Шкура льва - Рафаэль Сабатини

— Я знаю, — сказала ее светлость. — Только что ему передали письмо. Я пыталась выведать его содержание. Но он слишком хитер.

— Хитер он или нет, — отозвался ее сын, — но, покинув Стреттон, он рано или поздно выдаст себя и тем самым даст повод для ареста. Но какая нам-то от этого польза?

— Какая, спрашиваешь ты? Если существует заговор и мы сумеем его раскрыть, мы могли бы, поторговавшись с министром, прекратить следствие, которое затевает Уортон в связи со скандалом в Южных морях.

— Это означало бы выдать отца! Какая нам от этого польза? Ничуть не лучше, чем изобличение в махинациях.

— Какой же ты тугодум, Чарлз! Неужели ты думаешь, что мы не сумеем раскрыть заговор и выдать Кэрилла и Эверарда, если ты решишь их выдать, не впутывая в это дело отца? Его светлость осторожен и нерешителен, и ты можешь быть уверен в том, что он не дастся им в руки.

Ротерби неторопливо, широким шагом расхаживал по комнате, задумчиво опустив голову и сложив руки за спиной.

— Нужно подумать, — сказал он. — Этот план может сработать, к тому же я могу рассчитывать на Грина. Он уверен в том, что в Мэйдстоуне Кэрилл обвел его вокруг пальца и скрыл документы, несмотря на тщательный обыск. К тому же, Кэрилл вел себя непочтительно. Грин жаждет расквитаться с ним. Мне кажется, он с удовольствием поможет нам.

— Но не забывай: это оружие нужно пускать в ход ловко и осторожно, — сказала ему мать. — Лучше тебе остаться в городе, Чарлз.

— Ничего подобного, — возразил он. — Я устроюсь где-нибудь в удобном местечке, ведь мой любимый отец не желает, чтобы я осквернял своим присутствием его священное обиталище. Может быть, после того как я вытащу его из болота, в котором он завяз, он соизволит смягчиться. Хотя, честно говоря, я отлично проживу и без его благословения.

— Ты его сын, — сказала графиня, поднимая глаза. — Его отцовские чувства слишком сильны. Именно поэтому он так возненавидел тебя. Он видит в тебе те самые недостатки, которых не замечает в себе.

— Милая матушка! — воскликнул виконт, кланяясь.

Графиня бросила на сына сердитый взгляд. Она обожала иронизировать сама, но не терпела иронии по отношению к себе.

Ротерби вновь поклонился. Он подошел к двери и собирался уже выйти, когда его остановил голос матери.

— Очень жаль, что нам придется столь решительно порвать с Кэриллом, — сказала леди Остермор. — Порой он ведет себя как шут гороховый, но у него есть немало достоинств.

Сын молчал, вопросительно глядя на нее.

— Он мог бы стать мужем Гортензии и избавить меня от этой бледной дурочки.

— В самом деле? — спросил виконт безразличным голосом.

— Они созданы друг для друга.

— Вот как?

— Да, так оно и есть. И я готова поклясться, они сами знают об этом. Видел бы ты этих голубков в беседке, когда я застала их час назад.

Ротерби попытался улыбнуться, но сумел лишь изобразить кривую ухмылку. В глазах матери, наблюдавшей за его лицом, внезапно появилось выражение озабоченности.

— Что ты? — спросила она. — Неужели ты еще не забыл об этом увлечении?

— О чем вы, мадам?

— О глупости, которая обошлась тебе так дорого. Боже! Я просто не понимаю, если девушка была тебе столь небезразлична, чего же ты не женился на ней, когда все было в твоих руках?

Лицо Ротерби стало еще бледнее. Он стиснул кулаки.

— Я и сам удивляюсь, — с жаром в голосе ответил виконт и вышел, закрыв за собой дверь и оставив ее светлость изумленной и рассерженной.

Глава 15

Любовь и ярость

Спускаясь по лестнице после разговора с матерью, лорд Ротерби увидел Гортензию, пересекавшую зал. Позабыв о приличествующих его титулу манерах, виконт ринулся вниз, преодолев оставшиеся ступени в два прыжка. Его светлость был возбужден и рассержен, и в этот момент соображения личного достоинства не имели для него никакого значения. Впрочем, такое случалось с ним нередко.

— Гортензия! Гортензия! — крикнул он. Услышав его голос, девушка остановилась.

Большую часть последнего месяца виконт проводил в своей комнате, словно узник, и за это время они с Гортензией ни разу не обменялись и парой слов. Их встречи были редки.

Девушка сама удивилась спокойствию, с которым остановилась, услышав его призыв. Она любила Ротерби — или думала, что любит — всего лишь месяц назад, но сумела усилием воли избавиться от своего увлечения. Угасшее было чувство могло вспыхнуть вновь в своем противоположном обличье, и поначалу Гортензия решила, что именно это с ней и происходит. Но сейчас она поняла, что ее любовь окончательно умерла, поскольку ее былая привязанность так и не превратилась в ненависть. Возможно, она ощущала неприязнь, но это было холодное чувство, порождающее лишь полное безразличие, которое выражалось только в стремлении избегать встречи с человеком, на которого оно было направлено.

Пораженный спокойствием, написанным на ее исполненном возвышенной красоты лице, в каждой линии ее стройной грациозной фигуры, виконт на мгновение замер и, встретив холодный равнодушный взгляд карих глаз, сконфуженно опустил голову.

Ему потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя от смущения. Подойдя к расположенной в правой стене залы двери маленькой комнаты, Ротерби открыл ее, поклонился и пригласил девушку войти.

— Прежде чем уйти, я прошу вас уделить мне пять минут, Гортензия, — его голос был в равной мере просящим и повелительным.

После краткого раздумья она слегка наклонила голову и направилась туда, куда приглашал ее виконт.

Это была солнечная комната, окрашенная в светлые тона и изысканно обставленная, с высокими стеклянными дверьми, открывавшимися в сад. Две трети площади выложенного полированным камнем пола закрывал светло-зеленый ковер с фестонами в виде розовых бутонов. На отделанной белым деревом стене сияло зеркало, по обе стороны которого были укреплены канделябры из позолоченной бронзы. В маленькой нише стоял открытый спинет[31], на котором лежали ноты, несколько книг и стояла изумрудно-зеленая глиняная чаша с розами, наполнявшими комнату сильным ароматом. Рядом с двумя изящными столиками соседствовали кресла, гобеленовая обивка которых была расшита иллюстрациями к басням Лафонтена.

Гортензия считала эту комнату своей гостиной, что признавалось всеми — даже графиней.

Виконт, аккуратно затворил дверь. Гортензия села на стул у спинета, повернувшись к инструменту спиной и положив руки на колени, с холодной невозмутимостью ожидая объяснений.

Ротерби встал рядом с девушкой, опершись локтем об угол спинета. Его смуглое с крупными чертами лицо обрамляли ниспадавшие завитки парика.

— Я лишь хотел попрощаться, Гортензия, — сказал он. — Наконец-то я покидаю Стреттон-Хауз. Уезжаю сегодня же.

— Я рада, — ответила она ровным бесцветным голосом, — что все устроилось и вы теперь можете поступать, как вам заблагорассудится.

— Вы рады? — спросил он, чуть нахмурившись и слегка наклоняясь к девушке. — Вы рады? За мистера Кэрилла?

Она спокойно и бесстрашно посмотрела ему в лицо.

— И за вас тоже.

Темные беспокойные глаза виконта впились в глаза Гортензии, но она не дрогнула под его пристальным взглядом.

— Это правда? — требовательно произнес он.

— Отчего же. Я не жажду вашей смерти.

— Вы желаете, чтобы меня здесь не было! — воскликнул он. — Вы этого хотите? Сознайтесь, вы только об этом и мечтаете?

— Я даже и не думала об этом, — заявила Гортензия с безжалостной прямотой.

Он тихо и злобно рассмеялся.

— Итак, никакой надежды, верно? Вы даже и не думали об этом — может быть, вы даже и не вспоминали обо мне?

— Разве это не лучшее из того, что я могла сделать? Вы не дали мне повода думать о вас хорошо. С моей стороны было весьма любезно — не думать о вас вообще.

— Любезно? — передразнил ее Ротерби. — Вы полагаете, это любезно — забыть меня, человека, который вас любит?

Гортензия тут же поднялась на ноги и направилась к двери, на ее щеках появился румянец.

— Ваша светлость, — сказала она, — нам не о чем больше говорить.

— Нет, есть! — воскликнул он. — Я хочу сказать еще кое-что.

Ротерби преградил ей путь.

— Я попросил у вас встречи не только для того, чтобы попрощаться, — его голос внезапно смягчился. — Прежде чем уехать, я хочу услышать, что вы прощаете меня. — В его тихом голосе послышались нотки раскаяния. Он опустился перед девушкой на колени и протянул к ней руку. — Я не встану, пока не получу прощения, дитя мое.

— Что ж, если это все, что вам надо, то я охотно вас прощаю, — ответила она по-прежнему бесстрастно.

Виконт нахмурился.

— Охотно! — воскликнул он. — Вы прощаете меня слишком охотно, чтобы быть искренней. Такое прощение я не приму.