Пропала, или Как влюбить в себя жену (СИ) - Юнина Наталья

- Сейчас побоишься, потому что, во-первых, ты уже не настолько злая, во-вторых, чуть ошарашена, - секунда на обдумывание и Бестужев целует меня в щеку, отпуская свою ладонь. - Кстати, не надевай такие платья на выход.

- Это еще почему? - резко убираю руку от его паха.

- Потому что ты больше не модель нижнего белья. Не надо всем демонстрировать свою грудь.

- То есть Анжеле и Снежане можно, а мне нет?

- Наверное, можно. Мне-то что? Они же не мои женщины, пусть демонстрируют, а ты замужем.

- Я подумаю над твоей просьбой.

- Это не просьба.

- Кстати, что за шлюховатые имена у твоего дизайнера и подружки? - быстро перевожу тему. - Как на подбор.

- Почему шлюховатые? Снежана – Снежка, очень даже мило.

- Анжела – Анжик?

- Точно.

- И все равно имена шлюховатые, особенно Анжела. Прям фу!

- Сонь, в тебе говорит ревность.

- Ага, мечтай. Анжела – шлюховатое имя и точка.

- Ну если тебе будет спокойнее, то могу сказать, что это ее ненастоящее имя. На самом деле ее зовут Лена.

- Ты серьезно?!

- Да. И даже не спрашивай почему ее так зовут. Лена – не шлюховатое имя?

- Ужасное имя!

- Ну да, ну да. Ты помнишь, как зовут мою бабушку? - ну спасибо, что напомнил о бабуле!

- Вера.

- Умничка. Не бойся, ты ей понравишься. Мизинец даю на отсечение.

Кажется, настало время, когда Бестужев все-таки лишится своего мизинца…..

Глава 25

Кажется, у меня перехватывает дыхание, когда Глеб приподнимает меня с сиденья. И нет, вовсе не от близости, а от страха из-за дальнейшего знакомства. Отвратительнейшее состояние, напоминающее по силе ожидание самого страшного диагноза. Утыкаюсь Бестужеву в грудь и глубоко вдыхаю запах его парфюма, борясь с внезапно возникшей тошнотой. Как же мне страшно, мамочки…

- Сонь, ну хватит. Не вибрируй, - чуть насмешливо произносит Глеб. - Я не понимаю почему ты трясешься? Боишься не понравиться бабушке? Ну и что? Я вот твоему отцу не нравлюсь и что из этого?

- Дурацкое сравнение, моему папе на меня плевать, он меня не любит, а твоя бабушка тебя сто процентов – да.

- Ладно, согласен. Нехорошее сравнение. Но суть в том, что моя бабушка, вне зависимости от своих личных симпатий и антипатий, не окажет на меня никакого влияния. Даже, если она заведет меня ночью в темную комнату, приставив к горлу ножечек, и скажет: «Глебушка, брось каку, она тебе не пара, у меня на примете есть внучка моей дряхлой подружки», я не вниму ее словам. Расслабься, Сонь. И помни, что ты здесь хозяйка, а не гостья, - шепчет мне куда-то в шею. - И, будь добра, не реагируй на ее разговоры о детях. Если уж начнет давить вопросом, «когда будут детки», то представь мысленно перед собой стену и думай о чем-то хорошем.

Так и хотелось спросить: так вот в чем секрет его невозмутимости? Бестужев не слушает и ставит перед собой мысленную стену?

- Олег, поставь, пожалуйста, кресло сюда, - громче произносит Глеб, как только заходит в дом. - Спасибо. Можешь ехать домой, - усаживает меня на диван. Оглядываюсь по сторонам в поисках той самой бабушки и никого не вижу. И тут мой взгляд утыкается в собственную грудь. На кой черт я сняла верхнюю одежду?

- Подай, - тянусь рукой к полушубку, который Глеб удерживает в руках.

- Зачем?

- Чтобы грудь прикрыть, непонятно что ли? Твоя бабушка подумает еще, что я какая-то распутница, - нервно произношу я, натягивая выше лиф платья. - Ну, - тяну к Бестужеву руку, выжидающе смотря на него.

- Верхнюю одежду дома не носят, - чуть улыбаясь произносит Глеб, кидая полушубок на кресло. Наклоняется к моему лицу и шепчет прямо в губы. - Расслабься, Сонечка, все будет хорошо, - секунда и целует меня в нос.

- У меня насморк, кстати, - не задумываясь, вру я. Зачем? Наверное, чтобы убрать с его лица очередную порцию невозмутимости и спокойствия.

- Ага, и козявки в носу, - наклоняется вниз и принимается снимать с меня туфли.

- И назальный герпес, - добавляю я.

- Ну хорошо, что не вагинальный, распутница ты моя, - что-либо ответить на это я не смогла, просто потому что чуть опешила, когда Глеб стал приподнимать подол моего длинного платья. При этом проходясь пальцами по капрону. Что это еще за ерунда такая? Разве бабуля не в доме?

- А что ты делаешь?

- Хочу посмотреть, что на твоих ногах. Чулки значит? - добравших до резинки чулков, улыбаясь, спрашивает он.

- Ага. А зачем ты гладишь край моих чулок?

- Проверяю на прочность. И да, правильно не край, а борт, если мне не изменяет память.

- Да что ты говоришь?

- Ага, - улыбается так, как будто передо мной кот, нажравшийся валерианки, ну и сметаны заодно. Что-то с ним определенно не так.

- А ниже что? - накрываю его руки, опуская вниз. - Мачта? Парус?

- Паголенок, - не знаю, что со мной происходит, но я ржу как лошадь от этого «погаленка». Едва хватает ума прикрыть ладонью рот.

- Шутишь?

- Нет, - демонстрирует мне голливудскую улыбку в ответ.

- Я не буду интересоваться откуда такие глубокие познания, но ради интереса, а самая нижняя часть это… подпяточник?

- Нет. Следовая часть чулка. А в ней уже различают пятку, след и мысок. А вообще я был уверен, что на тебе не чулки.

- Почему?

- Сложно объяснить.

- Дай угадаю, ты надеялся увидеть шерстяные колготки? - вместо ответа Бестужев лишь пожимает плечами. - Вообще-то у меня куча фотографий в чулках.

- Знаю. Но экранная и реальная жизнь – это все-таки другое. Очень красивые, кстати, чулки.

- Мужчинам ведь нравятся чулки, да?

- Да. Это чистейший секс, - снова ведет обеими ладонями по ногам.

- Ясно, - тихо произношу я, закусывая губу и борясь с желанием спросить откуда у него такие познания в чулках. И спросила бы, если бы не услышала тихий стук каблуков и громкое:

- Глебушка, ну наконец-то. Приехали.

Точно, бабуля-то здесь, а мы тут про чулки и ноги гладим! Пипец. Пипец мне пришел. Еще и внук у неходячей женушки в ногах. Боженька, пожалуйста, помоги мне. Глеб приподнимается с колен, и я сразу закрываю глаза. Спустя несколько секунд резко открываю их, попадая взглядом на приятную с виду картину: Бестужев обнимается со своей бабушкой. Ишь какая мадам, по дому ходит не в тапочках, а в туфлях. Хорошо хоть не на шпильке.С виду это точно не моя бабушка. По крайней мере, я не припомню, чтобы моя так улыбалась мне, как эта Глебу.

Не знаю как я себе ее представляла, но точно не такой. На вид лет семьдесят, среднего роста, этакая блондинка с накрученными короткими локонами. Одежда – не бабкинская: элегантные брючки бежевого цвета, блузка нежно-голубого оттенка и макияж. Даже на расстоянии видно, что она при параде. Но больше всего удивляет не ее элегантность, а то, что на ее голове красуется шелковая лента с бантом посередине. Бант вселяет надежду, что не все так плохо. Разве злыдня может носить бант?

- Бабушка, это Соня. Прошу не обижать и желательно любить.

- Скажешь тоже, - отмахивается от него и подходит ближе ко мне.

- Здравствуйте, Вера, - киваю и улыбаюсь как дебилка.

Застываю и, кажется, не дышу все то время, пока она меня рассматривает.

- Боже мой, какая красота. Куколка, - восхищенно произносит женщина, ослепляя меня белозубой улыбкой. - У моего внука губа не дура. А какие у вас будут красивые детки, мама дорогая, - тянет ко мне руки и заправляет мои распущенные волосы за ухо. И тут же начинает ощупывать мои ушные раковины. - И ушки красивые, не то, что у Глебушки. Он чуть лопоухий, если ты не заметила. Но другой красотой и харизмой берет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

- Ну теперь-то моя куколка об этом точно вспомнит, бабушка, - саркастично отмечает Бестужев, на что Вера выпрямляется и тут же обнимает его.

- Ну не обижайся.

- И не думал.

И тут на меня накатывает очередная волна смеха.