Книга воспоминаний - Игорь Дьяконов

124

Закрытие букинистических лавочек и развалов после войны было большим ударом по традиционной петербургской культуре. Причина была тa, что их не мог контролировать Горлит (цензура).

125

За это он и был избран в Академию наук. А как только был избран, сейчас же уволился с работы, считая, что ему с женой академического оклада за глаза хватит, а времени на изучение шумерских документов лишнего не было — Александр Ильич был уже в пожилом возрасте

126

Франц suссès 'успех'

127

Козеткой назывался небольшой диванчик без спинки, но с закругленным повышением, чтобы, полулежа, опереться локтем.

128

Между квартирой и хозяйством обеих дам — Ольги Пантелеймоновны и Лидии Михайловны — было много сходства: обе были барыни и вкусы их были сходны, только Ольга Паптелеймоновна была богаче и глупее.

129

Поэтому Лидия Михайловна была твердо уверена, что её дети никогда не кричали, а если паши дети (и внуки) кричат, то исключительно из-за нашего плохого их воспитания и оттого, что мы «не принимаем мер». Впрочем, одно время спальня была перенесена в родильную, а первая комната была сдана учительнице — княжне Урусовой

130

Я.М. рассказывал о печально характерной для того времени реплике Графтио на какой-то его доклад: «Я вам дело говорю, а вы мне законы тычете».. сторож». Отец Я.М. был, видимо, человек незначительный. Зато незаурядной женщиной была его жена, Берта Владимировна; Я.М. даже хранил тетрадь записанных им ее афоризмов, а после се смерти в каждый день се рождения писал ей письма, недавно найденные мной

131

Лев Васильевич Ошанин, друг моего отца и виднейший в свое время антрополог, определил меня как смешение генов средиземноморской, северноевропейской и монгольской рас, а мою жену Пину — как «чистый североевропейский (нордический) тип».

132

Мотя — это и был Яков Миронович, по метрическому свидетельству Янкель-Мордух, на иврите — Я'ков Мордехай Магазинер.

133

Нелегально: по царским законам, репетитор должен был иметь свидетельство о праве на преподавание, иначе мог подлежать уголовной ответственности. Тем не менее, «вольных» репетиторов была тьма, это был обычный студенческий заработок, ведь стипендий не было

134

По словам Я.М., М.М.Ковалевский был человеком не только блестящего ума и широких знаний, по и независимого характера. Будучи назначен в Государственный Совет, он позволил себе а речи упоминать «моего друга Энгельса» и даже раз заговорил о Парижской Коммуне: но тут уж он был остановлен председательствующим и вынужден был извиниться: — Я же говорю только с осуждением

135

Нину эта ее гувернантка даже обратила в православие, хотя крестить не успела — повздорила с Лидией Михайловной, и ей было отказано от места. Нина в детстве даже мечтала принять мученическую смерть за Христа

136

Детей немецкой национальности (в Петербурге издавна было много — точнее говоря, 8 % — так называемых «василеостровских немцев») перевели в особую национальную школу — а ту вскоре закрыли в порядке борьбы с национализмом. Сейчас — после 30-х и 40-х гг. — в Ленинграде «этнических немцев», как принято говорить теперь, практически не осталось — как не существует «Республики немцев Поволжья». Немцы «по паспорту», почти полностью или даже полностью обрусевшие, встречаются в Казахстане, Южной Сибири, Узбекистане и, может быть, в селах Азербайджана

137

Футран значит «меховщик» — совсем другое социальное происхождение!

138

У Лидии Михайловны был сто младший брат Александр, эсер. В начале 1918 г. он был прислан в Петроград с заданием застрелить Ленина. Он отправился в Смольный — был принят Лениным, но рука отказалась стрелять Что было бы дальше — неизвестно, ибо Александр сразу после этого заболел «испанкой» (была такая грозная эпидемия гриппа, опустошавшая Россию и Европу в 1918 г.) и умер

139

У моих родителей такого слова и обиходе не было и быть не могло

140

В этo время она уже не преподавала в Восточном институте имени Енукидзе.

141

Тогда не говорили «расписались в ЗАГС»

142

Сразу запомнилось еще десять имен очень талантливых студентов-западников 1935–37 гг. поступления: один ушел к немцам, один служил в армии со мной; одна была участница испанской войны, выведенная Хемингуэем в романе «По ком звонит колокол», потом она же паша разведчица, потом зэк, потом жена выручившего ее замминистра; одна литературовед и переводчица, позже эмигрировала в США; один убит под Ленинградом; два переводчика в испанскую войну и позже наши разведчики; одни академик, один литературный переводчик; одна довольно известная германиста; один переводчик и литературовед, рано умер. Две очень заметные на факультете девочки ничем, кажется, не прославились — Если исключить неизбежный процент людей серых, никак не запомнившихся, то все-таки запомнилось много: из человек ста или чуть больше поступавших моя память сохранила два десятка — их судьбы тоже характерны. Тридцать седьмым — тридцать восьмым годом это поколение было сравнительно мало затронуто; многие уцелели — а в 1941–44 гг. они успели уйти в армию офицерами, главным образом переводчиками

143

Я этим огорчался и удивлялся, но в то же время понял, что так оно и должно быть: ведь ясно же, что моя ассириология — форменная мура, я сам всегда говорил и другим объяснял, что, ею занимаясь, нельзя терять чувство юмора.

144

Со Старковыми мы, и особенно как раз Пина, сдружились после войны. Особенно Пина любила Клавдию Михайловну

145

Меньшие божества (латин.).

146

До 1932 г. в СССР паспортов не было, и в первом издании «Большой Советской энциклопедии» они определены как «орудие классовой эксплуатациии»

147

Возможно, потому, что у Яши было плохо с иностранными языками.