Четвертый эшелон - Эдуард Хруцкий

Костров выскочил из машины и ударил из автомата вслед им, но люди уже скрылись в темноте, а стрелять в божий свет как в копейку смысла не имело.

— Смотри! — крикнул он шоферу и сунул ему в руки автомат, а сам склонился над лежащими у машины милиционерами. Один был убит, а второй, сержант, потерял сознание. Мишка расстегнул на нем шинель, разорвал гимнастерку и начал перевязывать. В темноте улицы послышался треск мотоцикла. Мишка выдернул из кобуры пистолет и прижался к борту машины. Мотоцикл подлетел с треском, и из коляски выскочил офицер милиции. В темноте Костров видел только серебро погон.

— В чем дело? — Вспыхнул фонарь. — Что такое, младший лейтенант?

— Нападение, — Мишка сунул оружие в кобуру, — ваших вот тут подбило.

Данилов

— Зажгите фонари, — приказал Иван Александрович.

Полоска света побежала по земле, осветив на секунду золотистую россыпь автоматных гильз, особенно ярких на черном фоне мостовой, кожаную перчатку, раздавленный коробок спичек, обрывок ремня. Все эти вещи сейчас для Данилова имели особый и очень важный смысл, потому что дорисовывали ему картину происшествия, становились свидетелями того, что произошло здесь сорок минут назад.

А луч продолжал скользить по мостовой, и вот его яркий кружок осветил еще одну гильзу, но она была длиннее автоматных и толще. Данилов поднял ее, подержал над светом. Да, впрочем, ему она уже ничего нового сказать не могла. Гильза была от патрона, которым снаряжается обойма к парабеллуму.

— Белов, — повернулся он к Сергею, — ищите гильзы от парабеллума.

Фонарик снова зашарил по земле.

— Товарищ полковник! — Данилов узнал в темноте голос капитана Самохина. — Собака взяла след, довела до развалин кинотеатра, там след потеряла. Но мы нашли вот что.

Данилов зажег фонарь и увидел, что Самохин держит шинель, обыкновенную солдатскую шинель с полевыми старшинскими погонами.

— Ну и что? — спросил Данилов.

— Вы посмотрите! — Самохин подставил воротник шинели под свет фонаря.

И Данилов увидел разорванную ткань и бурые пятна. Он потрогал воротник рукой. Грубое сукно было еще совсем сырым.

— Так, — сказал он, — так. А где нашли?

— Метрах в ста за углом. Собака облаяла.

— Понятно. Что еще?

— Найдено семь гильз от парабеллума, — ответил из темноты Белов. — Кроме того, рядом с убитым лежит парабеллум.

— Документы.

— Офицерская книжка на имя техника-лейтенанта Реброва Ильи Федоровича. Видимо, поддельная.

— Ну это не нам решать, а экспертам. Как милиционеры?

— Фролов в госпитале.

— Поезжай туда, Сережа, и, если можно, поговори с ним. Младший лейтенант и шофер дали показания?

— Да.

— Отпустите их. Впрочем, подождите. — Данилов подошел к машине. — Как ваша фамилия, лейтенант?

— Костров, товарищ полковник, — раздался такой знакомый и милый сердцу голос.

Данилов зажег фонарь и увидел, что у машины стоит и улыбается, блестя неизменной золотой фиксой, Мишка Костров.

Данилов и Костров

Мишка ходил по его кабинету, и комната наполнялась тонким перезвоном медалей и орденов, завесой закрывавших его грудь. Данилов с удовольствием рассматривал его. Костров был в ладном кителе, золотые погоны поблескивали в свете лампы.

— Сколько же у тебя наград? — спросил Иван Александрович.

— Два Отечественной войны, Красной Звезды, Красного Знамени, два Славы, три медали «За отвагу», медали за Москву и Сталинград.

Да, славно повоевал Мишка Костров. Здорово. Данилов разглядывал его и вспоминал их многолетнее знакомство от того дня, когда в начале тридцатых он арестовывал Мишку Кострова по кличке Червонец на одной «малине» в Марьиной роще.

«Вот что время делает, — подумал он. — Эх, ты Костров, Костров».

— Ты куда ехал? — спросил он Мишку.

— В Пинскую область, в район, истребительную роту принимать.

— Вот оно как.

— А то как же, — зло скосил глаза Мишка, — пацанов учить с бандитами воевать.

— Погоди-ка, Михаил, погоди, может, и не придется тебе туда ехать.

— Да ну! — обрадовался Мишка.

Данилов и Серебровский

— Ты погоди пока. — Данилов встал, взял лежащую на стуле шинель. — Я к Серебровскому пойду, буду просить, чтобы тебя в нашей группе оставили.

Сергей сидел на диване в кабинете начальника ОББ области, который он занял, как говорил сам, явочным порядком. Он сидел и внимательно разглядывал коробку от папирос. Иван Александрович знал, что если Серебровский о чем-то думает, то сосредоточивает внимание на вещах абсолютно случайных, не имеющих никакого отношения к делу.

— Ну давай живописуй, — вздохнул Серебровский.

— А чего давать-то? Я хотел рапорт написать...

— Да нет, ты уж своими словами, а эпистоляр — это после, для архива. А шмотки эти, — Серебровский ткнул папиросой в шинель, — на базар, что ли, несешь на «бимбер» менять?

— Погоди. В двадцать два часа сотрудники подвижного КПП сержант Фролов и милиционер Светлаков остановили машину-полуторку. Во время проверки документов трое неизвестных напали на них, открыв огонь из парабеллума.

— Откуда известна система оружия?

— Один пистолет нашли рядом с убитым и гильзы.

— Сколько?

— Семь штук.

— Прилично. Прямо-таки штурм. Порт-Артур, а не налет.

— Светлаков убит. Фролов ранен. Находящийся в кабине лейтенант Костров открыл огонь из ППШ, а шофер из карабина.

— Серьезный бой был. Даже однофамилец нашего героя попал в переделку.

— Не однофамилец.

— Ну, — вскочил Серебровский, — Мишка? Лично? Вот это номер. Ваня, готовь бумагу к его начальству. Пиши что хочешь, только Кострова с нами надо оставить. Он нам во как пригодится. — Серебровский провел ладонью по горлу.

— Он сейчас у меня сидит, — усмехнулся Данилов, — слушай дальше. Один из нападавших убит, двое скрылись. Когда они бежали, раненый Фролов подбил одного из нагана в шею.

— Откуда известно?

— Вот шинель нашли.

Серебровский разложил шинель на столе, внимательно рассмотрел.

— Так, Ваня! Ты нарисовал леденящую душу картину. Так. А слушай-ка, шинель твоего роста. А ну прикинь-ка!

Данилов пожал плечами и, брезгливо поеживаясь, натянул на себя чужую, чем-то неприятно пахнущую шинель.

— Повернись-ка, сынку, — Серебровский подошел к нему, внимательно осмотрел воротник. — А знаешь, Иван, ранение-то касательное, с такой отметиной много вреда можно еще принести. Как думаешь?

— А чего думать, — Данилов скинул шинель, вытер платком руки, — думать, Сережа, нечего. Они все равно постараются из города выйти. Нельзя им в городе-то оставаться. Да и потом Крук их ждет.

— Что предлагаешь?

— Рана хоть и касательная, да противная больно. С такой отметиной шеей не повертишь. Так?

— Так.

— А стало быть, подранок наш к врачу пойдет. Я распорядился уже, дана команда во все поликлиники, медпункты, аптеки, больницы, госпитали, практикующим частникам сообщено, участковые сориентированы: если кто обратится с похожим ранением, звонить нам.

— Добро. — Серебровский сел на диван, закурил. — Ну как ты пока обстановку-то оцениваешь?

Данилов потянулся к коробке, взял папиросу, задумчиво начал разминать табак.

— Как оцениваю?

Он помолчал и потом сказал резко:

— Плохо дело, Сережа. План-то, продуманный в Москве, сорвался. Алтунин убит.

— Так кто же знал, что Никитин «крестника» встретит? Незапланированная случайность.

— Так в Москву и доложим?

— Ох, Ваня, тяжелый ты человек...

— Что есть, то есть. Эти двое — единственная ниточка к Круку.

— Твои соображения.

— Ждать. Усилить внимание КПП, теперь приметы точные: высокий, ранен в шею. Да пусть здешние ребята начнут чистку всех притонов, всех подозрительных мест.

Младший провизор Стася Пашкевич

День был сухой и солнечный. Свет с улицы, пробиваясь сквозь крест-накрест забранные металлом стекла, падал на кафель пола замысловатой решеткой. Аптека была старой. Ее построили еще в годы Семилетней войны. Здесь перевязывали гусаров командующего кавалерией Фридриха Великого генерала Зейдлица, мудреным инструментом, больше похожим на пыточный, доставали пули у гренадеров Салтыкова. Окна аптеки видели затянутые копотью пушки Наполеона и польских повстанцев.

Немецкий комендант города, приехавший сюда, долго жевал сигарету, разглядывал кованый фонарь, свисающий с высокого потолка, видимо примериваясь, куда бы его можно было приспособить, но его убили партизаны ровно через неделю, и фонарь остался. Война не тронула аптеку так же, как не тронула ни одного дома на этой нарядной старинной улице.

Младший провизор Стася Пашкевич пришла на работу ровно в девять. Дежурный провизор Лазарь Моисеевич, поправив очки, сказал ей, вздохнув тяжело: