Семь столпов мудрости - Лоуренс Томас Эдвард

Али уже был в полной готовности и не хотел ждать. Поэтому Фейсал спешно отправил Зейда к Масахали в Вади-Янбо для проведения необходимых приготовлений. Когда они были завершены, он послал Зейда занять Бир-Саид, что и было успешно сделано. Затем приказал джухейнцам двинуться к нему для поддержки. Они запротестовали, потому что Ибн Бейдави завидовал растущему влиянию Фейсала среди племен и хотел оставаться необходимым. Фейсал неожиданно двинулся к Нахль-Мубараку и за одну ночь убедил племя джухейна в том, что он их вождь. На следующее утро все они уже были на марше, он же отправился стягивать северных харбов к перевалу Таша, чтобы перерезать туркам пути отступления в Вади-Сафре. У него было почти шесть тысяч солдат, и, если бы Али занял северную окраину долины, ослабленные турки оказались бы между двух огней. К сожалению, этого не произошло. Уже на марше он услышал от Али, что после мирного возвращения обратно Бир-ибн‑Хасани его люди были деморализованы ложными сообщениями о проявлениях нелояльности среди субхов и в полном беспорядке быстро откатились обратно к Рабегу. Во время этой зловещей паузы в Янбо прибыл полковник Уилсон, чтобы убедить нас в необходимости немедленного проведения операции против Веджа. Был выработан измененный план, согласно которому Фейсал должен был направить все силы джухейнцев и свои постоянные батальоны на Ведж, при максимальной поддержке флота. Такая сила могла бы обеспечить успех, но тогда Янбо оставался бы пустым и беззащитным. Фейсал побоялся рисковать. Он обоснованно заметил, что турки в окружавшей его местности все еще сохраняют мобильность, что силы Али оказались дутыми, неспособными защитить Рабег при серьезном наступлении и, поскольку Рабег является бастионом, защищающим Мекку, ему скорее придется бросить Янбо и переправиться с солдатами через реку, чтобы умереть, сражаясь, нежели пережить потерю побережья.

Чтобы успокоить его, Уилсон в радужных тонах расписал силу Рабега. Для проверки его искренности Фейсал потребовал, чтобы тот дал ему слово, что рабегский гарнизон при поддержке британского флота сможет выстоять перед противником до падения Веджа. В поисках поддержки Уилсон оглядел молчаливую палубу «Даффрина» (на котором проходила наша беседа) и благородно дал требуемое слово. Мудрая игра, поскольку без этого Фейсал не сдвинулся бы с места, тогда как операция против Веджа, единственная наступательная операция, на которую были способны арабы, была их последним шансом не столько на обеспечение убедительной осады Медины, сколько на предотвращение занятия турками Мекки. Несколькими днями позже он укрепил свою позицию, переслав Фейсалу прямые приказания его отца, шерифа, о немедленном выступлении на Ведж со всеми имевшимися в его распоряжении войсками. Тем временем положение Рабега осложнялось. Численность сил противника в Вади-Сафре и на Султанской дороге оценивалась почти в пять тысяч человек. Северные харбы умоляли сохранить их пальмовые рощи. Южные харбы, люди Хусейна Мабейрига, коварно ждали продвижения турок, чтобы напасть на сторонников шерифа с тыла. На совещании Уилсона, Бремона, Джойса, Росса и других, состоявшемся в Рабеге в сочельник, было решено подготовить на берегу, вблизи аэродрома, небольшую позицию, которую могли бы в течение нескольких часов, необходимых для погрузки имущества на корабли, удерживать под прикрытием корабельных орудий египтяне, авиация и матросский десант с «Минервы». Турки шаг за шагом продвигались вперед, а город был не в состоянии оказать сопротивление одному сильно потрепанному батальону, поддерживаемому полевой артиллерией. Однако Фахри был слишком медлителен. Он прошел Бирэль-Шейх сколько-нибудь значительными силами лишь к концу первой недели января, а семью днями позднее все еще не был готов к наступлению на Хорейбу, где находилось боевое охранение Али численностью в несколько сот человек. Уже были стычки между патрулями, но ожидавшийся со дня на день штурм постоянно откладывался. Действительно, турки встретились с непредвиденными трудностями. Их штабы оказались перед фактом массовых тяжелых заболеваний среди солдат и нараставшего изнурения животных. То и другое было результатом переутомления, отсутствия добротной пищи для людей и корма для верблюдов. Активность племен в тылу у турок сильно им мешала. Если кланы могли порой выпадать из арабского дела, то это не означало, что они становились надежными приверженцами турок, которые скоро почувствовали, что оказались во враждебной стране. Рейды представителей племен в первые две недели января нанесли им, в среднесуточном исчислении, потери по сорок верблюдов и по двадцать солдат убитыми и ранеными.

Эти рейды могли происходить в любой точке, начиная от десятимильной зоны мористее самой Медины и включая территорию холмов в радиусе семидесяти миль. Они хорошо иллюстрировали препятствия на пути турецкой армии с ее наполовину германизированной материальной частью, когда турки пытались от удаленной на большое расстояние железнодорожной станции выгрузки в отсутствие дорог продвинуться вперед по сильно пересеченной местности враждебной страны. Бюрократическое развитие войны сковывало мобильность этой армии и парализовало ее наступательный порыв. Трудности с каждой новой милей нарастали уже не в арифметической, а в геометрической прогрессии. Медина в качестве базы была выбрана ими неудачно. Ситуация была для турок настолько малообещающей, что Фахри был наполовину доволен, когда в последние дни 1916 года неожиданные шаги Абдуллы и Фейсала изменили стратегическую концепцию хиджазской войны и когда они спешно повернули мекканскую экспедицию (после восемнадцатого января) обратно от Султанской, Фарской и Гахской дорог и от Вади-Сафры для пассивной обороны траншей в виду городских стен Медины – статической позиции, сохранявшейся до самого перемирия, покончившего с войной и приведшего Турцию к прискорбной для нее сдаче священного города и его беспомощного гарнизона.

Глава 22

Фейсал был пылким деятелем, самоотверженно бравшимся за все, на что решился. Он торжественно обещал немедленно отправиться в Ведж, поэтому в первый день нового года мы с ним уединились, чтобы обсудить, что это означало для нас и для турок. Вокруг нас, на многие мили вдоль Вади-Янбо, небольшими группами вокруг пальмовых рощ, под самыми толстыми деревьями и везде, где только можно было укрыться от солнца и дождя и найти пастбище для верблюдов, расположились солдаты нашей армии. Горцев, полуголых пехотинцев, стало меньше. Большинство из шести тысяч человек личного состава были зажиточными людьми, всадниками на собственных верблюдах. Очаги, на которых они готовили себе кофе, были видны издали: их выдавали седла, разложенные вокруг костров и служившие подушками для людей, то и дело укладывавшихся подремать между двумя трапезами. Психическое совершенство арабов позволяло им, расслабившись, с отрешенностью трупа лежать на каменистом грунте, подобно ящерицам сливаясь с его неровностями.

Они были спокойны и уверены в себе. Некоторые из них, прослужившие у Фейсала по полгода или дольше, утратили первоначальный пыл энтузиазма, так поразивший меня в Хамре, но зато приобрели огромный опыт, и их стойкость была для нас ценнее и важнее, нежели прежняя страстность. Их патриотизм был теперь сознательным, а присутствие в строю по мере удаления от дома становилось все более постоянным. Племенная самобытность по-прежнему сохранялась, но выработалась некая усредненная рутина жизни в лагере и в походе. Когда приближался шериф, бойцы тут же выстраивались в одну неровную шеренгу, все разом отвешивали поклон и прикладывали руку к губам, что было официальным приветствием. Они не смазывали свое оружие, объясняя, что так в него меньше забивается песок, к тому же и оружейного масла-то у них не было, а когда оно появлялось, его предпочитали втирать в свою растрескавшуюся кожу, но винтовки при этом содержались в порядке, и некоторые из стрелков могли прицельно стрелять на большие расстояния.

В массе они не создавали грозного, устрашающего впечатления, поскольку были лишены корпоративного духа, понятия о дисциплине и взаимного доверия. Чем мельче было подразделение, тем лучше оно воевало. Тысяча арабов представляла собою толпу, беспомощную перед ротой обученных турок, но трое или четверо могли остановить среди своих холмов дюжину турецких солдат. Такую же черту Наполеон подметил у мамелюков. Мы были пока еще слишком поглощены сиюминутными заботами, чтобы превратить практику скоропалительных действий в строгий принцип. Наша тактика сводилась к эмпирическому выбору первых попавшихся способов преодоления трудностей. Но и мы учились, как и наши люди.