Поцелованный богом - Лариса Соболева

– Где именно? – уточнил Ренат.

– У фонтана. Он там один.

Инвалид развернул коляску и поехал назад во двор.

Кабан проторчал в приемной достаточно долго, чтобы проголодаться и безумно устать, к тому же его клонило в сон. Хоть он и ведет малоподвижный образ жизни, но три часа на одном стуле – это уже чересчур. Слухи по городу распространяются со скоростью молнии. Кабан уже был в курсе, что в Марлена Петровича стреляли, потому наполнился страхом под завязку. Страх и пригнал его сюда...

Вначале он воспринял похищение бабки из больницы как прикол, забавный трюк, дал Амбарцуму пацанов, потому что не оказать любезность такому человеку нельзя – он неправильно это поймет. А человек, то бишь Амбарцум, оказался свиньей, унизил его в присутствии посторонних. Кабан решил проучить его молчанием, то есть не рассказывать о гангстерах, к которым Амбарцум должен попасть под пресс. Но после покушения на Марлена, он задрожал, как раньше в лодке: вдруг гангстеры вернутся? Он не полный идиот, способен сообразить, что «прикол» со старушкой – это серьезная зависимость. В таком случае, разумнее зависеть от кого-то более сильного, чем Амбарцум. Подозревая, что убийство некоего Спасского, о котором долдонили два гангстера, связано с большими людьми, Кабан мечтал стать им полезным. Не даром, конечно. За информацию они обязаны обеспечить его безопасность.

Из кабинета вышел референт:

– Извините, сегодня он не может вас принять.

– Хорошо, – повторил Кабан. – А когда?

– Послезавтра.

– Хорошо, – согласился он. – Скажите ему, у меня важная информация.

– Обязательно, – снисходительно улыбнулся референт.

Кабан не оскорбился. В этом месте он не имел никаких прав, но, может быть, в недалеком будущем...

Перебирая купленные Ренатом белье, Майя вместо выражения благодарности отчитала его:

– Это же все стоит бешеных денег. Я не заказывала дорогое белье. А где одежда? Прикажешь мне в трусах и лифчике разгуливать, привлекая местных придурков? Хорошо хоть тепло, и наша одежда успела высохнуть.

– На проспекте Калинина только дорогое белье, – оправдывался Ренат. – А потом мы встретили инвалида... на коляске... о котором ты говорила. Мы решили завезти вам то, что успели купить.

– У меня не было таких денег. – Твердила она.

– Я свои добавил, потом рассчитаемся, – с намеком сказал Ренат.

Недовольная Майя намек не поняла, сгребла пакеты с бельем и ушла в комнату, где спала вместе с бабушкой. Маргарита Назаровна поблагодарила их за... вслух она не выговорила. Ей достались только трусики, причем в ее возрасте предпочтительней было носить более скромное белье, но дареному коню в зубы не смотрят. Смущаясь, Маргарита Назаровна отнесла интимные вещи, вернулась и, видя поспешные сборы мальчиков, забеспокоилась:

– Куда вы? А ужин?

– Потом, Маргарита Назаровна, – отмахнулся Сергей. – Не ждите нас.

Мальчики уехали, она вздохнула.

– Ба, куда они помчались? – спросила Майя.

– Ищут убийц.

– А когда найдут, что сделают?

– Полагаю, сдадут в милицию.

– Ба, мне это все не нравится. Почему мы должны прятаться, словно преступницы? Не лучше ли пойти в ту же милицию? Они тоже способны нас защитить, между прочим, на законном основании, а не так, как твои «мальчики». Мне бояться нечего, я ни в чем не виновата.

– Терпение, Майя, терпение. Я им доверяю. Тем более что и ты, и я успели побывать в руках бандитов. И кто нас выручил? Помни об этом.

– Ба, я не смогу торчать здесь безвылазно. Я уже задыхаюсь.

И вдруг бабушка второй раз удивила Майю, проявив жесткость, о которой внучка не подозревала:

– Сможешь! Почему я должна опять напоминать тебе о происшествии в аэропорту? У тебя что – мозгов совсем нету? Ты растеряла их в Египте? Мальчики помогают тебе и мне остаться в живых, а ты придираешься к ним. Попридержи свой язык, будь добра. И не смей ныть! Мне тяжелее, чем тебе, убили моего сына и внуков. Прошу и об этом помнить.

Бабушка ушла в дом, а на лице Майи читалось: ого!

Через полчаса они были на месте. Но поскольку с Ренатом инвалид контактировал охотней, он и остался у фонтана, а Сергей перешел на противоположную сторону улицы, спрятался в тени. Не мешало проверить, один придет инвалид или кого-то с собой притащит.

Время прошло, а он не появлялся. Сергей взглянул на часы – пятнадцать минут девятого. Обманул? Сделав Ренату, знак рукой, мол, ждем еще, Сергей высматривал среди людей подозрительных, не выпускал из виду и друга.

Инвалид появился в половине девятого, направил колеса прямо к фонтану. К нему подошел Ренат, Сергей остался следить за обстановкой и вскоре успокоился.

1928 год. Убийство.

Малышу исполнилось два года, назвали его Захаркой. Катя немножко поправилась, то есть, по местным меркам похорошела, и мамаша перестала ворчать, мол, кожа да кости. Ну а семейная жизнь – это не салоны в высшем свете, хотя эту сторону жизни Катя не успела узнать толком. Слишком они были разные с Назаром, оттого часто спорили.

– Нигде не вздумай сказать то, что мне говоришь, – взвивался Назар, не находя доводов, способных переубедить отсталую баронессу.

– Если вы делаете все правильно, то почему ты боишься? – спокойно возражала Катя. Она брала верх именно спокойствием, эта ее черта доводила Назара до белого каления. – Или твой страх и есть то счастье, за которое ты воевал? А почему тебя и подобных тебе твоя власть постоянно проверяет? Что она ищет? Не доверяет вам? И какое же это равенство, когда одни грабят других, и грабят при помощи ваших новых порядков. Они бесчеловечные, бандитские, несут вред людям.

– Это временное явление, – повторял Назар фразу Силантия Фомича.

– Временно – это когда недолго. Сколько можно мучить людей, держать их в страхе?

Политически необразованная жена вносила струю сомнения в и без того задурманенную голову Назира. Зима прошла тяжелая, по стране ударил хлебозаготовительный кризис. Неразбериха на пунктах сдачи зерна, снижение закупочных цен, дефицит промтоваров и их дороговизна, нехватка необходимого инвентаря и техники, слухи о войне – все это не способствовало стабилизации. Крестьяне не желали продавать зерно по ценам, не окупающим расходы, продовольственное снабжение городов оказалось под угрозой, в результате – ввели экстремальные меры, напоминающие продразверстку. Партия направила в деревню оперуполномоченных и рабочие отряды, которым надлежало проверить в непокорных сельсоветах партячейки, провести их чистку, найти спрятанные излишки зерна. Поощрялось фискальство: беднякам, которые помогали изъять излишки продовольствия, полагалось двадцать пять процентов от изъятого. Росло недовольство крестьян, вспыхивали бунты, на оперуполномоченных нападали и жестоко убивали... Много чего творилось вопреки логике, и не только у Назара опускались руки. Но слабость была непозволительной вещью, за нее тоже карали, вот и приходилось работать, стиснув зубы.

Два оперуполномоченных – Бершак и Мясищев – после изъятия излишков остались в помощь председателям трех хуторов с целью их объединения. Еще с прошлого года начала действовать система «контрактации», то есть по контракту в обмен на продукцию, которую крестьяне обязались поставлять, государство обязалось снабжать их необходимой техникой. Да только обещаниям уже никто не верил, работать задаром не хотели, сократили посевные площади. Втолковать неотесанным крестьянам, что кормить надо и город, так как именно там производят технику, оказалось непростым делом. Зерно необходимо было и на экспорт, за него давали валюту, а валюта нужна для индустриализации, ведь без новых заводов, нельзя выпустить технику для крестьян. Что в этих непривычных словах понимали простые люди? Ровным счетом ничего, но чуяли опасность.

Бершак и Мясищев поселились у Костюшко. К тому времени тот жил один в хате под соломенной крышей, его престарелая хозяйка успела отдать богу душу. Там и велись дискуссии о настоящем и будущем, о роли партии и ее членов. На удивление Назару, Костюшко защищал хуторян, а сам Назар в основном отмалчивался, изредка поддерживал рыжего пролетария, иногда не соглашался со всеми тремя. Однажды в конце августа они засиделись допоздна, Бершак, устав спорить, поднялся из-за полупустого стола:

– Вы как хотите, а я на Кубань иду. Искупаюсь.

– Да и мне пора, – засобирался Назар.

Им было по пути, оба натянуто молчали, к Бершаку и Мясищеву Назар относился неприязненно. Эти двое умудрились и отнять продовольствие, и пересажать людей по статье 107 Уголовного кодекса за «действия, способствующие поднятию цен». А кому охота оставлять семью без пропитания, без посевного материала? Естественно, люди защищали свое, это надо было понимать и проявить человечность. Но два залетных голубя, ничего не смыслившие в сельском хозяйстве, с каким-то остервенением оставляли семьи без мужей и отцов, без главных рабочих рук, а потом требовали, чтоб бабы и дети «делали поставки сельхозпродуктов».