Петербург-Ад-Петербург - Олег Суворинов

Я ехал к Кате.

2

Без четверти семь я вошел в монастырские ворота. Вороны, мокрые от дождя, нахохлившись, сидели на березах, которые росли на территории монастыря, и зловещим карканьем перекрикивались друг с другом. В местах, подобных этому, я всегда испытывал одни и те же чувства. Внутренний двор монастыря, его пустынность и безлюдье вселяли тяжелейшую тоску, что-то вроде тихой скорби или даже опустошения. Если учесть мое внутреннее состояние после совершенного деяния, то несложно догадаться, что множество негативных ощущений, сливаясь, давали новое чувство, чувство «живой смерти». То, что раньше я считал невозможным в принципе — произошло. Я убил человека. И до сих пор мне не был понятен мотив этого убийства. Что за неведомая сила направила меня, что за сила подняла мои руки с топором на человека и что, наконец, мне с этим всем делать?!

Так думал я, стоя под проливным дождем во внутреннем дворе монастыря. Тошнота усиливалась, к ней добавилась сильнейшая головная боль, от которой у меня начался тик правого века. Во дворе не было ни души. Только вороны. «Надо бы кого-нибудь найти, — подумал я, — не стоять же здесь вечность, которой у меня нет. Милиция, наверное, уже сломала дверь и все обнаружила, а консьерж рассказал им обо мне. Теперь я один подозреваемый… На меня повесят пять трупов!»

Тревога росла, достигая уровня помутнения рассудка. Медлить было нельзя. Необходимо было как можно скорее поговорить с Катей и все ей рассказать, а там будь, что будет.

Подняв свой чемодан, я прошел вглубь территории монастыря. В центре располагался небольшой храм. Здание его казалось серым и мрачным от дождя, а купола в полумраке походили на пять больших черных луковиц. На одном из крестов сидела ворона.

Справа от храма стояла колокольня, которая служила входом в монастырь. Ее реставрировали, в связи с этим во двор монастыря можно было попасть через западные ворота. С левой же стороны расположились три длинных трехэтажных здания из красного кирпича, сложенные на старинный манер с округлыми окнами. В окнах горел свет, но улица была пустынна.

Продвигаясь вглубь этого садика, сквозь сумерки и дождь, я заметил небольшую деревянную беседку. Невдалеке от беседки висела табличка «посторонним проход закрыт». Не обращая на нее никакого внимания, я прошел дальше и вышел к одному из трех зданий с округлыми окнами. Входить в него я посовестился. Мало ли, что?

Неожиданно из одной двери вынырнула маленькая, юркая, как мышка, с покрытой головой послушница, и быстрым шагом направилась в мою сторону. На секунду показалась, что она идет ко мне. В самом же деле, девушка с опущенной вниз головой прошла мимо меня — словно не замечая, что я стою — и хотела скрыться за поворотом. Но я окликнул ее:

— Сестра! Постойте, сестра!

Послушница вздрогнула, потом остановилась, а после развернулась ко мне и замерла. Я схватил свой чемодан и пошел к ней.

— Добрый вечер, — сказал я, подойдя к ней ближе.

— Здравствуйте, — кротко ответила она, не поднимая на меня глаз.

— Сестра, мне необходимо встретиться с матушкой Алексией.

Послушница вздрогнула, словно я сказал ей что-то очень обидное и через некоторое время тихо сказала:

— Монастырь уже закрыт для посетителей…

— Там на табличке написано, — перебил я, — что он работает до восьми часов вечера, а сейчас еще нет восьми!

— Да, это так, — отвечала она, — но матушка уже не сможет принять вас. Приходите завтра.

— Как же вы не понимаете, мне во что бы то ни стало нужно поговорить с ней именно сейчас. Сию же минуту!

— Это невозможно, — тихо сказала она и собиралась уйти.

— Да стойте же вы! Я вас умоляю… Это вопрос жизни и смерти. Послушайте, я никогда бы не осмелился беспокоить матушку Алексию, если бы не острая необходимость. Умоляю вас, пойдите к ней и скажите, что с нею хочет поговорить совершенно отчаявшийся и пропащий человек Герман Гарин… И еще скажите ей, что это займет не более десяти минут. Сестра, я вас умоляю, прошу вас, сестра… Это чрезвычайно важно для меня!

Послушница медленно подняла на меня глаза и, увидев в них застывшие слезы, спокойно сказала:

— Постойте, пожалуйста, здесь, под козырьком, а я попрошу одну из сестер поговорить с матушкой.

— О, вы так добры… Я вам очень благодарен…

Она, не слушая меня, растворилась в темноте.

Я, было, хотел закурить, но потом решил не делать этого в монастыре. Пошли минуты томительного ожидания. Мокрая одежда прилипала к коже, отчего создавалось неприятное ощущение. Через некоторое время мне показалось, что меня начинает знобить. Дрожь ощущалась во всем теле, а кости ломило, как при высокой температуре. «Неужели я заболеваю? — пролетело у меня в голове. — Только не это, черт возьми. Только не это…»

Из-за поворота появилась та же послушница с монахиней, которую трудно было отделить от полумрака. Ее черное одеяние сливалось с темнотой и создавалось впечатление, будто рядом с послушницей плывет темное пятно.

— Это — мать Евлампия, — сказала послушница, не поднимая глаз. После чего сразу развернулась и скрылась за поворотом.

— Добрый вечер, — сказал я.

— Здравствуйте, — ответила она. — Что вам угодно? — Она держалась спокойно и немного сурово смотрела на меня. Мне стало несколько не по себе от ее испытующего взгляда.

— Мать Евлампия, — начал я, страшно волнуясь, — мне очень нужно поговорить с матушкой Алексией. Это вопрос жизни и смерти!

— Вы можете сказать мне все, что хотите сказать матушке. Я ей передам. А в любой другой день вы сами сможете с ней поговорить, но не сегодня. Это невозможно потому, что матушка не принимает сейчас никого, — разборчиво выговорила она, перебирая в руках четки.

— Я все это понимаю, — ответил я, — но все же мне нужно встретиться с ней сегодня же. Это очень, слышите, очень важно для меня!

— Простите, но это невозможно, строго сказала она. — Да, благословит вас Бог…

— Он уже меня сполна благословил! — нервно сказал я.

Монахиня в недоумении посмотрела на меня.

— Так благословил, что дальше некуда! — крикнул я, так как дождь усиливался и стучал по откосам и козырьку. — Что же вы за люди такие? Человеку плохо… Он потерян, измучен! Он единственный раз в жизни просит аудиенцию у духовного лица, а ему ее не дают. Что же ему делать? Я приехал сюда издалека… Я уверяю вас, что мне нужно только десять минут и все. Прошу вас, попросите матушку Алексию принять меня. Хотите, я встану перед вами на колени?

— Господь с вами! — испуганно сказала мать Евлампия, после небольшой паузы добавила: — Иди за мной.

Я, не говоря ни слова, пошел следом за ней к двухэтажному зданию, выкрашенному в бело-желтый цвет. Уже совсем стемнело.

Мы вошли в душный коридор, где стояло несколько деревянных лавок, и более ничего не было. Мать Евлампия скрылась за одной из трех дверей. Я сел на лавку и стал ждать.

Буквально через пару минут из дверей вышла мать Евлампия с матушкой Алексией. То, что это была игуменья, не было ни малейшего сомнения. Я понял это по наперсному кресту.

Мать Евлампия прошла мимо меня и вышла на улицу, а матушка Алексия, поздоровавшись со мной, остановилась и несколько секунд изучала мое лицо, которое, наверное, было ужасно. После чего предложила мне сесть на скамью и села сама.

Матушке Алексии на вид было около шестидесяти пяти или семидесяти лет. Держалась она очень уверенно. В ее приветствии слышалась кротость, которая странным образом сочеталась с невероятной уверенностью. Глаза ее были умные и проницательные, а лицо ее в глубоких морщинах, сохранило отпечаток былой красоты. Очевидно, в молодости эта женщина была очень привлекательна, но, пренебрегая дарованной красотой, все же выбрала монашество.

— Зачем вы хотели видеть меня в неурочный час? — тихо спросила она.

Я немного смешался, но быстро собрался и произнес:

— Знаете, матушка Алексия, мне нужно поговорить с вами и кое о чем попросить.

— Продолжайте. Я вас внимательно слушаю.

Четки тихо шуршали в ее руках.

— Понимаете, в чем дело. К вам сегодня в монастырь приехала девушка по имени Екатерина Тихонова. Вы, по ее словам, очень хорошо знали ее мать, которая семь лет назад умерла. Катерина приехала к вам, как мне известно, на две недели, а у меня двух недель, к великому сожалению нет. Мне необходимо с ней поговорить именно сейчас.

Матушка Алексия внимательно выслушала меня и сказала так:

— Начнем с того, что Екатерина прибыла к нам в монастырь не как гостья, а как послушница.

У меня все внутри перевернулось от ее слов, но я изо всех сил старался держаться.

— Она сама изъявила подобное желание, — продолжала она, — ее к этому, как вы сами понимаете, никто не склонял. Что до матери ее — я на самом деле хорошо знала Антонину Степановну, когда еще не была игуменьей этого монастыря. И еще. Екатерина прибыла сегодня сюда не в самом лучшем состоянии. Сестры молятся за нее…