечно, все источало запахи – пахло просмоленными канатами, омарами (по запаху их легко спутать с морской рыбой), мазутом, бензином, от которых вода вокруг пирса радужно переливалась; самый же пирс был устлан водорослями, усыпан ракушками береговичков и украшен, как флагами, желтыми брезентовыми робами, развешанными для просушки. Реймонд Кендел жил работой и любил видеть вокруг себя объекты приложения своего труда. Выдающаяся в море коса была его художественной мастерской.

Он был не только мастером ловить омаров, но и первоклассный механиком; все, что другой бы выбросил, у него шло в дело. И он никогда не представлялся ловцом омаров: не то чтобы считал этот труд зазорным. Но у него был талант механика, он им гордился и предпочитал называть себя «жестянщиком».

Клубные завсегдатаи сетовали, что Кендел развел на берегу бухты такое безобразие, но не очень громко; Реймонд Кендел чинил и клубные «жестянки». Наладил, например, фильтр плавательного бассейна, и это в те дни, когда ни у кого еще бассейнов не было, никто в фильтрах ничего не смыслил, да и сам он ни одного в руках не держал. Вся починка заняла у него десять минут. Закончив ее, он сказал: «Кажется, будет работать».

О Рее Кенделе говорили: он выбрасывает только остатки пищи – швыряет в воду за борт катера или с мостков причала. Тем, кто корил его, Рей отвечал: «Я подкармливаю омаров, которые кормят меня» или же «Я кормлю чаек, они голодные, не то что мы с вами».

Поговаривали, что он гораздо богаче, чем Уортингтоны; никто никогда не видел, чтобы он что-нибудь покупал; единственным его расходом была дочь. Как и все дети членов клуба, она училась в дорогой школе-пансионе; кроме того, Рей платил за нее достаточно большой ежегодный членский взнос и, конечно, за себя, хотя появлялся в клубе только затем, чтобы что-нибудь починить. Она училась плавать в клубном бассейне с подогретой водой, играла в теннис на корте, который часто осчастливливал своим присутствием Уортингтон-младший. У дочери Кендела был собственный автомобиль, достойный собрат тем, что заполняли стоянку Рея. Чудище, собранное из еще годных частей отслуживших свое машин: некрашеное крыло прикручено проволокой, на капоте эмблема Форда, на кузове – Крайслера; правая дверца не открывается. Зато аккумулятор и двигатель действовали безотказно. Если у кого-нибудь на клубной стоянке машина не заводилась, хозяин бросался искать дочь Рея Кендела; в багажнике ее уродца имелась рукоятка, которой она могла завести любую машину.

Говорили, что Рей Кендел скопил капитал, работая механиком у Олив Уортингтон; он зарабатывал не только омарами, но еще содержал в порядке машинный парк фермы «Океанские дали». Олив Уортингтон платила ему наравне с управляющим: он превосходно разбирался в яблочном деле и был при этом отличным механиком, хотя работал всего два часа в день и только в удобное для себя время. Иногда появлялся утром, объяснив, что в море сейчас не выйдешь, иногда к концу дня; на ферме всегда что-нибудь ломалось: то откажет распылитель у «Харди», то что-нибудь с насосом опрыскивателя, то забарахлит карбюратор у трактора или выйдет из строя сенокосилка. Рей с ходу видел, что случилось с косилкой, что отказало в вилоподъемнике, почему остановился конвейер, заглох мотор у грузовика, что разладилось в сидровом прессе. За два часа он делал то, на что у другого ушел бы день, и делал на совесть. И никогда ничего не просил купить, новый карбюратор, например, или ножи для косилки.

Олив сама предлагала заменить что-нибудь.

– Вам не кажется, Рей, – вежливо спрашивала она, – что неплохо бы купить новое сцепление для трактора?

Но у Реймонда Кендела, хирурга в своем деле, было, как у врачей, отвращение к смерти. Выбросить деталь и поставить вместо нее новую значило для него расписаться в собственном бессилии и некомпетентности.

И он почти всегда отвечал ей:

– Зачем же, Олив? Я чинил его раньше, починю и на сей раз. Чинить – моя специальность.

Олив особенно уважала Рея Кендела за то презрение, которое он питал к неумехам и бездельникам. Она разделяла его чувства и была благодарна ему, что в число этих дармоедов он не включал ни Сениора, ни ее отца Брюса Бина. Сениор Уортингтон умел шутя делать деньги: посидит часок за телефоном, и вот пожалуйста – прибыль.

– Урожай яблок, – как-то сказала Олив, – можно спасти, даже если в пору цветения плохая погода.

Плохой погодой был сильный ветер, дующий с океана; он запирал пчел Айры Титкома в ульях, мешая их лету, а диких сдувал обратно в леса, где они опыляли все, кроме яблонь.

– Яблоки переживут даже плохую осень, – продолжала она.

Осенью были страшные дожди. Мокрые яблоки выскальзывали из рук, падали, на них появлялись бочки́ – такие яблоки годны только на сидр. И разумеется, ураган, настоящее бедствие для прибрежных садов.

– Даже если со мной что случится, – говорила Олив, – урожай вряд ли погибнет. – (При этих словах Сениор Уортингтон с Уолли бурно протестовали.) – А вот если мы потеряем Рея Кендела, «Океанским далям» придет конец.