Все имена птиц. Хроники неизвестных времен - Мария Семеновна Галина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Так мне вас ждать? – Генриетте очень не хотелось ждать.
Старческая любовная лихорадка. Старческое обжорство. Кора сдает первой, напомнила себе Петрищенко.
– Нет, – сказала она, – идите. Телевизор только выключите и идите. Я скоро буду.
Она положила трубку и задумалась. Позвонить Лещинскому? Вроде и смысла нет.
Не обманывай себя, сказала она себе, ты плохой руководитель. Вдобавок ничего не смыслишь в своей работе. Остается надеяться на Васю, а как проверишь, что он может, если сама не можешь ничего? Вася суда чисто работает, нареканий нет, и амбиции у него, понятное дело, и если уж он говорит, что не может, значит не может. А Лещинскому как докажешь? Маркин просил его не давать делу хода, вот он и не дает. Хорошо хоть стадион закрыли. А если эта тварь со стадиона уйдет, что тогда? Куда она пойдет? На Москву? Или в Сибирь пойдет, там леса, в Сибири… Если в Сибирь, то ладно, хотя, тьфу, почему ладно, можно подумать, там не люди живут.
Телефон опять зазвонил, и она потянулась к трубке. Может, Лялька пришла. Но Лялька ни в жизнь звонить не станет, чтобы ее успокоить.
Звонил Вася:
– Приедет он, Лена Сергеевна. Сказал, что приедет.
– Хорошо, – неуверенно сказала Петрищенко, прислушалась к себе и повторила: – Хорошо. А… когда приезжает, а, Вася?
– Завтра и приедет. Он, Лена Сергеевна, в отличие от Лещинского, фишку сечет. Его в Киев вызывали, а он на Киев плюнул, сказал, что билет поменяет и приедет. Сказал, возьмет билет, позвонит. Скажет когда. И вагон.
– А в Киев зачем?
– А хрен его знает, может, тучи разгонять. Там матч намечался. «Спартак» – «Динамо». Киевское. А тучи вон какие…
– Выдумываешь опять.
– Почему выдумываю? – обиделся Вася. – Он может.
– Ну, – сказала она с сомнением в голосе, – будем надеяться, что он может не только это.
* * *Боже, вот же бред! Антинаучный бред, средневековье какое-то, как вся эта их контора. Почему я вообще паникую? Ну, авантюрист, вроде Остапа Бендера, вот ведь какая петрушка, все почему-то симпатизируют Остапу Бендеру, какой он умный и как все здорово у него получается… почему никому никогда не жалко, например, васюковских шахматистов? Вроде как так им и надо, лохам! Но в сущности, вот, у них была мечта, а он, значит, воспользовался этой мечтой, и никогда уже больше они ни о чем мечтать не будут… никогда мне этот Бендер не нравился.
А если он меня под статью подведет? Сам-то выкрутится, он скользкий. А меня подставит. Удостоверение-то мое. Инспекцию самозваную я проводил.
Интересно, чем он их держит – и ученый совет, и оппонентов, неужели тоже запачкал липкими своими лапками? Когда я принес на внутренний отзыв в Институт гигиены, этот, как там его, так на меня посмотрел и спросил – у вас что, Герега? И покачал головой. Но вроде ведь даст отзыв!
Ветер показался ему острым и холодным, как нож, и он поднял воротник солидного драпового пальто.
– Лева? Ты меня ждешь?
Ледка шла к нему со стороны клумбы с мокрыми бурыми астрами и еще такими красными цветочками, названия которых он не знал. Зря она прическу такую делает. Хотя какую ей вообще прическу делать? В руке матерчатая сумка, в ней банка. Плоская. Малосольная селедка в пресервах. Или килька. И еще что-то, угловатое.
– Нет, Ледочка. Жду… одного человека, – сказал Лев Семенович, переминаясь с ноги на ногу.
Сама же посоветовала обратиться к этой Катюше, а теперь спрашивает. Не понимает, что ли? Или вид делает?
– А я вот в перерыв в магазин успела, – сказала Петрищенко. – А то к вечеру все расхватают.
Воцарилось молчание.
– А вообще паршивое дело, Лева, ЧП вот это.
– Знаю, знаю, Ледочка. – Лев Семенович в затруднении покрутил шеей. – Я договорился с Лещинским, он сказал, что дал вам шанс. Своими силами. Тогда, может… еще и… капитана «Мокряка» под суд, это без сомнения, а тебе, если возьмете его, может, удастся и выговором отделаться.
– Лева, все серьезнее. Это…
– Ледочка, я сейчас не могу. Давай завтра, ладно? Или нет, давай созвонимся…
– Ладно, – сказала Петрищенко.
Глаза за очками у нее были очень большие, это, наверное, потому, что она дальнозоркая, и красноватые глаза эти часто мигали. Невезучая она, Ледка, хотя и баба неплохая, только скучная какая-то, и почему она так ноги ставит? Ножки у женщины должны быть, а не ноги…
Лев Семенович поймал себя на том, что думает какие-то глупости, и даже покраснел. И Ледка, словно в ответ, покраснела тоже – он видел, как краска, поднимаясь почему-то из выреза, заливает шею.
– Так я пойду? – спросила она неуверенно.
Иди, иди, Ледка, хотел сказать Лев Семенович, но вместо этого он нагнулся и взялся за ручку сумки. Петрищенко машинально потянула сумку на себя; боже мой, какая глупость, подумал Лев Семенович, чувствуя, как кровь приливает к лысинке. Да пусти же, дура, подумал он.
– Дай я тебе помогу. Ну хотя бы до остановки….
– Что ты, что ты, Лева, – слабо защищалась Петрищенко. – Я сама…
Но разжала пальцы и отдала ему мятую ручку сумки. Сумка оказалась неожиданно тяжелой.
Петрищенко широко, не по-женски, шагала рядом, подлаживаясь под его шаг. Попрут ее, как пить дать попрут.
– Лещинский говорит, вы молодцы, оперативно работаете, – сказал он для порядка.
Они миновали черный якорь на постаменте. У якоря одинокая кошка деловито ковырялась лапкой в клумбе.
– Да, идентифицировать, кажется, удалось, – осторожно ответила Петрищенко. – Только ты бы еще поговорил с Лещинским, Лева. Это такая палеоазиатская тварь, эндемик такой, нам бы специалиста…
Она поняла, что Лев Семенович ее не слушает. Он кивал, погруженный в свои мысли, и уже у остановки неловко сунул ей сумку обратно в руку, так быстро и сильно, что Петрищенко чуть не уронила ее себе на ногу от неожиданности.
– Ну вот, – с облегчением сказал он. – Держи, Ледка.
– Да, да, – благодарно сказала Петрищенко, – спасибо.
Лев Семенович посмотрел ей в спину. Ледка явно косолапит, подумал он, раньше она так не косолапила. Оглянулся. Кошка сделала свое дело и теперь сидела на крыльце, лениво вылизывая грудку. Лев Семенович любил кошек, но у Риммы была аллергия, и кошку в квартире они не держали.
Под ногами маленькие серые лужи морщили, как плохо выглаженная ткань.
– Вы меня ждете?
Она смотрела на него снизу вверх, уютная, розовая, голубые глаза невинные. Как у куклы.
– Вы ведь… Екатерина? – У него почему-то пересохло в горле.
– Да. – Она улыбнулась, отчего на свежих пухлых щеках появились ямочки.
Впрочем, улыбка тут же исчезла, и она просто стояла, глядя на него неподвижными кукольными голубыми глазами, и молчала. Подбородок у нее тоже был с ямочкой. Кудряшки, выбивающиеся из-под розового мохерового беретика с начесом, тоже походили на кукольные кудельки.
И эта… она мне может помочь? Лев Семенович зачем-то повел руками по бокам пальто.
– Это… – тоскливо произнес Лев Семенович, – мне Елена сказала… то есть… что вы можете помочь…
Этот ее