История Польши - Михал Тымовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В X–XI вв. польское государство создало организационные и территориальные рамки, в которых оказались близкие по языку и культуре племенные группы. Другие группы, не менее близкие, которые остались за пределами государства Пястов (как население Поморья), не вошли окончательно в состав сложившегося позднее национального сообщества. В то время культурные и языковые различия польских и чешских племен были не большими, чем различия между полянами и вислянами. Но наличие собственных государств обусловило постепенное формирование двух разных народов. В период удельной раздробленности над государственными связями стали преобладать национальные. Их символизировали общая династия, общая территория, название «Польша», применявшееся по отношению ко всем удельным княжествам, единая церковная провинция, общепольские культы свв. Войтеха и Станислава и сходство правовой практики во всех княжествах. Огромное значение имела вековая традиция собственной, централизованной государственности и общая история. Популярность хроники Винцентия Кадлубека, прославлявшего деяния и достоинства поляков, является наиболее ярким свидетельством их гордости за собственное прошлое. Это прошлое, впрочем, переносилось далеко вглубь веков, в догосударственную эпоху, в мифические времена, пересказывая легенды о Краке, Ванде, позднее о Лехе и других славных предках. Термином natio определяли людей общего происхождения и эту черту приписывали польскому сообществу. Использовали и термин gens, имея в виду общность языка. Эти две черты характеризовали не только обладавшую национальным сознанием элиту, но и прочих поляков. Таким образом, круг групп, сознающих свою национальную принадлежность, оставался открытым для тех, кто, благодаря продвижению по социальной лестнице и культурному развитию, переходил в него из слоев, не обладавших подобным сознанием и не испытывавших потребности в чувстве национальной общности.
Языковые критерии, менее значимые в X–XI вв., когда группы западных славян мало чем отличались друг от друга, стали более заметными в XIII столетии и сыграли в Польше большую роль. В этот период возникло чувство опасности для исконных культурных ценностей, связанное с действиями чужеземных захватчиков и колонизацией на основе немецкого права. Пик столкновений на этнической почве пришелся на рубеж XIII–XIV вв., а их источником стал, помимо политической и хозяйственной деятельности, вопрос об использовании польского языка во время проповеди, к чему обязывали статуты синода 1285 г. Обязательное использование священнослужителями языка прихожан оказало большое влияние на развитие польского литературного языка. Еще раньше выделился язык правящей элиты, единый для всей территории государства и включавший неизвестные в племенную эпоху термины из сферы государственного управления. Владение им стало одним из признаков принадлежности к правящей группе. Объяснение истин веры по-польски и забота об их однозначности заставили церковь разработать свод польской терминологии, применявшейся по всей польской провинции. К древнейшим памятникам польского языка относится созданная в XIII в. песня «Богородица» и записанные в начале XIV столетия «Свентокшижские проповеди».
XIV в. стал периодом укрепления национального чувства в широких кругах польского общества, что явилось следствием внешней угрозы и, прежде всего, войн с Тевтонским орденом. Необычным свидетельством состояния самосознания тогдашних поляков, представлявших различные социальные слои, являются показания свидетелей на польско-орденских процессах. Они ссылались на принадлежность Гданьского Поморья к Польскому королевству, апеллируя к истории этой земли, династическим правам, единству церковной организации. Они говорили также, что «знают об этом все люди настолько, что… никакие уловки не позволят утаить фактов». Этими свидетелями выступали удельные князья, епископы, можновладцы, настоятели церквей, мелкие рыцари и горожане.
В XIV в. условия формирования польского народа коренным образом изменились. С одной стороны, более трети населения, говорившего по-польски, оказалось за пределами объединенного королевства. С другой — само это королевство не было этнически однородным, поскольку в нем наряду с поляками проживали немцы, русины, евреи и люди, говорившие на иных языках. Ситуация еще более осложнилась после унии с Литвой, а в XV столетии — после возвращения Гданьского Поморья. Тем не менее, в условиях толерантности различные этнические и религиозные группы вполне гармонично сосуществовали друг с другом. На национальное польское самосознание, апеллировавшее к общему происхождению, языку и обычаям, наложилось сознание государственной принадлежности, связавшее жителей Литвы и Короны, относившихся к различным этническим группам. Оно было (либо могло быть) присуще в равной степени немцам из Торуня, русинам с Волыни, полякам из Великой Польши или евреям из Кракова. Государственная принадлежность связывала этих людей порой сильнее, чем этническое сознание, что доказывают усилия немецких горожан Гданьска, Торуня и Эльблонга, предпринимавшиеся с целью инкорпорации Пруссии в состав Польши. Конфликты Польши и Литвы с Тевтонским орденом также имели не национальный, а межгосударственный характер.
Это вовсе не приводило к отмиранию местных и областных связей. Каждый ощущал себя членом своего небольшого сообщества, а большинство по-прежнему не знало связей более высокого уровня и не нуждалось в них. Однако тем, кто желал выйти в своей деятельности за пределы круга местных вопросов, — был ли то занимавшийся политикой вельможа или участвовавший в жизни своей епархии и польской провинции клирик, или выезжавший на войну мелкий рыцарь, или занятый межрегиональной и международной торговлей купец, или же искавший лучшей доли крестьянин — всем им приходилось сталкиваться с жившими в том же государстве людьми другого языка, другой культуры, религии. Благодаря этому, в XV столетии наряду с терпимостью по отношению к другим культурам и религиям у поляков складывалось все более сильное понимание самобытностии своеобразия собственной культуры. Таким образом, рост национального самосознания пришелся, что вовсе не является парадоксом, на период создания многонационального государства.
XV столетие стало временем подлинного расцвета Польши. В области международных отношений он был связан с победоносными войнами и успехами династической политики; во внутренней политике — с расширением круга лиц, участвовавших в управлении государством. Специфической чертой была многочисленность рыцарского сословия и равенство его членов. Все они получили привилегии, признававшие за ними личную и имущественную неприкосновенность.
Приблизительно до середины XV в. сословный характер государства способствовал распространению сознания государственной принадлежности среди низших сословий. Однако в последующие десятилетия, когда привилегии для рыцарства все более нарушали межсословное равновесие, политическая communitas стала все больше превращаться в шляхетскую. Это дало начало довольно сложным процессам. С одной стороны, из политического сообщества постепенно вытеснялись непривилегированные группы, деятельность которых ограничивалась сугубо местными вопросами. С другой — в данное сообщество включалась шляхта непольского происхождения — на основании сословных и государственных связей. Сословное государство превращалось в шляхетское.
В польской культуре, так же как в экономике и политике, в средние века имели место как усиление, так и спад активности. Наши знания о культурных достижениях того периода неполны, поскольку сохранились и известны, прежде всего, произведения культуры латинской, книжной, тогда как произведения народной культуры, основанной на устной традиции, утрачены.
Искусство раннего Средневековья носило элитарный характер. Немногочисленные дошедшие до нас памятники романского искусства, постройки и связанная с ними скульптура напоминают собой лучшие европейские образцы. Хроники Галла Анонима и Винцентия Кадлубека также не уступали современным иностранным сочинениям. Покровительство художникам и писателям оказывал княжеский двор, а с XII столетия — также дворы епископов и представителей высшей светской знати. В этой среде возник первый польский рыцарский эпос — «Песнь о деяниях Петра Влостовица», так называемая «Carmen Mauri».{72} Похожее повествование, основанное на литературных сюжетах, известных в Европе, но приспособленное к польским реалиям, — повесть о Вальтере из Тынца и Виславе из Вислицы — попало на страницы созданной в XIV в. «Великопольской хроники». Эти произведения чаще пересказывали устно, возможно и по-польски, благодаря чему поляки учились искусству изящно выражать свои мысли и описывать различные события.