Заговор, которого не было... - Георгий Миронов

В начале 20-х гг. всего этого еще не было. Еще играли какую-то роль в формировании общественного мнения люди из предыдущей эпохи, образованные и юридически просвещенные, представители разночинной российской интеллигенции, часть которых пошла на службу к больше­викам, исходя из романтической идеи служения народу, часть — от безысходности. Еще не было культа личности Сталина. Еще мало кто знал в широких кругах, естествен­но, кто такой Сталин. Еще жив был Ленин, однако апелля­ции к нему осужденных имели часто такой же успех, как спустя 10—15 лет — у Сталина. Еще никто не знал кровавых палачей — Ягоду, Ежова, Берию. Но ведь в силе были ста­рые большевики из этого ведомства — Дзержинский, Мен­жинский, Уншлихт, Артузов.

Знакомиться с делами семидесятилетней давности се­годня — и интересно, и страшно. Поражаешься мужеству и достоинству людей, внезапно арестованных, обвиненных во всех смертных грехах, лишенных возможности доказать свою невиновность, осужденных без всяких доказательств к принудработам в концлагере, к расстрелу. Мужество не­редко сохраняли и узники последующих десятилетий. Дос­тоинство было вскоре утеряно, достоинство как отличи­тельное качество, свойство свободной личности. Позднее под карающий меч революции нередко попадали муже­ственные люди, не сказавшие палачам ни слова, не выдав­шие товарищей, мученически принявшие смерть. Но очень редко среди них потом попадались люди, способные отстаивать перед палачами свои взгляды, убеждения, дер­жавшиеся так, как будто не их судят, а они судят.

А вот фантасмагорический характер обвинений по про­цессам начала 20-х гг. сегодня, когда мы многое уже знаем о процессах 30-х гг., поражает меньше.

В документах «Заговора Таганцева» невооруженным глазом видно, как «сшивались» те или иные дела, как фор­мировались из невинных людей, случайно попавших в сети следователей, маленькие и большие контрреволюцион­ные», «белогвардейские», «шпионские» группы, составив­шие в совокупности «Заговор Таганцева».

О наиболее крупных я рассказал в предыдущих очерках. В этом лишь упомяну (чтобы у читателя составилось пред­ставление о масштабе карательной акции) о других делах.

Как правило, в них включались люди, друг с другом со­всем или почти совсем не знакомые, преступления или проступки которых были недоказуемы и не доказаны. По всей видимости, нужно это было, во-первых, для того, что­бы показать масштаб «заговора», а следовательно, и масш­таб своего успеха по его разоблачению; во-вторых, для того, чтобы под предлогом уничтожения («врагов револю­ции и сов. власти») или лишения их «возможности вре­дить», расправиться с неугодными и подозрительными. А таковыми являлись представители «свергнутых, эксплуа­тируемых классов», инакомыслящие, интеллигенты, свя­щеннослужители, офицерский корпус русской армии, студенчество. Вместе с ними, возможно, чтобы «занизить уровень» общей массы, проходившей по делу, были реп­рессированы многие представители рабочего класса и «трудового крестьянства». Но уже не как представители определенного класса, а как люди, в той или иной форме связанные с контрабандой, спекуляцией, а также с прожи­вающими за очень близкой тогда границей родными и дру­зьями...

Однако случайность арестов контрабандистов и спеку­лянтов и явно присутствующее в материалах «дел» стрем­ление подключить их «к контрреволюционной» или «шпи­онской» деятельности, говорит скорее не о стремлении ук­репить приграничный тыл, очистив его от подозрительных элементов, а о буквально вылезающем из всех сшитых бе­лыми нитками «дел» желании следователей «сварганить» «большое дело», причем, как правило, — во исполнение откровенного политического заказа.

В конечном счете, им это удалось. «Дело» получилось действительно большим. И чтобы такое большое «дело» не развалилось раньше времени, его со всех сторон подпира­ли маленькими «делами», склеенными буквально на том, что под руку подвернулось.

Упомяну некоторые из них.

«Явочные квартиры Петроградской боевой организации В группу следователи включили 31 чел. 14 из них — рас­стреляли, 11 заключили в концлагеря на различные сроки. Основной мотив осуждения — был знаком с тем или иным «активным участником организации», чаще всего — с Таганцевым, Орловским, Козловским, Германом, Толем, Паськовым и др. Частый мотив, и ранее встречавшийся нашим читателям в очерках, — сдавала комнату «участни­кам организации», разносила письма или продукты, при­сланные нелегально из Финляндии от родственников. Третий распространенный мотив — либо сам был бывшим «кронморяком» и пытался через Петроград пробраться из финского лагеря в свою деревню, либо осужденный или осужденная оказывали какую-то помощь бывшим участ­никам кронштадтского восстания. Еще один мотив — «пе­чатала листовки» или «распространяли листовки». Но са­мих листовок в делах обнаружить не удалось, как и иных свидетельств факта инкриминируемого преступления.

И, наконец, очень распространенное обвинение — знал (знала) о существовании организации и ее целях. Этого, как правило, было достаточно, чтобы приговорить к рас­стрелу. Не будет в данном случае говорить о весьма безо­бидном характере самой организации В. Н. Таганцева, ни­какой серьезной опасности не представлявшей для «сов. власти» (об этом вы рассказали в первых главах), — это были в массе своей не умевшие бороться интеллигенты, первые российские «диссиденты», не питавшие симпатии и доверия к этой «сов. власти», а напротив, испытывающие отвращение к проводимому ею «красному террору», к по­литике развала экономики и культуры великой державы. Это свое инакомыслие они и выражали — чаще в разгово­рах, иногда — в листовках, которые, как правило, не поки­дали квартир их составителей. О существовании организа­ции, которая ставит своей целью оказание моральной и материальной поддержки гонимым и преследуемым, с одной стороны, и — разоблачение преступлений больше­виков, с другой, — в Петрограде знали, действительно, многие. Вот почему для следователей еще не составило большого труда «набрать» в «шпионско-белогвардейский заговор» большое число людей. Наказание всем этим лю­дям было несоизмеримо с их «преступлением».

Напомню еще раз обвинительное заключение в отно­шении жены профессора В. Н. Таганцева — она как раз проходила по названному выше делу о «Явочных кварти­рах» (что естественно, поскольку муж —- глава заговора, его квартира — «явочная», и жена — «держательница» «явки»):

«...активная участница Петроградской боевой органи­зации, подготовлявшей вооруженное восстание против со­ветской власти, применявшей методы экономического и политического террора и поддерживавшей сношения с иностранными разведками (финской, английской, амери­канской и др.), была осведомлена о ее целях и задачах...»

Милая, красивая, образованная и интеллигентная жен­щина, любившая Россию, свой город и своего мужа, была расстреляна на основе заключения, данного особоуполно­моченным ВЧК Аграновым...

Агранов считался в органах «классным специалистом», и его мнение стало решающим.

Но есть какая-то скрытая драматургия в столкновении документов, в диалоге исторических источников. Сравни­те спустя 70 лет заключения особоуполномоченного ВЧК Агранова и рядового уполномоченного Петрогубчека, ко­торый писал в ходе следствия свое мнение:

«Таганцева Надежда Феликсовна... как жена Таг. В. Н., в... подробности могла быть не посвящена, т. к. исключи­тельно была занята своими детьми и хозяйством. Доказа­тельством ее непричастности к самой организации служит то, что, имея возможность уничтожить переписку В. Н. во время засады, не сделала этого, т.к. не знала о существова­нии таковой».

Все равно ее расстреляли. Как и еще 30 человек.

Были среди маленьких дел и такие, что почти сразу же, извините за банальность, развалились как карточные до­мики. Банальность здесь так и просится. Так и видишь это­го примитивно мыслящего следователя, пришедшего из половых или охотнорядцев, не ради идеи, а за хорошим пайком, — вот сидит он и, наморщив узкий лобик, строит летним вечером 1921 г. карточный домик на канцелярском столе в своем кабинетике в «Большом доме». А карточная- то постройка все рассыпается и рассыпается...

Так рассыпалось, не успев сцементироваться суровым приговором, «Дело о хищении динамита с завода техничес­кого строительства». К уголовной ответственности по нему были привлечены 13 человек. И так крутили это дело, и этак. Очень уж соблазнительно найти шпионов и террори­стов на таком взрывоопасном предприятии. Очень уж лег­кой добычей казались люди, на нем работающие и не име­ющие по всем пунктам чистой биографии. Казалось, пуг­нуть, постращать — и посыплются признания в том, что давали порох для пороховниц «начальника террора» Ор­ловского, что совали пакеты с порохом в профессорский портфель В. Н. Таганцева, что ночами, под пиджаками и блузками, выносили с завода по крупицам тот самый по­рох, который потом так жарко жахнул под памятником то­варищу Володарскому...