Татарский удар - Шамиль Идиатуллин

В конверте была инструкция на полстранички, фотографии и кроки территории Казанского кремля, два паспорта на имена Дмитрия Чурылева и Алексея Сергеева, редакционное удостоверение на имя Чурылева, права на имя Сергеева (все с Мишиной физиономией), и немного денег.

Толстый вернулся с алюминиевым тазиком, поставил его на пол и посмотрел на Мишу. Тот, не слишком торопясь, завершил изучение пакета, рассовал документы и деньги по карманам, бросил остальные бумаги в тазик и сделал приглашающий жест. Хозяин квартиры, посапывая, присел рядом с тазиком, подпалил зажигалкой бумажную кипу со всех углов, немного подождал, проворно унес пылающую тару в туалет, да так там и застрял.

Олимпиец, пробормотал понятливый Кравченко, погромче сказал «Пока» и ушел. Мучительно хотелось, пока есть время, лично изучить Кремль. Но вместо этого пришлось час шляться по центральной пешеходной улице Баумана. Большинство кафе на ней работало почему-то только с 10.00, a McDonald's Кравченко презрительно миновал. Так что перекусывать пришлось стоя рядом с лоточницей, по-студенчески — сосиской в булке и кофе из бумажного стаканчика. Руки он вымыл в фонтане, бившем из толстых бронзовых лягушек, и протер наодеколоненным платком, не пожалев по такому случаю подаренный женой Farenheit. Дисциплина превыше удобств.

Москва сразу и категорически велела не светиться до последнего и не дергаться. Его задача сводилась к минимуму: морочить голову настоящим журналистам и после начала операции не допускать никого из них, да и вообще никого, к резиденции Магдиева. Кравченко так и делал, и первые пять минут все было хорошо: пока он отвлекал первого из подошедших щелкоперов, «бетовцы» мгновенно нейтрализовали и запихнули в будочку обоих милиционеров, а сами просочились на территорию дворца. Кравченко проводил их до вестибюля, который москвичи проскочили не задерживаясь. Секунду постоял у порога, пытаясь непривыкшими к полумраку глазами разобрать, что торчит из-под массивного стола с мониторами, на который обычно, судя по всему, наматывался второй слой охраны. Сначала мозги застопорило, потом он понял, что это просто локоть, обтянутый светлым рукавом. Со второго этажа, куда убежали «бетовцы», не раздавалось ни звука.

Уже у ворот Кравченко вспомнил, что забыл вставить наушник, исправил упущение и немного успокоился. Шла нормальная работа, ребята сухо говорили: «Джеф, справа», «Вижу. Всё», «Целы? Вперед. Третий этаж, потом по галерее». Иногда барабанные перепонки не колебали, а тупо давили непонятные беззвучные толчки — узконаправленные микрофоны не брали звуков, приходивших более чем с двадцати сантиметров. Реплики стали отрывистыми, послышалось пыхтение, перебиваемое междометиями и невнятным бормотанием: «Куда, ссука… Н-на! Тихо-тихо-тихо, всё… Сдохни». И через секунду: «Сука, Дрон, горняк, всё. В голову. С собой?» — «Нет. Потом. Вперед, вперед». Снова запыхтели, и кто-то громко сказал: «Бля, да где он?» «Назад, — скомандовал Женя, „Джеф“, которого Краченко уже различал по голосу. — На втором этаже малый зал, туда, каждый по-своему».

Тут он отвлекся на беседу с журналистами и на первого своего собеседника, шутника-блондинчика, направившегося к воротам. Но все прошло гладко. Звуковой фон тем временем стал совсем непонятным. «Джеф, сюда, здесь степняк», — сказал кто-то. Женя оглушающе рявкнул: «Форсируй, что как девочка!» Возмущенная акустика резко убрала уровень звука, и с полминуты он не слышал вообще ничего, кроме нежного эльфийского шепотка. Потом все вообще затихло. Кравченко полез было проверить разъемы уоки-токи, замаскированного под плеер, но тут раздался перекатывающийся грохот — наверное, по микрофону одного из волкодавов прошлись складки одежды. Кравченко перекосило, и он вскинул руку к голове — выдернуть наушник.

И тут Витька Семенцов рявкнул — как нестриженым ногтем в мозг: «Чинк! Мешкан! Не тот дом!» Кравченко развернулся к воротам и увидел, как группа выскочила сразу из двух дверей дворца, и Витя с Женей, а с ними еще один «бетовец» бросились к воротам — все с пистолетами в руках. Семенцов, едва заметив Кравченко, что-то заорал и ткнул «береттой» куда-то вправо. Опять оглушил наушник, а левое ухо на громовом фоне просто спасовало. Но и без того Кравченко понял все, ввалился в стопорящий дыхание ужас и, кажется, сел прямо на асфальт. Но ему это только показалось, потому что в следующую секунду Миша обнаружил, что покрыл половину пятидесятиметрового расстояния до ворот нового дворца, расположенного неудобно — под тупым углом к старому, чуть вверх по холму и мордой в противоположную сторону. И еще он обнаружил, что навстречу ему от такой же ментовской будки выбегает парень в штатском, а Миша выдергивает «стечкина» и стреляет прямо от груди.

У парня дернулся синий галстук, словно под ним лопнул маленький воздушный шарик. Хозяин галстука, запнувшись, косо повалился наземь, неловко мотнув рукой со стволом в сторону Кравченко. Миша заметил, что перед левым глазом что-то мелькнуло, однако решил не обращать внимания на пустяки, а лучше слегка подпрыгнуть, чтобы не споткнуться о неловко дергающиеся ноги охранника. Но подпрыгнуть Миша не смог, потому что умер.

2

В бегу я его достану, он от меня не уйдет, это было ясно, и в рукопашной, наверно, одолею. Что же касается перестрелки, то тут мне следовало бы дать фору…

— Олежек, ты смотришь? — осторожно спросил Василий Ефимович.

— Да, — сказал Придорогин. — Ты где?

— Подъезжаю.

Придорогин хотел еще что-то сказать и даже шевельнул губами, но нажал кнопку отбоя.

Обращиков зашел в кабинет через десять минут — Придорогин распорядился проводить его немедленно.

Президент стоял почти вплотную к экрану, с телефоном в одной руке и пультом в другой. Смотрел новости, в которых по третьему кругу, теперь же в замедленной съемке, показывали, как Женя Касаткин размазанной тенью вылетает из-за черной решетки ажурных ворот, раскидывает руки со стволами и, отрешенно глядя перед собой, палит в разные стороны. Эффективность стрельб оператор зафиксировать не сумел, полностью сосредоточившись на Жене, — и правильно сделал. Мгновенную смерть от огнестрела уже кто только не снимал, а вот реальное «качание маятника» до сих пор на телепленку не попадало. Правда, даже в рапиде трудно разобрать, что Женя делал: камера просто не успевала за его движениями, постоянно выбрасывавшими Касаткина за край кадра. А когда оператор, сообразив, уменьшил план изображения, оказалось, что Женя непонятно, как моль, пританцовывает на ходу, слегка водя головой, подергивая плечами и ногами и редко-редко стреляя.

Когда изображение совсем смазалось, Придорогин негромко спросил:

— Они охерели, что ли, на весь мир работу «беты» показывать?

Обращиков вздохнул:

— Олежек, они на самом деле ни фига не показывают. И обещали еще часок подождать. Больше не могут. Ты Си-Эн-Эн включи.

Президент нажал кнопку на пульте. Американцы тоже крутили запись раз за разом — но, в отличие от перепуганных до поноса российских коллег, использовали все восемь минут хронометража. Обращиков успел выучить сюжет наизусть, поэтому смотрел не столько на экран, сколько на Придорогина. Тот почернел лицом — при том, что самого главного еще не видел.

На экране удмуртский мальчик Миша, едва различимый за бродящими ногами в джинсах и мини-юбках (съемка велась примерно с полуметровой высоты), вдруг развернулся и бросился бежать, расшвыривая людей в стороны. Изображение зашаталось, разъехалось и тут же стало четким — оператор принял камеру на плечо и дальше снимал, ни разу не сбившись. Он взял общим планом Мишу и вылетевшего ему навстречу «быка», поймал Мишин выстрел и ответный выстрел уже вырубленного охранника (встроенный микрофон «бетакама», как всегда, переврал звук, сделав его по-игрушечному звонким) и даже успел схватить фонтанчик на Мишином затылке, прежде чем удмурт повалился, растопырившись, как опрокинутый табурет.

Дальше следовал монтаж съемок с трех точек: очевидно, к тому времени опомнились коллеги первого оператора. Один из них и уловил торжественный выход Жени, за которым следовали Шурик и Витя из Самары. Женя сразу открыл огонь по группе, выскочившей следом за сваленным охранником. Двое татар осели, остальные рассыпались. Шурика камеры потеряли — он рванул по склону вниз, явно оттягивая огонь на себя. Витя на секунду застыл у ворот, поводя стволом, потом бросился к уставившемуся на него белобрысому парню, не то туристу, не то журналисту, который, пятясь, не переставал что-то испуганно говорить в сотовый телефон. Витя, неразборчиво зарычав, с лету ударил пистолетом по телефону — парень рухнул наземь, и к нему побежала девушка в белом брючном костюме. Витя отвернулся от них, заметил удмуртского мальчика Мишу, подбежал к нему, схватил за плечи, перевернул, увидел багрово-стеклянистый сгусток вместо глаза и тут же отпустил. В этот момент у самарца подсеклось колено, он сел на асфальт, попытался подняться и получил пулю в лицо.