Я — истребитель - Владимир Поселягин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Взлетаете по команде, — сказал Никитин.
Я в это время застегивал ремни парашюта, который мне помогал надевать один из незнакомых механиков, и только кивнул, после чего пропустив вперед Никифорова, полез в кабину «пешки» через люк снизу. Степанов уже занял свое место и с интересом крутил головой у одного из ШКАС-ов.
Подсоединившись к внутренней связи, я достал из кармана свои очки и одел их вместе с шлемофоном.
— Как связь, слышите меня? — спросил я.
— Норма командир, — ответил штурман.
— Слышу хорошо, товарищ командир, — отозвался Степанов.
С помощью передвижного компрессора я запустил сперва правый мотор, потом левый. Поработав на холостых оборотах, прогревая моторы, я нетерпеливо посмотрел на Никитина, как меня отвлек Степанов.
— Товарищ командир, связь с штабом фронта установлена. Прием довольно четкий.
Повернувшись, я увидел, как майор резким движение махнул рукой, давая разрешение на взлет.
Приборы в кабине я знал на отлично, поэтому манипулируя управлением, дал газу и стал разгоняться.
Оторвавшись от земли, я убирая шасси, спросил у штурмана:
— Курс?
— Тридцать два.
— Поворачиваем, — сказал я бодрым тоном, хотя с меня градом тек пот. Машину я так и не смог почувствовать, не давалась она мне, и было такое впечатление, что долго я ее не удержу.
— Как дела командир? — спросил Никифоров.
— Плохие дела, товарищ политрук. Не чувствую я машину. Уже три минуты летим, на два километра поднялись, а машину я не чувствую, — мне хотелось плакать, я был такого мнения о себе, а тут такой облом.
Свое самомнение я получил, пробуя летать на самых разных типах самолетов, и на первых же минутах сразу понимал, что и как можно на ней делать. Чувствовал машину. Даже во время авиашоу во Франции над аэродромом «СЕРНИ-ФЕРТЕ-АЛЛЕ» под Парижем в прошлом году, где я летал на B-24 «Либерейтор», который мне разрешил пилотировать хозяин этого самолета, так я почти сразу его «понял». Несмотря на то, что рядом сидел хозяин и тревожно смотрел что я делаю. Однако спор с дядей Жорой он проиграл, в том, что я не смогу управлять им, а я смог.
— Возвращаться мы не можем… — начал было говорить Никифоров, как я досадливо прервал его.
— Да не в этом дело, я ПОКА его не почувствовал, мне нужно время. Так что я сейчас буду делать небольшие маневры, и виражи, вы внимание не обращайте, лучше за воздухом следите.
— Мы с курса сбились. Возьми на семь… это правее, — сказал он.
— Знаю я как ориентироваться, — пробурчал я, делая осторожный поворот направо.
— Вижу линию фронта, — сказал я, делая легкие виражи на право, налево. Дымы от горящей техники действительно были видны хорошо.
— Курс семнадцать, — сказал Никифоров.
Повернув, куда он приказал я, внезапно для всех заорал:
— Аааа. Есть! Чувствую машину!!! Чтоб ее… в… и…
— Командир в чем дело? — попытался прокричатся через мой мат, Никифоров.
— Я машину почувствовал!
— Все нормально? — осторожно спросил Никифоров.
— Норма, все самолет мой, — и в подтверждение сделал бочку с выходом из пике.
— Командир больше так не делай, или лучше предупреждай, мы и так поняли что у тебя все в порядке, — сердито сказал Никифоров, под одобрительное молчание Степанова.
— Подходим к месту прорыва. Начинаем работу, — внезапно сказал штурман.
— Работаем, — ответил я.
Во время поворотов я внимательно осматривал землю, изредка отвлекаясь от наблюдения за небом. Особист постоянно бормотал в ларингофон передавая данные о местоположении немецких и наших войск, количестве и вооружении. Честно говоря, что он там видит, на изрядно задымленной земле, не понятно, но он не умолкает не на минуту, указывая куда мне и где повернуть.
В километре от нас, двенадцать «хеншелей» бомбили наши войска, неподалеку висела «рама», от чего я крепко сжимал штурвал, так хотелось атаковать их.
— Командир, под нами мост, и скопление войск. Штаб приказал разбомбить его, — сказал Никифоров, на миг прервав передачу данных.
— Ху. м что ли?
Оба члена экипажа засмеялись.
— Нет. Думаю вторым вылетом. Взять полную нагрузку и… Справимся?
— Не знаю, я истребитель. Не бомбил никогда. Попробуем.
Мы висели над войсками Вермахта еще минут тридцать, после чего ушли от места прорыва на юг, согласуясь со штабом фронта.
— Товарищ политрук, горючка на исходе, — сказал я особисту.
— Сейчас… Возвращаемся, нам дали разрешение.
Самое сложное это посадка. Поэтому на подлете к аэродрому я был во внимании, оба члена экипажа следили за воздухом, чтобы нас не сбили при посадке, так что я не отвлекался, наблюдая еще и за небом.
— Есть касание, — пробормотал я, и стал притормаживать самолет, полностью убавив газ. Когда мы подкатились к месту стоянки, где нас уже ждал топливозаправщик, машина с бомбами и механики, я дал газу и лихо развернулся, заглушив моторы. От штаба к нам пылила полуторка с командованием.
Я последним вылез из машины, и встал под ветерком, который остужал мое разгоряченное тело. Гимнастерка вся в пятнах пота, под ветром стала слегка холодить тело. Сильно зачесалась спина, там, где рана. Потянувшись, я под гудение нагнетателя бензовоза, и шум бензиновой струи в бак, сказал присевшему рядом на снятый парашют, Степанову:
— Хорошо-то как. Слушай, а нас кормить то будут? А то есть охота.
— Не знаю, товарищ старший сержант.
— Будут, товарищ старший сержант, столовую предупредили… да вон уже несут, — сказал один из ползающих по самолету механиков.
И действительно от столовой к нам быстрым шагом, даже можно сказать трусцой спешили две официантки с бидоном и корзиной.
Особист, вместе с фотоаппаратом уехал в штаб, оставив начштаба. Переговорив с механиками, которые заканчивали осмотр раскаленных моторов, он направился к нам.
— Так, товарищ старший сержант. Теперь составляем рапорт о вылете, — сказал он подходя к нам, и на ходу доставая лист бумаги.
Вздохнув, я встал и используя крыло как стол, согласуясь с капитаном быстро накидал черновик.
— Нормально. Теперь переписывай.
Написав рапорт и расписавшись отдал его капитану, который изучив, и как-то озадаченно кинув на меня взгляд, тоже расписался, что-то дописав, После чего убрал лист в папку, и направился к штабу.
«По-русски же писал, что это он так на меня посмотрел?» — озадаченно подумал я, гладя ему в спину.
— Кушайте товарищи летчики, — услышал я девичий мелодичный голосок.
— Что у нас сегодня, Любаш? — спросил я у знакомой официантки, которая носила нам обед в санчасть.
— Вареники.
— Вишневые?
— Нет, товарищ летчик. С творогом.
Вернувшийся без фотоаппарата особист, присоединился к нам. Быстро и торопливо пообедав, мы снова заняли свои места, и после приказа пошли на взлет.
— Ну ни хрена себе!!!
— Что? — спросил особист.
— Да как ей управлять теперь? Мы сколько взяли?
— Так механик же говорил…
— Да говорил что полную, а сколько это?
— По две двестипятьдесятых на внешних держателях, и шесть соток во внутреннем бомболюке.
— Тысяча шестьсот?!!!
— Да.
— Я то думаю что это мы так долго оторваться не могли!!
— Все нормально?
— Да в принципе норма. Но все равно маленько не по себе.
— Курс шестнадцать, — сказал особист, после того как мы поднялись на три тысячи метров отойдя от аэродрома на двадцать километров.
При подлете к мосту мы внимательно обшарили глазами небо.
Кроме «рамы» вдали, небо было чисто.
— Сперва бомбим, потом пикируем. Веди, — отреагировал я.
— Я сокол-17, вышли на цель нача… — забубнил в рацию Никифоров.
По данным, что мне давал штурман мы под заградительным огнем зениток, встали на боевой курс.
«— Блин, и свернуть нельзя!!!» — подумал я когда буквально в десяти метрах под нами вспух очередной разрыв снаряда.
— Сброс!!! — заорал Никифоров и я почти сразу почувствовал как пешка скакнула вверх, освобождаясь от груза.
— Ну что там? — спросил я нетерпеливо, уходя противозенитным маневром.
— Падают-падают. Пока еще пада… Есть!!!
— Ну???
— Да не видно не зги, пыль одна… Сейчас… Черт! Мост цел. В скопление войск попали рядом с берегом, горит там что-то.
— «Мессеры» заходят с солнца, — вдруг закричал Степанов.
Смело повернувшись в сторону солнца, я чуть прищурившись посмотрел на две пары немцев которые с высоты падали на нас.
«— Отлично подготовленная и исполненная атака. На пять баллов! Однако еще далековато, уйти мы не успеем, но вот спикировать это да. Успеем!» — успел подумать я, и дернув «пешку» в сторону, вошел в пологое пикирование.
— Парни, держитесь, пикирую на мост! — закричал я, положив палец на кнопку сброса бомб.