Идеология меча. Предыстория рыцарства - Жан Флори

Таким образом, сражаться и защищать церкви Божьи должно королям и principes мира сего. Функция епископов — самая мирная: самоотверженно печься о своей пастве, пасти pauperes церкви, защищать дело вдов и сирот и одевать тех, кто наг.[455]

Итак, в этом послании мы снова находим набор добродетелей, называемых «рыцарскими». Но ни одна из них не упоминается в связи с milites.Часть их входит в функцию (королевскую) обороны королевства и защиты церквей, часть — в функцию (епископскую) помощи и содействия бедным, вдовам и сиротам. Однако отметим, что последняя задача, которую церковь во времена Каролингов возлагала на королей, теперь вновь становится задачей церкви в рамках ее миротворческой и благотворительной миссии. Былое призвание королей раздваивается: за королем остаются военные задачи, церковь стремится взять на себя функцию сохранения мира. По крайней мере, такое впечатление остается при чтении этого важного послания Фульберта.

Что касается milites,то их не наделяют никакой собственной функцией. Набросанная Фульбертом картина «военной» жизни представляет собой даже нечто вроде негатива будущих рыцарских добродетелей: жестокость по отношению к монахам и каноникам, расхищение церковных имуществ, насилие над слабыми и всевозможные грабежи. Milites далеко не защитники церквей и бедных, а наоборот, самые ярые их враги. Фульберт не говорит, к сожалению, ни что это за milites,ни на каком социальном уровне они находятся; он удовлетворяется наброском мрачной картины нравов militia anna,[456] не уточняя, то ли эта militia ведет себя так по собственному побуждению, пользуясь общим безвластием, то ли, напротив, только выполняет святотатственные приказы своих хозяев. Нечестивое поведение, в котором Фульберт упрекает своего клирика, обвинение его и его domestici в насилиях подталкивают выбрать первый вариант… если только этот клирик не принадлежит к довольно значительным вассалам, a domestici,о которых идет речь, — не milites клирика. Этот вероломный вассал вместо помощи солдатами, которой Фульберт был бы вправе ожидать, обращает мечи этих самых солдат против тех, кого они должны защищать. В таком случае утверждение Фульберта сходится с утверждением Аббона: защитники церквей первыми бросаются их обирать.

Заключение

На рубеже тысячелетий Англия все больше страдает от разорительных набегов датчан, рейды и грабежи которых с 991 г. делаются все интенсивней. Эльфрик призывает к созданию некоего священного союза, группирующегося вокруг короля. Чтобы получить поддержку Бога, все сословия должны выполнять миссию, которая им свойственна: orntorcs — молиться, не сражаясь, laboratores — кормить всю страну, bellatores — отважно защищать ее. Этим bellatores поручено решать задачу, которая некогда возлагалась только на короля и которая здесь возвращается к королю через посредство одной из опор его власти — «людей войны» всех классов, объединенных единой миссией.

В ту же эпоху во Франции центробежные силы феодализма еще не лишили короля этики защиты страны, церквей и бедных. Но как у Аббона Флерийского, так и у Фульберта Шартрского хорошо заметна мысль, что наибольшая опасность теперь грозит христианскому миру изнутри, а не извне. Наличие у церкви вассальных связей и земельных владений побуждает ее искать покровительства у мирян, которые бы представляли и защищали ее. Именно их, по нашему мнению, а не всех milites (слово, которое в этой связи не появляется) Аббон и Фульберт упрекают в том, что те не довольствуются своими stipend in,терзают друг друга и не защищают церкви, доверенные им. Они не предлагают никакой особой этики для milites и, похоже, не очень интересуются ими. Единственный портрет militia armata,набросанный тогда, изображает даже нечто вроде негатива с достоинств, которые позже станут рыцарскими. В то время христианскому миру грозит много опасностей, и почти все — внутренние: конфликты монахов и епископов, ереси, насилия и грабежи в церквях и монастырях. Следовало вести борьбу с этими угрозами, каждая из которых посвоему способствовала выработке будущей рыцарской этики. Изучение документов соборов покажет нам, как эта борьба на лексическом уровне сблизила две этики — этику королей и этику простых воинов. Два вида этики, которые до сих пор различались во всем, несмотря на относительное повышение оценки сословия воинов, подчеркнутое в этой главе.

Глава восьмая

Установления «мира» и рыцарская этика

I. Упадок королей, возвышение князей: Адемар Шабаннский

В конце X века во Франции, особенно к югу от Луары, наблюдается упадок королевской, а иногда даже и графской власти. Это происходит, например, в Провансе, в Аквитании и в Каталонии.[457] Отмечается также возвышение шагеленов и установление их «порядка». В то же время это распыление власти ведет к повышению оценки местных воинов, которые, происходя из сервов или близких к ним слоев, постепенно выделяются из массы pauperes,к которой коекто из них раньше принадлежал, но, благодаря службе с оружием в руках — и даже просто возможности пользоваться этим — теперь стал отличаться от нее. Война, некогда объявлявшаяся лишь королем или связанная с необходимостью защищаться от набегов языческих орд, все чаще и чаще становится делом местных князьков, окруженных вооруженными отрядами, как правило, конными. Отныне в глазах церкви она теряет свой дозволенный или хотя бы легитимный характер защиты страны. Частная война ломает порядок в христианском мире. Король же, как представляется, все больше забывает о своей миссии поборника мира, защитника церквей и pauperes.С конца X по первую треть XI века заметно все возрастающееослабление влияния королей.[458] Конечно, еще продолжают хвалить короля, славить в нем, как Адемар Шабаннский в Гуго Капете, amator sanctae ecdesiae (почитателя святой церкви), в Роберте Благочестивом[459] — vir clarae honestatis et magnae pietatis, ornamentum clericorum, nutritor monachorum, pater pauperum, assiduus vere Dei cultor (мужа безупречной чести и великой набожности, красу клириков, опору монахов, отца бедных, поистине ревностного служителя Бога). Но в этом перечислении добродетелей короля отсутствует (и, вероятно, не случайно) та, которую раньше упоминали первой и формулировали как protector patriae (защитник родины) или pugnator fortissimus (храбрейший воин). Такими словами Адемар называет не короля, а Гильома Благочестивого, первого наследственного графа Овернского, добавляя, что эта воинская доблесть побудила короля Эда уважать его.[460]

Действительно, наследниками королевской идеологии в это время становятся principes.Например: Адемар создает портрет Гильома V Великого, герцога Аквитанского, используя выражения, которыми раньше характеризовали королей. Герцог в его описании очень могуществен, исполнен славы и мудрости, защигник pauperes,он ведет себя по отношению к монахам, как истинный отец по отношению к детям. Он всегда любил церковь и поддерживал ее, особенно римскую (как некогда сам Карл Великий).[461] Властитель и миротворец, он покарал нескольких смутьянов в своем графстве, как церковников, так и шателенов, а также еретиков, внушив повиновение первым, предав огню замки вторых и… тела третьих. С тех пор вся Аквитания жила в мире, и никто не осмеливался поднять руку на нее. К тому же этот принцвоин, напоминает Адемар, был еще и государем очень просвещенным, в детстве получил образование, запоем читал и не уступал по культуре монахам, к которым всегда обращался за советами по управлению страной.[462]

Во многом Гильом Аквитанский предстает нам «заменой» короля, ему присущи королевские добродетели и функции. Как король, он — защитник слабых, опора церквей, покровитель духовенства. Так что не удивительно, что Бог помог ему в выполнении этих чисто королевских задач![463]

Адемар Шабаннский пишет свою «Хронику» около 1028 г. До тех пор, однако, Аквитания была далека от того образа мира покняжески, который представлен в только что приведенных строках. Он и сам сообщает, что покой церквей порой серьезно нарушался, и не только ересями, но и набегами датчан, поднимавшихся вверх по рекам,[464] а более того — войнами и насилиями знатных христиан. Advocati и defensores духовных заведений не всегда были на высоте своих задач, как, к примеру, графы Ангулемские.[465] Некоторые principes и nobiles,менее благочестивые, чем те, что пришли утешать больного Гильома Рубаку после его возвращения из паломничества в Иерусалим, предавались частным войнам, насилиям, грабежам.[466] Против этих притеснителей церквей, клира и pauperes (тех самых, кого здесь больше не защищает король и которых, по его словам, защищал граф Аквиганский) Адемар произносит многочисленные проповеди, призывая к солидарности optimates,к своеобразному сотрудничеству мирян и духовенства: клир будет молиться за мир, а светские вожди — охранять его силой оружия.[467]