Золотой век предательства. Тени заезжего балагана - Дарья Кочерова

– Как вам причёска, молодая госпожа?

Девушку звали Нон, и она была едва ли старше самой Уми. У неё было округлое веснушчатое лицо с большими, будто бы вечно удивлёнными глазами. Обычно Уми одевалась и делала себе причёски сама, но по особым случаям к ней в помощь присылали Нон. По части причёсок и макияжа Нон и впрямь была большой умелицей, хотя в основном она помогала Томоко работать на кухне.

Уми покрутила головой, осматривая себя в зеркале.

– Мне нравится. Но, кажется, чего-то всё-таки не хватает, – с сомнением проговорила она.

Нон закивала.

– Вот и мне так показалось, молодая госпожа. Нужно что-то, что подчеркнуло бы нежный цвет вашего наряда.

Уми покосилась на персикового цвета кимоно, аккуратно повешенное на стойку, чтобы ткань не измялась раньше времени. Она знала, какое украшение подошло бы к кимоно больше прочих. Но отчего-то прикасаться к нему Уми не хотелось – о шпильке, принадлежавшей матери, ей хотелось забыть, словно её никогда и не было.

С другой стороны, отец будет доволен, если она наденет кандзаси именно сегодня, на первые смотрины. Уми чувствовала себя неловко за то, что так толком и не поблагодарила отца за подарок. Он столько лет хранил эту шпильку, даже подыскал для неё такую удивительную шкатулку…

– Есть у меня кое-что, – проговорила Уми и указала Нон на шкатулку, где лежала кандзаси. Служанка тут же поспешила принести её, и Уми аккуратно нажала на маленькую бабочку на крышке шкатулки.

– Какая красота! – выдохнула Нон, стоило ей только увидеть изящную кандзаси.

Да, с этим и впрямь было трудно поспорить: в последних лучах уходящего дня золотые ножки шпильки сверкали ярче прежнего. А коралловый шарик и впрямь должен был чудесно оттенить чёрные волосы Уми, добавив её облику нежности и утончённости.

Нон так загорелась идеей украсить причёску этой шпилькой, что Уми не стала её отговаривать. Она утешала себя тем, что шпильки на себе она не увидит, даже повернувшись боком к зеркалу: Нон осторожно вставила её в самую середину причёски, на затылок. Что ж, тем лучше – не будет лишнегго повода для расстройства.

Закончив с причёской, служанка опустилась на колени рядом с Уми и открыла шкатулку, где хранилась косметика. Самая сложная часть подготовки осталась позади: с макияжем привычные руки Нон должны были справиться быстро.

Если в любой другой день Уми с интересом наблюдала бы за работой служанки, чтобы потом суметь сделать такую же изящную причёску своими силами, то сегодня мысли её были далеко.

Надо же было такому случиться, чтобы колдун сам пришёл к ней – да ещё и ровно в тот же день, когда она только узнала о своём проклятии! Знала ли бабушка Абэ, кого посылает в усадьбу Хаяси или же это не более, чем удачное стечение обстоятельств? Как бы то ни было, оно оказалось Уми только на руку.

Она совсем не испугалась, когда узнала, что Ямада оказался колдуном. Он не производил впечатление плохого человека и полного мерзавца, какими принято было выставлять всех колдунов без разбору. Судя по его скромной одежде, непривычно короткой стрижке и огромному деревянному, с медными кольцами, посоху, Ямада был странствующим монахом. Они редко забредали в окрестности Ганрю – слишком уж далеко город находился от известных Уми монастырей и больших храмов, – но иногда это всё же случалось. А священники, насколько было известно Уми, не подвергались преследованиям со стороны тайной полиции. Так что и ей было нечего бояться – никто не посмеет обвинить её в связи с колдуном.

Когда Уми поделилась с Ямадой своей бедой, она почувствовала себя намного спокойнее – словно доверилась старому и надёжному товарищу, который обязательно поможет ей. Она привыкла, что у окружавших её мужчин слова никогда не расходились с делами, и потому была уверена в том, что Ямада её не подведёт.

«Пока вам опасаться нечего», – заверил её Ямада. – «Проклятие только недавно проявило себя – для того, чтобы начать действовать в полную силу, ему нужно время. Другие люди не смогут увидеть отметину на вашем предплечье, так что неудобных вопросов можете не бояться. А я обязательно отыщу способ, как вам помочь…»

Лицо у Ямады было подвижным и добродушным, а когда он говорил, то смотрел прямо в глаза, открыто и честно. Вряд ли у этого человека за душой скрывались какие-то тёмные тайны. Уми даже немного устыдилась того, что так открыто посмеялась над ним сегодня…

– Что, тебе тоже красавчик монах запал в душу?

О-Кин по обыкновению своему подкралась очень тихо. Уми вздрогнула от неожиданности, чем очень испугала Нон, которая ни видеть, ни слышать ёкай не могла.

– Ах, ну вот! – всплеснула руками Нон. – Размазала помаду…

– Прости, это моя вина, – проговорила Уми, стараясь не смотреть на ужимки О-Кин, которая от смеха чуть не закатилась под низенький столик.

– Нет-нет, что вы! Сейчас я принесу немного воды и подкрашу вам губы заново.

И Нон торопливо скрылась в коридоре. Уми дождалась, пока шаги служанки стихнут на лестнице, и повернулась к О-Кин.

– Сколько раз я просила тебя не говорить со мной в присутствии других людей?

Но ёкай лишь отмахнулась от неё. Она уселась перед зеркалом и принялась подкрашивать губки, гримасничая, как неопытная актриса из дешёвого уличного балагана.

– Да ладно тебе. Все они и так знают, что ты немного с приветом.

Уми с трудом удержалась от того, чтобы не толкнуть О-Кин прямо под локоть, чтобы на её лице так же заалела полоса смазанной помады.

– Ну так что, О-Кин угадала? – не унималась ёкай, хитро косясь на Уми в отражении зеркала. – Тебе понравился этот монашек? У тебя был такой мечтательный вид, словно ты уже грезила о вашей свадьбе! Или твоё сердце уже навеки отдано другому? Ах, бедный мальчик! Сомнений нет, ты ему точно запала в сердце – он с тебя глаз не сводил!

– Глупости какие! – нахмурилась Уми. – Мы с ним просто разговаривали – на кого ещё ему было смотреть? Не на тебя же?

– О-Кин была бы не против, – хихикнула она. – Но, поверь, ты пришлась ему по сердцу – у О-Кин на такие вещи нюх! Вот увидишь, не пройдёт и недели, как он позабудет все свои обеты и придёт к тебе с признанием…

Уми лишь хмыкнула и покачала головой. Поддерживать шутливое настроение О-Кин и смеяться над