Новая жизнь. Финал - Виталий Абанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хочу ли я тихой и спокойной жизни? Да. Или нет? При мысли о том, как наша с ней жизнь несется к черту вниз и вверх и Кексик — хохочет безумным смехом, паля в белый свет из своего тяжелого пулемета от бедра — что-то в моей груди подается навстречу этому чувству, и улыбка растягивает мои губы, и Темный попутчик хохочет вместе с Кексиком, вот она радость жизни, Кента! Долой скучную жизнь, неужели ты собираешься жить вечно?! Ходить по улицам, толкаться в метро, работать в офисе по двенадцать часов, приходить домой и так никогда и не поднять голову вверх?! У тебя есть она и она разделяет твои убеждения, твои желания, она поймет тебя… чтобы ты не захотел сделать… а все что тебе надо сделать — это отпустить тормоза. Прекратить ее сдерживать. Расслабиться и наслаждаться представлением, черт возьми.
— Револьвер верни… — говорит наконец Накано: — это подарок.
— Вот хрен тебе. — отвечаю я, нарушая все законы вежливости и правила хорошего тона. Какой тут к черту стандинг? Не собираюсь я слова подбирать, тоже мне мстительница нашлась. Сперва бы выяснила что к чему, а потом выводы делала. Вот, кстати, именно поэтому я Зрячего и не пристрелил в тот раз. Действовать импульсивно, не собрав информацию — это глупо. Может кто-то (и мы знаем кто именно) — манипулировал мною? Может Зрячий ни хрена не заслужил репутацию, а его подставили? Вот как Бьянку и Ю-тян — кто-то расчетливо подставил, а тут еще и я пришел, вот у Накано-сан крышечку и заклинило — дескать поиздеваться пришел… получи фашист гранату! Нет, нет, нет, нельзя так, иначе вы будете только орудием в руках кого-то расчетливого, если вы поддаетесь эмоциям, позволяете своей внутренней обезьяне решать за вас — то вы и есть эта самая обезьяна. Убить легко… но воскресить человека невозможно. А зная, что смерть не конец, убийство и вовсе не выглядит как наказание. Вот связать человека и Бьянке на опыты отдать… и Шизуку позвать… вот сколько вокруг меня людей с перекоряченной психикой…
— Просто оставь его на столе, когда уходить будешь. Разряди и оставь — говорит госпожа Накано и по ее подбородку течет тонкая струйка крови. Когда это я успел ей губу разбить? Приглядываюсь. Непонятно… видимо пересохли губы, треснули… все же эти губы это не просто губы а еще одно творение рук неизвестного гения от пластической хирургии.
— Зачем тебе револьвер? Еще застрелишься… — шучу я, ляпнув первое что в голову пришло, но встретившись взглядом госпожой Накано вдруг понимаю — именно так она и поступит. Вот сейчас, стоит мне встать, небрежным движением кисти откинуть вбок барабан и высыпать в ладонь пять патронов и одну стрелянную гильзу, поставить один патрон рядом с прозрачным тумблером с виски на камнях. Положить на стол тяжесть револьвера. Развернуться и выйти из кабинета эфирного директора, закрыть за собой дверь и прислушаться. И услышать одинокий грохот выстрела в закрытом помещении. И можно даже не открывать дверь, ведь и так ясно что я там увижу — тело госпожи Накано в кресле с дыркой в голове и с ее мозгами на стене, как раз там, где у нее картины малых голландцев, то ли Питера Хоха, то ли Яна Вермеера… интересно подскочит ли цена на эти картины в результате такого вот украшения или упадет? Натюрморт с кистью винограда семнадцатого века, холст, масло, с добавлением антуража двадцать первого века, бурые брызги, сделанные кровью и мозгами некой Накано Наоки… звучит. Чертовы японцы. Вот откуда столько бараньего упрямства и узколобости? Ладно я знаю, что смерти нет, но она то куда?
Взглянув в глаза Накано, я принимаю решение. Беру тяжелый револьвер со стола. Металл приятно холодит руку, рукоять ложится в ладонь как влитая. Все-таки насколько человечество преуспело в изобретении, эволюции и изготовлении орудий убийства. Когда держишь в руке то, что имеет только одно назначение — убивать людей, то начинаешь поражаться удобству и продуманности этого инструмента. Вот тут, сбоку — отжимаешь защелку и чуть-чуть ведешь кисть вбок… откидывается барабан. Нажать на экстрактор и на мою ладонь падают пять смертей … и одна пустая гильза. От стрелянной гильзы остро несет запахом пороха. Аккуратно выделяю одну смерть. Смерть калибра сорок четыре магнум, тяжелый желтый цилиндр с тупой головкой. Остальные ссыпаю в карман. Ставлю патрон на гладкую поверхность стола и, словно играю в бильярд — толкаю его по полированной столешнице прямо к госпоже Накано. Желтый цилиндрик скользит по столу, госпожа Накано накрывает его ладонью. Все.
Собираюсь ли я отдать ей револьвер, чтобы она прекратила терпеть униженья века, неправду угнетателей, вельмож, заносчивость, отринутое чувство, нескорый суд и более всего
насмешки недостойных над достойным, когда так просто сводит все концы удар кинжала?
Хотя у нас тут не кинжал и я не Гамлет и госпожа Накано на Офелию не похожа. Она у нас скорее Лаэрт, персонаж которого обманули и заставили алкать мести совсем не в том месте, где он потерял. Который умирает не в силах отомстить настоящему обидчику, как там — «Нет зелья в мире, чтоб тебя спасти; Ты не хранишь и получаса жизни; Предательский снаряд — в твоей руке, Наточен и отравлен; гнусным ковом…»
Ну нет, в жопу господина Шекспира, это ему трагедия была нужна чтобы толпу завести и заставить зевак ахать и охать, заставить публик платить за билеты и не сожалеть что потратили эти деньги. Это для него шоу должно продолжаться. Весь мир театр и все мы в нем актеры, говаривал старина Билли, вот тут — картонный злодей, а тут — картонный герой, картонная барышня в беде, картонная коварная роковая женщина, а сейчас я должен выйти из кабинета, закрыть за собой дверь и услышать выстрел за спиной. Потому что так написано в сценарии этой сцены. Судьба. Рок. Фатум. Кисмет.
Я закрываю глаза и стискиваю зубы, внутри меня бесится веселый Темный, ему нужна кровь и смерть, но не только. Он ценит черную иронию. Он обожает вызов. В жопу судьбу, срать я хотел на
