Отражение удара - Андрей Воронин

- Ну, не знаю, - нерешительно сказал Васяня. - Может, ты и прав...

- Ясное дело, прав, - уверенно произнес Пряхин. - И потом, вся милиция на ногах, ищут. А этого гада уже, наверное, и след простыл.

- Это точно, - Васяня сплюнул на тротуар, - ищут. Меня сегодня целое утро в отделении продержали, все выспрашивали: не видал ли чего, да не я ли это...

Козлы. Ищут они... Они без фонарика свою задницу найти не могут, когда подтереться надо, а ты говоришь - ищут-.

Человек, стоявший в нескольких шагах от них, скрытый густой тенью старого пятиэтажного дома, слегка переменил позу и медленно растянул губы в невеселой улыбке. Отблеск дальнего фонаря смутно блеснул на обнажившихся зубах. Глаз его видно не было - их скрывал низко надвинутый капюшон старой офицерской плащ-накидки. Из своего укрытия человек слышал каждое слово.

Слова доносились до него в искаженном, изуродованном виде. Голоса Пряхина и бомжа напоминали ему какое-то утробное ворчание, словно были записаны на пленке, пущенной с малой скоростью. Очертания фигур, домов и деревьев были изломанными и болезненно перекрученными, и все вокруг было пропитано ненавистью.

Ненависть сырым туманом висела в воздухе, ненависть сеялась с неба мелким дождем и собиралась в лужи под ногами. Она текла по водосточным трубам, она отравляла небо и землю, ядовитым потом выступала из каменных стен и вила гнезда в обнажившихся мокрых ветвях деревьев, корни которых пили ненависть из земли точно так же, как пиявка сосет кровь.

Ненависть распирала человека в плащ-накидке изнутри, и если бы взглядом можно было убить, то и Пряхин, и Васяня давно лежали бы на тротуаре. Ненависть была живым существом, и, как всякое живое существо, она росла и требовала пищи - с каждым днем все больше и больше. Огромный слизистый червь ненависти пожирал своего хозяина изнутри, он был голоден всегда, и его уже не удовлетворяли мелкие подачки вроде распятых котов или проколотых шин. Такие вещи можно было терпеть в качестве легкой закуски. Главным блюдом была кровь, предсмертные судороги и последний выдох жертвы, и ненависть толкала своего хозяина все вперед и вперед, подсказывая ему все новые способы и нашептывая имена.

Глядя на беседующих стариков, человек в плащ-накидке подумал, что было бы неплохо разом покончить с обоими. Старик в светлом плаще помог мальчишке выскользнуть из лап смерти, и ненависть осталась голодной. А бомж... Что ж, бомж - это лишняя пара глаз, а значит - лишняя опасность. Если кто-то увидит, разглядит, догадается.., нет, бомжа нужно тоже убить. Может быть, получив двойную порцию крови, ненависть на время угомонится и даст хозяину немного отдохнуть, отлежаться на дне. Старик в светлом плаще, которого бомж называл Степановичем, был абсолютно прав: милиция, хоть и вяло пока, но уже начала шевелиться, и несколько ночей, проведенных в своей постели, пошли бы убийце на пользу. Пусть успокоятся, пусть решат, что маньяк, которого они ищут, сменил район своих действий...

Кстати, сменить район тоже не помешает. У убийцы были такие планы, и он уже начал подготовительную работу в этом направлении, запасаясь кормом для своей ненависти впрок.

Так что же все-таки делать с бомжем? Убийца покрепче стиснул рукоять спрятанного под плащ-накидкой топорика. Два точных удара - и дело сделано. Рискнуть? А что, если что-то снова пойдет не так? Все-таки их двое, а рисковать нельзя. Если хотя бы один из них увидит лицо убийцы и останется жив, все будет кончено прежде, чем наступит утро.

Нет, с бомжем придется подождать. Тем более, что район буквально нашпигован милицией. Возле дома старика приготовлена засада, убийца отчетливо видел в темном салоне одной из припаркованных у подъезда машин огоньки сигарет. Это было логично: менты знали, что старик гуляет по ночам, и решили ловить маньяка на живца. Ну-ну... За любителем ночных прогулок наверняка следовал незаметный соглядатай, готовый при первом же признаке тревоги броситься на помощь. Скорее всего, обнаружив убийцу, менты станут стрелять на поражение - так будет проще и им, и суду. Человек в плащ-накидке не собирался подставляться под пули, да и присутствие на собственном судебном процессе в его планы не входило.

Осторожно оторвавшись от сырой стены, убийца сделал медленный, бесшумный шаг назад и окончательно растаял во тьме.

Глава 9

Оперуполномоченный отдела по расследованию убийств лейтенант Гусев закинул руки за голову и потянулся так, что затрещало сиденье стареньких "жигулей". Гусев был человеком рослым и очень неплохо развитым физически, и после трех часов заключения в тесном салоне самого популярного в России автомобиля чувствовал себя так, словно сутки пролежал связанным в каком-нибудь не слишком просторном чемодане. Это "великое сидение" раздражало его, поскольку представлялось абсолютно бессмысленным.

- И какого хрена мы тут торчим? - недовольно пробормотал он. - Ведь ясно же, что никакого толку от этого не будет.

- Тебе-то какая разница? Сказано сидеть, вот и сиди себе. Скажи спасибо, что на голову не капает, - флегматично ответил его напарник старший лейтенант Волосюк.

Волосюк был старше Гусева не только по званию, но и по возрасту. Всякому, кто слышал его фамилию, не видя самого Волосюка, моментально представлялся могучий, дочерна загорелый украинец с бычьей шеей, с подстриженными скобкой смоляными волосами и пышными усами на широком угрюмом лице. Этот стереотип был настолько силен, что, сталкиваясь с ним впервые, человек получал легкий шок: Волосюк абсолютно не укладывался в рамки представления типичного москаля о типичном хохле. Он был невысок, худ, рыж и вдобавок ко всему в свои неполных тридцать лет начал стремительно лысеть. Правда, усы у него все-таки были, но тоже совершенно не казачьи - рыжие, маленькие, аккуратнейшим образом подстриженные, как английский газон, подбритые со всех сторон так, что сразу было видно: уходу за этой деталью своей внешности старший лейтенант Волосюк посвящает много времени.

- Эх, - со вздохом сказал Гусев, - выпить бы, что ли...

Волосюк немного поразмыслил над этим неуклюже завуалированным предложением и сказал:

- Да. Выпить было бы неплохо.

- Так я сбегаю, - оживился Гусев.

- Сиди, чучело, - все так же флегматично остановил Волосюк. Сбегаю... Нам утром перед Гранкиным отчитываться. Унюхает, что от нас перегаром разит, вот тогда побегаем.., по потолку, мать его.

- Да, блин. Это точно. Пятый угол будем искать.

- Хорошо, если пятый угол. Хуже, если искать придется новую работу. Волосюк поскрипел кожаной курткой, вынул из кармана пачку сигарет и протянул Гусеву. - На-ка вот, закури лучше.

- Спасибо, у меня свои.

Гусев тоже полез в карман и вынул штампованный жестяной портсигар с рельефно выдавленным на крышке памятником Минину и Пожарскому.

- Видал-миндал, - с легкой иронией удивился Волосюк. - Да ты у нас солидный бобер! А часов на цепочке у тебя, случаем, нету?

- Нету, - ответил Гусев.

Он соврал: карманные часы у него были, и он каждый раз клал их в карман, идя в бар или на свидание.

Ему казалось, что это выглядит шикарно, но носить часы на работу он стеснялся: у некоторых его коллег, в том числе и у Волосюка, были такие языки, что Гусев предпочитал с ними не связываться. Портсигар - Другое дело. Это вещь нужная: сигареты в нем не мнутся, да и вообще...

- Минин и Пожарский, - задумчиво сказал Волосюк, разглядывая портсигар. - Слушай, - оживился он, - ты же у нас коренной, московский. Может, скажешь, куда эти князья Пожарские подевались?

- В смысле? - не понял Гусев, - Ну, вот, смотри. Были, к примеру, князья Шереметьевы, были Голицыны, Орловы там всякие... А Пожарский - один. Как пошел он с этим торгашом Мининым на поляков, так и не слыхать про него больше. Как будто один на свете был.

- Может, его поляки и грохнули, - пожав плечами, предположил Гусев. А кстати, какие поляки? Откуда под Москвой поляки? Я думал, он на татар ходил.

- Ясно, - сказал Волосюк. - Тогда конечно... Эх, ты, коренной...

- А чего? - обиделся Гусев, хорошо расслышавший прозвучавшую в последней фразе Волосюка насмешку, но так и не понявший, к чему конкретно она относится. - Нужны мне эти твои князья... Да я и на Красной площади-то всего три раза был, когда нас в оцепление гоняли. Чего я там не видал?

- И то правда, - согласился ядовитый Волосюк. - Чего ты там не видал?

Гусев надулся и, отвернувшись, потянул из портсигара папиросу.

- Что это ты на "беломор" перекинулся? - удивился Волосюк. - На экзотику потянуло?

- Так-- односложно и неопределенно ответил Гусев.

Он чиркнул зажигалкой, запыхтел, раскуривая папиросу, и по салону потянуло сладковатым дымком. Волосюк принюхался.

- Э, - сказал он, - вон оно что. Я и не знал, что ты пыхаешь.

- Да я не взатяжку, - попробовал отшутиться Гусев.

- Смотри, - предупредил Волосюк. - Загремишь из органов вверх тормашками, и жаловаться некому будет.

- А что, заложишь? - агрессивно спросил Гусев.