Сцены провинциальной жизни - Уильям Купер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Легче не легче, а знать мне надо, — с укором сказал Том.
Я только развел руками. Я знал, что он вовсе не расположен видеть в истинном, курьезном свете коленца, которые в последнее время откалывал Стив.
— Ты забываешь, что я привязан к нему.
— Во всяком случае — ревнуешь.
— Что не обязательно одно и то же. Кому-кому, а тебе, Джо, надо бы это знать. — Том никогда не мог удержаться от соблазна поучить ученого уму-разуму. — Можно ревновать, не любя, но любить, не ревнуя, невозможно.
Он покосился в мою сторону, из чего я заключил, что сказанное относится ко мне. Я так стыдился своей ревности, что не рассказывал о ней Тому, и проявления у меня этого чувства представлялись ему подозрительно хилыми.
Мы посидели в молчании.
Том сказал с большой силой:
— Тяжело это становится, Джо.
Я проникся к нему живым сочувствием.
— А ты не мог бы… ну, я не знаю… отступиться, что ли?
— Конечно, нет.
Мне оставалось, вероятно, только пожать плечами. Вместо этого я сказал просто:
— Тогда жаль.
— Я не умею трубить отбой, — сказал Том, не слишком погрешив против истины. — Я должен наступать, невзирая ни на что. — Он запнулся. — Боюсь, на сей раз не рехнуться бы при этом.
— Похоже, Стив только того и добивается.
— И не думает. Все совершается помимо его воли.
— Да?
— Это меня и трогает больше всего. Потому я ему так нужен.
— Нужен-то ты ему безусловно, — сказал я, мысля в категориях звонкой монеты.
— Не представляю, что бы он делал без меня.
— Без тебя ему пришлось бы сильно сократиться.
Том дал мне почувствовать, что тонкий человек такого не скажет.
— По-моему, он привязан ко мне.
— Привязан, Том.
— Если бы только я мог быть в нем уверен. — Том покрутил головой. — Никогда нет уверенности… Знать бы только, что так продержится хотя бы еще год!
В эту минуту я, как и Том, забыл, что через три недели ему уезжать на чужбину. Том говорил от чистого сердца, и я растрогался. Я верил, что дружба со Стивом способна, как и всякая дружба, внезапно вознести на вершину счастья, а оттуда пинком столкнуть в пучину страданий. Во что я не мог поверить — это в ее долговечность: скорее ручьи побегут в гору, чем все это выдержит испытание временем.
— Впрочем, полгодика, может, и протянет, — сказал Том, и хотите верьте, хотите нет, но таким голосом человек объявляет о выходе из положения, который, в общем, его устраивает.
Том был сильный пловец: с такой жировой прослойкой нетрудно держаться на плаву, такие мышцы созданы мощно таранить воду. Мы нырнули в яркую голубизну и выплыли на поверхность, выжимая из глаз хлорированные слезы. Том по обыкновению настроился без устали махать из конца в конец, как маятник, мерным, неторопливым ходом. Я поплыл было рядом, но передумал, вылез из воды и огляделся.
Не я один был знаком с обыкновением Тома. Стив, в уверенности, что теперь Том минут пятнадцать не высунет голову из воды, беспечно стоял на виду у всего честного народа, весело болтая с двумя девчурками-школьницами.
Я не знал, как мне быть. Вмешаться? Это окончательно погубит дело. Оставалось стоять, смотреть, чувствуя, как каплет с мокрых волос на плечи, и молиться, чтобы пронесло.
Вообще-то, скажу я вам, молиться, чтобы пронесло, — самое пустое занятие, и в моем возрасте стыдно такого не знать. Тем более, когда не секрет, что отличительная черта классных прыгунов в воду — полное пренебрежение к тому, что удобно, а что неудобно пловцам. Итак, я стоял, поглядывая то на Стива с его смешливыми длинноногими школьницами, то на рыжую макушку Тома, неуклонно бороздящую синь воды, как вдруг прямо под носом у Тома красиво вошли в воду тела двух ныряльщиков. Том с размаху остановился и возмущенно забултыхался на поднятой ими волне, отплевываясь и протирая глаза. Он огляделся по сторонам. Он увидел Стива. Взмах руки — и Том был уже у бортика. Он вылез из воды и направился к Стиву. Я заметил, как Стив переменился в лице от неожиданности, когда Том похлопал его по плечу. Отрывистый вопрос, короткий ответ — и они отошли вдвоем, а девчушки безмолвно уставились друг на друга. Том шагал впереди, как жар горя на солнце медноволосой грудью, за ним, замыкая шествие, нехотя плелся Стив.
Я пошел взять полотенце, и мы сошлись одновременно на одном пятачке. Стоило видеть, какие у Тома глаза: белки, покрасневшие от хлорки, а в них — два пронзительно зеленых от злости огня.
— Ты с ума меня сведешь, Стив! — говорил он, поспешно вытирая лицо, так что страсть, звенящую в его голосе, несколько заглушало полотенце.
Стив, ничего не отвечая, тщетно тер полотенцем пониже паха, куда стекала вода с трусов.
— Ты что, не слышишь? Ты сводишь меня с ума своим поведением!
— Что-что? Не разберу сквозь полотенце.
— Ты меня сводишь с ума.
— А что я такого сделал, — хмуро буркнул Стив. — Не выдумывай, Том.
Я решил, что пора удалиться, хотя и знал, что мое присутствие не мешает Тому, когда происходит выяснение отношений, — больше того, я подозревал, что для остроты ощущений ему даже лучше, когда при этом есть кто-то третий.
Я отвернулся и начал вытираться.
— А вот и Миртл, — услышал я голос Стива.
Уф, слава богу! Миртл подошла к нам ленивой походкой, свежая и сияющая.
— Забавно вы стоите втроем — сбились в кучку и вытираются. Как будто сошли с полотна Дункана Гранта. — Она усмехнулась чему-то своему. — Только у Гранта мужчины совсем без… — Слово красноречиво замерло у нее на устах.
— Ты что это в платье, Миртл? — властно сделал ей замечание Том. — А купаться как же?
Я подумал, что он хочет от нее избавиться.
— В другой раз. — Миртл опустилась на траву. Я сел рядом. Она не часто купалась — стеснялась, я думаю, показаться в купальнике слишком худой и плоскогрудой. Ну, и потом, она же постоянно зябла! — Сегодня не могу.
Я вопросительно поднял брови. Миртл смотрела на меня круглыми, виноватыми глазами.
— Прости, зайчик. Сегодня не выйдет посидеть и вместе пойти домой. Мне еще надо зайти в одно место. Ты не против?
Теперь пришла моя очередь злиться и беспокоиться.
— Нимало, — сказал я.
Все притихли. Миртл наблюдала, как ведут себя Том и Стив. Я пытался осмыслить происходящее. Мне припомнились другие случаи в этом году, когда она поступала так же. Я перебирал их в памяти один за другим, и мне вдруг открылась общая схема. Повод для ревности или досады — взрыв страстей — примирение — и опять все с начала. Сейчас мы в который раз заходили на первый виток.
— Почему же у тебя сердитый голос?