Инстинкт № пять - Анатолий Королев

Я не знала, что отвечать, — у нее оказался обворожительный голосок, а хорошие голоса — моя слабость.

Повисла неловкая пауза.

Тут ее окликнули: «Лиззи, мне нужно попудрить носик…» И, еще раз мне улыбнувшись, она повела подружку в туалетную комнату, как-то бестолково ступая бальными туфельками по паркету, носками внутрь. Ноги как бутылочки. Ну дура дурой!

Не думаю, чтобы они нюхали порошок в сортире. Моя младшая сестрица была явно из породы синих чулков и неумех. Голову даю на отсечение — она еще девственница… Одним словом, я была в замешательстве. В пылком воображении мести рисовалось все, что угодно, только не милая уродина, не Золушка у камина с кочергой в руках.

Ее назвали Лиззи… сомнений не оставалось, это она, мой двойник на троне фон Хаузеров.

А дальше жизнь взяла большую паузу. Прошло, наверное, три самых томительных часа в моей жизни, я обглядела всех женщин, повторюсь, тут веселилась одна молодежь, и выбор мой был не велик, две-три фигуры, прежде чем появилась она.

Не надо было и напрягаться, чтобы узнать, кто здесь настоящая хозяйка.

Она вошла торопливым широким шагом, на ходу поправляя маскарадную полумаску. Я замерла: здравствуй, смерть! Настоящая эсэсовка в брючном агатовом костюме от Шанель, вместо пиджака — приталенный жилет с белой гвоздикой в петлице. С каким наслаждением минуту назад у зеркала она оторвала алыми ногтями головку цветка и вдела в петлицу! Высокая, властная, мощная, с резиновой улыбкой крупного рта на холодном лице снежной королевы. Рядом с ней трусил огромный дог цвета чернильной смолы с мраморной пастью, откуда водопадом, как пролитый на стойку бара вишневый сироп, свешивался влажно-розовый язык. Шум и сутолока заметно нервировали псину, и хозяйка тормозила его испуг, придерживая натиск рукой за широкий ошейник из красной кожи с шипами, который обнимал собачью шею. Твердой рукой в маскарадной ажурной перчатке в узорах шелковой сажи до локтей. Фурия! Настоящая гарпия! Полный облом!

Чувствовалось, что ее не было дома, что она только-только приехала посмотреть, как веселится молодежь. В гладких черных волосах, зачесанных от виска вверх, морозно искрилась алмазная диадема — снег на вороном крыле ночи.

Не скрою, хотя полумаска и мешала разглядеть все лицо, мачеха была хороша той красотой стареющей стервы, на которую падки слабые духом мужчины, особенно когда бестия молода. Бедный отец… Это была очень опасная баба.

Ее приход сразу напряг слуг. Кое-кто позволил себе опустить задницу в кресло — сейчас все мигом вскочили и встали по струнке. Пара дам окружила с реверансами и поздравлениями Рождества.

Деланно улыбаясь, она тревожно поманила острым пальцем к себе милую уродку-дочь и что-то шепнула ей на ухо.

Напряжением души я разом поняла, в чем дело: ее смутили музыканты, которых она сразу нашла в этом кавардаке. Четверо мужчин и незнакомка на роликах с флейтой. Как они здесь оказались? Лиззи явно с досадой принялась что-то объяснять своей властной тетке… дуреха, это твоя мать, Лиззи!

Через минуту к нам подошел слуга и предупредил, что спасибо, больше в нас не нуждаются. И тут же вручил деньги. Двое слуг вежливо выпроваживали нас вон, к пикапу на стоянке перед шале. Микрик тронулся с места. Я поспешно сняла ролики, содрала маскарад и попросила притормозить у ближайшего кегельбана, где заранее оставила снятый еще днем нагло-красный «Феррари». Цвета твоей крови, тварь!

У нас не принято задавать лишних вопросов — парни только помахали мне из салона: гуляй, детка.

Проторчав в кегельбане пару часов в шумной толпе весельчаков, я около трех ночи подрулила к шале. Я не очень ясно представляла, что буду делать, и решила действовать по обстоятельствам.

Если столько лет судьба вела меня прямиком к возмездию, дело фатума позаботиться о том, чтобы наказание исполнилось.

В тот час в меня словно вселился какой-то бес! Я была спокойна до ужаса и шла совершенно открыто от стоянки к темной громадине шале. Судя по всему, праздник закончился, площадка перед входом, прежде забитая машинами, опустела. Гости разъехались. Буржуа не умеют кутить до утра. Болтая со слугами, я узнала, что все они наняты только на время застолья и надеются еще успеть на яблочный пирог дома. А свою прислугу мадам отпустила справлять Рождество. Словом, в доме могла быть только пара охранников. Плюс черномазый дог с пастью крокодила. Я даже насвистывала что-то веселенькое и злое.

Забегая вперед, скажу, что охрана была тоже отпущена. Я угодила в единственный день в году, когда шале практически никто не охранял. Золотой ниткой в игольное ушко!

Ночь тиха, светла, тепла.

Стояла гробовая тишь, словно только что выпал большой снег.

Луна ободряла меня с высоты золотым печеным яблоком, который приготовила в печи своей бедной крестнице-Золушке добрая фея.

В моей руке — мой револьвер, моя пригоршня горячей золы из камина для глаз мачехи. Ослепни, мразь!

Я пошла вокруг особняка в поисках своего окошка. Повторяю, я не боялась ни телекамер, ни охраны, ни собак и вела себя так, словно на моей стороне мировая справедливость, правда, закон… по сути, так оно и было.

Увидев наконец свое окошко, я легко проникла внутрь дома. Коридор был освещен неярким светом настенных бра. Я искала спальню суки на втором этаже. Поднялась без всяких препон по лестнице, укрытой ворсистым ковром, толкнула высокую дверь и тут же увидела спящую Лиззи. Голубая ночная лампа на полу у кровати озаряла ее лицо сонным заревом тусклой лазури. Она свернулась комочком, обняв руками плюшевого мишку в кружевном воротничке. Ну и ну! Совершенная соплюха… для своих лет ты слишком наивна, Диана… По углам комнаты маячили другие игрушки. Она явно не хотела взрослеть. Мм-да… Вместо того чтобы тут же разбудить соню тычком револьвера в лоб, я тихо, на цыпочках, прошла к креслу у компьютерного столика, где горела на экране какая-то игра.

И! И, вместо того чтобы действовать, мстить, рушить, чуть ли не полчаса, не зная, зачем и почему, играла мышкой и клавишами в игру для подростков: терминатор через дыру во времени попадает на Олимп и громит всех олимпийских богов: Зевса, Марса, Аполлона, Посейдона, Афину Палладу и прочих бессмертных распутников, что я сделала с огромным удовольствием, набрав шестьсот очков и уложившись в законное время.

Лиззи продолжала спать ангельским сном.

Какое доверие к жизни! Я сплю настолько чутко, что услышу, как первая капля дождя упадет на оконное стекло. Я, прежде чем лечь спать, всегда, непременно, при любых обстоятельствах загляну под кровать: а вдруг там кто-нибудь спрятался?

Мой кураж порядком ослаб, я буквально заставила себя сесть на край кровати и — злясь на себя! — потрясла ангела за плечо.

— Эй, Лиззи!

Она тут же открыла большие васильковые глаза глупой немецкой куклы и спокойно уставилась на меня, словно и не спала.

Не слабоумная ли она?

— Жить хочешь? — и я показала револьвер.

— …Не знаю, — ответила она, малость подумав.

Эта дуреха говорит то, что думает.

— Это ты сегодня играла на флейте?

Я переоделась в джинсовый комбинезон, содрала весь камуфляж, но она сразу узнала меня.

— …Это было классно.

Вот так разговор!

— Кончай болтать! — я больно-пребольно щелкнула по лбу глупышку.

От боли на кукольные глаза навернулись настоящие слезы, но она терпеливо продолжала улыбаться, сквозь силу.

— Что вам надо?

Этот светский тон меня никак не устраивал.

— Если ты будешь молоть чепуху, я заклею твой рот скотчем. Заткнись! Ясно?!

Она послушно кивнула: мол, я хорошая.

— Знаешь, кто я, сестричка? Лиза фон Хаузер. Слышала про нее? А мою дорогую покойную мамочку зовут Аннелиз Розмарин. А вот ты кто такая? Что ты делаешь, сучка, в моей постели?

Кукольные глаза заморгали.

— Ты моя сестра? Правда? — и она счастливо схватила вооруженную руку пылкой ладошкой. — А я так испугалась!

Моя душа обмерла — я чуть-чуть ее не застрелила! — таким внезапным был налет ее пальцев. Я вырвала кисть. Губы враз пересохли.

А она лопотала:

— Я так мечтала, чтобы у меня кто-нибудь был. Брат или сестра… Ну здравствуй, здравствуй, Лиза…

И дуреха тут же меня попыталась обнять. Она верит всему, что ей говорят: ну не раззява ли! А если бы я все наврала? И как черная стерва-эсэсовка смогла вскормить в своем логове змеиным ядом такого ягненка?

— Идиотка, осторожно! Не хватай меня за руки! Мы не родные сестры, а сводные. У нас только общий отец! Зато твоя сука мадам Роз тебе вовсе не тетка. Она твоя мать, Лиззи. Мать!

Только тут букашка наконец испугалась.

— Роз моя мать?

Не думаю, чтобы ее это сильно обрадовало. Стать дочерью такой гадины с клыками — не подарок.

Но и тут я промазала.

— Моя мама жива? — она опять улыбнулась, глаза просияли от глупого счастья. Кажется, она готова прыгать от радости на постели.