Зов - Ричард Сенфорд

Прилавок, где продавались каталоги, открытки и сувениры, находился при входе, а пространство позади было задрапировано. Когда Дана и Элли проходила через этот зал, они заметили перегородку, частично скрывавшую другое помещение — более интимный закуток.

— А там чьи апартаменты? — спросила Элли.

— Думаю, того художника. — Дана прочитала надпись: Алдал.

И все-таки в картинах было что-то притягивающее: вот снова вид озера, но неожиданно прохладный; покрытая туманом небольшая бухта; склон холма с пятнами густых зарослей кусков в импрессионистской манере; неясная линия берега с одиноким огоньком окна.

— Что-то не больно весело, — прокомментировала Элли от противоположной стены.

Дана подошла к ней и прочитала: «Автопортрет». Лицо представляло собой контур — изгибающуюся линию синего и коричневого цветов. Только глаза на этой картине казались законченными. Цвет, наполнявший их, странно светился, смущая зрителя. Глаза из ртути.

Дана пристально смотрела на портрет, зачарованная удивительно чувственной линией и странным сочетанием цветов. Изображенное на картине нечто было одиноко, подумала она. Впечатление не самое приятное, но все же есть что-то человечное в этом. Хотя бы глаза.

— Картины — это как исповедь, разве нет?..

Казалось, голос пробрался в мысли Даны так же незаметно, как позади них выросла фигура.

— Ну и напугали вы меня! — пожурила мужчину Элли, похлопывая его по рукаву и нервно хихикая.

— Простите, милые дамы, — сказал Ной Таггерт. — Я не нарочно.

— Ну ладно, мы вас прощаем, да, Дана? — Элли кокетливо улыбнулась.

— Спасибо, миссис Норвуд.

— Пожалуйста, называйте меня Элли.

— Элли… — повторил он, на его лице лучом света мелькнула улыбка.

— А вы, миссис Феррин, моя ближайшая соседка, как чувствуете себя в своем огромном доме?

Дана взглянула на Таггерта, и он показался ей более раскопанным, приветливым и привлекательным, чем тогда, у Кенджи. Рубашка на груди распахнута, легкая рубашка из тонкого батиста, наверное, итальянская, медно-красного с золотым цвета. Пиджак из шелковой ткани был в светло-коричневых тонах.

— Спасибо, хорошо, — сказала она, но решила, что этого недостаточно и добавила: — Прекрасно. Нам здесь ужасно нравится.

Таггерт кивнул, но, когда Дана взглянула ему в глаза, у нее возникло чувство, что он почувствовал, как ей одиноко. Неужели это так заметно? Он снова перевел взгляд на картины. До нее дошло, что он говорил вначале.

— Исповедь? — неожиданно спросила она.

— Простите?

— Вы сказали, что картины напоминают исповедь.

Таггерт улыбнулся.

— Да, конечно, если это хорошие картины. Они могут быть как секреты — что-то такое, что надо обязательно сказать, если хочешь, чтобы тебя до конца поняли, такое, что невозможно выразить никаким другим способом.

Дана кивнула, не вполне понимая его. Ложь, подумала она, хоть и не знала, почему так думает. Почему картины казались ей ложью? Картины или Ной Таггерт?

— Вот интересная вещь, как вам кажется? — продолжал он. — Творчество Тедди развивается в новых направлениях.

— Так вы его знаете? — спросила Дана.

— Мы встречались на одной из его выставок около года назад. Тогда он был больше озабочен продажей своих работ. К счастью, сейчас его дела, видимо, пошли в гору, раз у него появилась возможность создавать более глубокие полотна. Мне отрадно видеть такие перемены. — Он посмотрел на Дану. — Живопись моя давняя любовь.

Его взгляд казался таким пристальным, что Дана задумалась, что бы это могло означать. Может, он ждал ответа? Или намекал на то, что интересен, чтобы увлечь молодую женщину? Дана чувствовала легкое головокружение.

— Вы, должно быть, тоже рисуете? — вступила в разговор Элли.

— Да, вообще-то. Конечно, непрофессионально. Я таким образом отвлекаюсь от своих проблем, а также тренирую зрение. Мало кто из нас обладает настоящим талантом, но все мы способны научиться видеть.

Дана чувствовала, что он тренируется и на ней, каким-то образом заглядывая ей в душу.

— Если у вас есть время, милые дамы, — продолжал он, — я буду очень рад показать вам свои работы.

— Отлично. — Лицо Элли просветлело, и она вопросительно посмотрела на Дану. Это заинтересовало и Дану, но, когда она ловила странный взгляд Таггерта, ей хотелось, чтобы Луис все же был рядом.

— Я бы очень хотела увидеть ваши картины, очень. Я уверена, что моему мужу тоже было бы интересно. Он уехал в город на пару дней, но завтра, думаю, уже вернется. Как вы считаете, могли бы мы все вместе приехать посмотреть картины через день два?

— Конечно. — Он радушно кивнул и дал ей свою визитную карточку. — Пожалуйста, обязательно позвоните. Я надеюсь, что ваш муж тоже сможет прийти. Его зовут Луис, да?

Какое-то мгновение на его лице играла улыбка.

— Да, — замялась Дана.

Что-то ей не понравилось в этом вопросе. Когда они выходили из галереи, и потом, когда они с Элли пили кофе, это все время вертелось у нее в голове. Она мысленно прокручивала вечеринку у Кенджи. Это было единственное место, где Таггерт мог познакомиться с Луисом. Откуда еще он мог знать его имя?.. Должно быть, их там представили друг другу. Она пыталась припомнить, когда они стояли вместе, но не могла. Ну, ничего, должно быть, это продолжалось не больше минуты. Дане потребовалось немало времени, чтобы убедить себя в этом, потому что она была почти уверена: их друг другу не представляли…

16

В студию Ноя Таггерта свет проникал сквозь невысокие окна. Вечерний свет резко падал на картины, развешанные по стенам, и соответствовал настроению Ноя.

Он был прав! С самого начала был прав относительно Даны Феррин. Тогда, у Кенджи, было слишком много людей, слишком много пульсов, которые надо было различить. В галерее он смог почувствовать ее пульс предельно ясно, прочитать без всяких помех. Она хорошо подготовлена!

Он подошел к окну и приоткрыл его. В старой комнате пахло плесенью и будет пахнуть даже при открытом окне.

Ной повернулся и стал рассматривать картины. Солнце отражалось от шершавой поверхности краски. Он улыбнулся счастливому совпадению: освещение в студии сейчас такое, как на одной из его картин, — пустынный горный пейзаж, снежные шапки ледников на вершинах гор, слепящее солнце.

Он был прав. Он не обманывал себя. Однако его эмоции сейчас слишком сильны и могут повлиять на его суждения.

Он отошел к дальней стене студии и снова стал разглядывать картины. Каждая из них, казалось, говорила ему о том же.

Его желание разделить с кем-нибудь свою ношу велика. Но он должен быть осторожен. Разделить с кем-то свою ношу — значит безраздельно завладеть человеком. Но такое обладание может оказаться губительным. Та, которую он желал больше всего на свете, могла погибнуть, могла быть искалечена. Он не имеет права ошибаться.