Киммерийский аркан (СИ) - Боровых Михаил

Затем Шкуродер вытащил из-за пояса кривой кинжал со скошенным острием, и принялся кромсать мертвеца. Он наносил такие удары, как будто пытал еще живого человека. Потом стал срезать куски мяса с костей. Потом раскидал срезанную им плоть во все стороны.

Кидерн как можно больше старался наследить, топтался то там, то здесь, наступал на кровь, на палую листву и траву.

— Жирный кабан. — с ненавистью сказал Кидерн, распорол брюхо Кара-буги, вытащил несколько петель кишок. Плюясь от отвращения, размотал их по камням, и решил, что хватит. Теперь тело баруласа выглядело именно так, как должно выглядеть тело человека, попавшего в засаду к нескольким молодым доганам, которые пошли в набег, презрев приказы старших.

Кривой доганский нож Кидерн бросил в нескольких десятках шагов от трупа. Может быть все зря, но если нож найдут прямо на теле, то это будет подозрительно.

На мертвого баруласа Кидерну было решительно наплевать, глумление над телом никак его не тронуло, к тому же для самих гирканцев такие расчленения были наоборот, почетным ритуалом.

А вот убивать столь сильную и хорошо обученную лошадь было жалко, но нельзя было оставить ее как трофей себе. Просто отпустить пастись на свободу тоже было нельзя — умное животное может самостоятельно вернуться к своим сородичам.

Кидерн завел коня в густеющий подлесок и зарезал. Он даже не воззвал к духам этих скал и леса, чтобы они приняли смерть как приношение. Напился лошадиной крови, но отрезать куски мяса не стал. Если тела Кара-Буги и его скакуна все-таки найдут, пусть все будет как можно более непонятно. Говорят, дальше в горах живут торханны. Вот пусть они и будут виновны в смерти батыра.

Кидерн не стал сразу возвращаться в лагерь, а поехал к реке, где смыл с себя кровь убитого.

Главным вопросом для Шкуродера было, зачем он вообще взялся помогать Коди скрыть его неловкое преступление. Проще было убить Коди и во всеуслышание объявить, что наткнулся на него, когда тот стоял над телом Кара-Буги.

Отправляясь следить за этой странной парочкой, Кидерн на самом деле хотел прикончить обоих. Однорукий Коди не представлял вовсе никакой опасности, а Кара-буги опасен был только в ближнем бою с кинжалами. В схватке на копьях, на мечах или на топорах, конным, или пешим, Кидерн был уверен в победе над баруласом.

Но, увидев, как глупый кутенок совершил свое первое убийство в спину, Кидерн отчего-то сделал то, что сделал.

Шкуродер отыскал в лагере свою сотню. Коди уже сидел у костра. Кидерн опустился рядом, ничего не говоря.

— За что я ненавижу баруласов? — спросил он, как будто не обращаясь к Коди. — Я расскажу тебе.

XX. Трон старого бога

Слушай Коди, слушай историю Кидерна, сына Кидерна, прозванного Шкуродером. Я расскажу ее тебе потому, что мне кажется, ты способен понять. Потому что ты глупый кутенок, но у тебя чистое сердце.

Мне тридцать шесть лет, Коди. Я родился, когда нами правил старый каган, а Каррас был еще юнцом, только-только заслужившим право носить меч. Но эта история не про Карраса и не про старого Конана, она про меня, гирканцев и про старого бога.

Ты знаешь, я из Озерного Края. Посмотри на меня Коди — я настоящий степняк, верно? Но я родился в Озерном Краю. Наш клан осел там сразу вскоре после пришествия в Степь. Наши предки думали, что нашли то место, что в старых песнях именовали Поля Праведных. Черная земля, такая жирная, что еще немного и ее саму можно было бы есть. Озера, полные чистой прозрачной воды. Яркое солнце в небе. Густые леса на склонах гор, таков озерный край.

Мой отец был рыбаком. Он ходил на веслах и под парусом по большому озеру и всегда возвращался с уловом. А еще мы сеяли просо, пшеницу и овес. Если был хороший год, снимали два урожая. Ты знаешь, в Озерном Краю солнце светит так же, как и над Степью, но не сжигает там все живое. Вода — это жизнь. Озерный Край — счастливейшее место на земле. Так было раньше. Я там не был двадцать пять лет. Я боюсь, если я увижу Озерный Край, что-то во мне умрет, а я и так почти мертв. Но я забегаю вперед.

И так, мы сеяли просо, пшеницу, овес. Мы ловили рыбу. Мы пасли стада коров и овец. Мы не просто не знали голода, мы благоденствовали. В лютые зимы, когда кланы глубокой степи страдали от холодов, теряли по половине своих стад, затаскивали овец в шатры отогреться, мы просто загоняли своих животных в специально построенные для этого сараи, и там сохраняли их.

В детстве я не знал голода, не дрался за объедки, не охотился в степи на тарбаганов, не копал съедобные коренья. Зачем все это в Озерном Краю?

Своими богатствами мы щедро делились с кочевыми кланами. Тогда, когда я был ребенком, разделение еще не было столь глубоким. Степняки еще не успели перемешать свою кровь с оюзской, а жители Озерного Края еще не поглотили это странное молчаливое племя, которое только и знало, что собирать ракушки на отмелях. Но во мне нет крови этих жалких овражников. Я — киммериец, какими были все киммерийцы, пока не ушли на Восток, пока не оставили Старую Киммерию и дедовских богов.

— Говорят, наших предков изгнал Имир — Ледяной Великан.

— Говорят! И это правда, старики говорили мне, что дыхание Имира заморозило Старую Киммерию. Но зачем, зачем Конан повел наших дедов в Степь? Ведь гирканцы были нашими врагами! А, Коди, не перебивай меня, или рассказ мой будет бесконечным.

И так, озерники были богаты и этим богатством делились со степными кланами. Старый каган ценил озерников. Он понимал, что сила его державы не только в копытах его коней, но и богатстве оседлых кланов. Благодаря этому богатству он мог содержать войско, сравнимое разве что с армиями древних держав. Коди, ты много видел степняков в доспехах? Нет, доспехи только у нас и у аваханов. Мы можем их себе позволить, потому что у нас есть зерно. Есть шерсть. Есть стада, которые мы можем продавать и менять. Каганат воюет как степные племена, а богатство копит как оседлые страны. Каждый шлем на названном воине, каждый наборный панцирь из бронзы, каждый стальной меч — все это оплачено зерном, выращенным в Озерном Краю и в долинах рек.

Неправда, если говорят, будто озерники мягкотелы. Мой отец был рыбак, но он был и воин. Он мог защитить свой дом. Он ходил в походы против гирканцев, чтобы обезопасить наш край от набегов. Мои родичи строили крепости и заставы, на которых несли службу. Меч они держали в руках так же хорошо, как плуг или сеть. Ты спросишь, к чему эта долгая история? Я скажу тебе. Я родился в счастливейшем краю на земле, а потом в этот край пришла смерть. И ее принес Иглик-хан. А виновен в том наш каган Каррас, да правит он девяносто девять лет!

Сколько мне тогда было лет… Сейчас сосчитаю. Не смотри на меня так, я умею считать, а еще я умею читать и писать, хотя половину и позабыл! Мне было восемь лет. Да, мне было восемь лет, а Каррасу уже двадцать пять. Он вырос и взалкал славы и добычи. Старый каган уже собирался отходить от власти. Он много времени проводил у нас в гостях. Часто говорил со стариками. Вспоминал Старую Киммерию. Он еще не был гирканцем, как Каррас, этот сын оюзской ханши.

Но старый каган хотел передать власть сыну, и хотел, чтобы сын его был увенчан славой. Он позволил Каррасу собрать большую армию. Каррас созвал под свой туг воинов семи, из двенадцати, кочевых кланов. Но этого ему показалось мало. Он приказал явиться и озерникам. Обычно жители Озерного Края не отправлялись в далекие походы, и службу несли, охраняя свои рубежи.

Но это было давно, как я и говорил. Тогда еще не было столь заметной разницы между кочевниками и земледельцами. И многие пошли с Каррасом. Не из страха, а из жажды славы и добычи. Он увел едва ли не всех молодых мужчин с наших селений! Он оставил Озерный Край почти без защиты.

О, Каррас конечно, не мог знать о том, что случится. Он не знал, что старый Иглик, эта змея в человеческом облике, долгие месяцы, а то и годы, готовился подняться против власти каганата. Он подговорил на мятеж ближние племена. Но главными зачинщиками были твои друзья, кривоногие баруласы!