Замуж — никогда - Винк Таня

Глава 7

Отсутствие Димы было для Анны тяжелым испытанием — не только для души (из головы не выходила Надя), но и для тела. Привыкшее к ласкам, оно требовало их, и к концу второй недели Женька сказал, что на ее лице остались одни глаза.

— Ты что, не ешь? — строго спросил брат.

— Ем… — Аня пожала плечами.

Она действительно ела, но через полчаса снова чувствовала голод. Или это был голод любви? Как самый обычный голод, сначала он был настолько нестерпимым, что она не могла слышать голос Димы и после разговоров по телефону долго ворочалась в постели. Потом голод стал привычным, и Аня вся превратилась в ожидание, продолжая замечать на себе откровенные взгляды мужчин. И, что странно, эти взгляды вызывали у нее неприязнь — мельком посмотрев на потенциальных ухажеров, она находила в них то, что ненавидела в мужчинах лютой ненавистью. Находила обязательно, потому что это было сутью самца — жестокость и властность, влекущие за собой целую палитру мерзких проявлений, от физического насилия и морального унижения до бесстыдной похоти, названной милым научным термином «полигамия». Если мужчина холост — хрен с ним, с этим термином, но когда он женат, как вот этот, с кольцом на пальце, раздевающий ее взглядом… Или вон тот — жена рядом, а он на Аню пялится! Ладно четвероногие, им сам Бог велел размножаться, а вот двуногие… Нет, Аня полигамию никогда не примет. Полигамия — на ее взгляд — довольно жестокая забава двуногих самцов, принимающих хлюпанье яиц в мошонке за бряцанье рыцарских доспехов. Она всякого насмотрелась в детстве, и теперь ей казалось, что достаточно одного взгляда, и она уже «прощупала» мужчину, уже поняла, какой он…

А Димка? Какой он, ее Дима? «…Ничего себе, какая молодая мама! И такая красивая…» Да, конечно, она его «прощупала», она не могла иначе, это в ее крови, в мозгах — она такая, да… «Прощупала» и сразу приняла. Безоговорочно. Будто в ее душе с момента появления в этом мире хранился отпечаток его души. Ей все в нем нравится — глаза, скулы, рот, зубы, плечи, руки, грудь с щекотливыми волосками, узкие бедра, ноги, ступни… да, да, у него особенные ступни. В чем их особенность? В том, что она с рождения знает каждую косточку, каждый суставчик его ступни. Знает каждый изгиб его тела. Знает его запах… Отпечаток этого запаха она тоже носит в себе от рождения. Она носит в себе отпечаток его нежности, хриплого голоса, ласк, взглядов, улыбок, жестов, смеха, слов… Она носит в себе его существо, его существование, его жизнь, от начала и до конца. Она знает — он не такой, как все… Она знает — это ее мужчина.

В конце недели Лидия Львовна вызвала Аню к себе.

— Ты сильно похудела. — Хозяйка магазина нахмурилась. — Ты давно была у врача?

— Два месяца назад, — ответила Аня. По распоряжению Львовны все работники магазина два раза в год проходили диспансеризацию.

Лидия Львовна откинулась на спинку кресла и прищурилась:

— Ты рассталась со своим парнем?

Аня чуть не заплакала:

— Он в командировку уехал.

— А… — Львовна улыбнулась. — Ну, не надо так страдать. — Она посмотрела на свои руки. — Понимаешь, детка, если мужика сильно любишь, он садится на голову. Помни это.

Девушка кивнула, но хозяйка магазина видела по ее глазам: Аня не хочет ей верить.

— Иди работай. — Она подалась вперед и открыла папку, лежащую на столе.

Как только Аня вышла из кабинета, Лидия захлопнула папку и уставилась на дверь. Да, мужикам нельзя показывать свою любовь. Она так любила мужа, а он взял и загулял. Думала ли она, что так будет? Да, подозревала. Потому что все видела. Конечно, не с первого свидания, но через пару месяцев заметила, что он с интересом смотрит на других женщин.

— Только мертвый мужчина не смотрит на женщин с интересом, — сказал папа Лидии (из-за его походов налево у мамы прибавилось и седых волос, и морщин).

Да, все они ходят налево. Муж Лиды на четвертом году брака так куролесил, что оторопь брала. Но оторопь оторопью, а семья и дети — совсем другое. И, пока существует этот мир, женщины будут лететь на любовь, как бабочки на огонь. С той лишь разницей, что бабочка знать не знает, что сгорит, а женщина знает, но надеется, что сгорят другие, а ее сия печальная участь обойдет…

Утром за завтраком, организованным в виде «шведского стола», Дима осмотрелся, но Надю не увидел. «Вот и хорошо», — подумал он и уже хотел пройти со своим подносом в дальний угол, но тут Надя окликнула его и он, проклиная все на свете, медленно повернулся и едва не выронил поднос. На него смотрела новая Надя, в тысячу раз лучше прежней. Пока она наполняла свою тарелку всякой всячиной, Дима хлопал глазами и соображал, что сказать, но в голову ничего, кроме «Надька, что с тобой?!», не лезло.

— Димон, расслабься, — через плечо бросила Надя, накладывая в тарелку салат. — Займи пока нам места, — сказала она обыденным тоном.

Дима ринулся к свободному столику у окна, и через несколько минут они смеялись над какой-то чепухой. Дима не переставая думал о словах отца: «Женщины многолики, хитры и коварны, и в этом их прелесть». Сейчас перед ним сидела другая Надя, бледная и по-девичьи обворожительная, без макияжа, с веснушками, розовыми губками, волосами, стянутыми на затылке в тугой тяжелый узел. Даже ее голос изменился, приобрел мягкость и легкую грусть. Вся она казалась милой и беспомощной. Он уже привык к тому, что ее глаза говорят: «Дима, я люблю тебя», и ему это ужасно нравилось, а сейчас она смотрела на него как на стену. Дима начал ревновать. У него на душе заскребли кошки: как это так?! Наверное, Надя прочла его мысли. Она отхлебнула кофе и подмигнула:

— Все проходит…

На следующий день она опять была без макияжа. Только через три дня, после совещания, Дима не вытерпел и спросил:

— Надюша, ты имидж навсегда поменяла?

Она положила руку ему на плечо и заглянула в глаза:

— Думаю, навсегда.

Подмигнула и ушла.

А вскоре Дима узнал, что за ней начал ухлестывать Серж, хозяин компании, холостяк с вьющимися, тронутыми сединой волосами. В общем-то, его можно было отнести к категории красавцев. Его младшая сестра тоже работала в этой компании, очень красивая женщина, но она ни с кем не встречалась. Поговаривали, что она лесбиянка, хотя к сотрудницам сестра Сержа не приставала… Да мало ли что люди не придумают!

— Серж вошел в комнату, увидел Надьку и обалдел! — веселились ребята. — Стоит, глаза выпучил… Ха-ха-ха… Надька к нему: «Чем могу помочь?» А он рот открыл, побледнел… — Рассказчики смеются, слезы утирают. — В общем, кранты французу!

Французу действительно были кранты. К концу их командировки Серж сделал Наде предложение и подарил ей шикарное кольцо. Провожая, в аэропорту он так обнимал возлюбленную, больше похожую на элегантную парижанку, чем на уроженку села, расположенного на границе двух областей, что Дима всерьез опасался: не отпустит!

— Спасибо, — сказала ему Надя, когда самолет оторвался от земли.

— За что? — удивился Дима.

— Что о химии напомнил.

— А-а, — протянул Дима и… ничего не понял.

Потому как понять представительницу многоликой, хитрой и коварной половины человечества невозможно.

Летом Аня с Женькой уехали к дедушке, и там девочка тоже объявила войну окружающему ее беспорядку. Спросив разрешения у деда, она начала с забора (ей хотелось двигаться от границ хозяйства к центру). Проверила, все ли доски крепко прибиты, и те, что шатаются, попросила деда укрепить. Закончив с ремонтом забора, девочка собрала на участке камешки, битое стекло, щепки, прошлогодние листья, забившиеся в труднодоступные места, под навес, где лежали доски, и после этого приступила к дровяному сараю, в котором, кроме дров, хранились дедовы инструменты и садовый инвентарь.