Сказки старого Вильнюса II - Макс Фрай

— Вы бы меня все равно не взяли. Я не умею танцевать. Мало кто умеет, я знаю, но я в этом смысле вообще уникум. Даже хороводы в детском саду не водил. Обижался, уходил в дальний угол и сидел там, дуясь на всех, ждал, когда прекратится безобразие и можно будет снова поиграть в прятки или салочки. С тех пор так и пошло.

— Конечно, вы не умеете танцевать, — кивнула Фрида. — Это совершенно нормально. Собственно, затем ко мне и приходят, чтобы научиться; в большинстве случаев, как и вы, с нуля. У нас иное ограничение: я не беру профессиональных танцоров. Но вас это, к счастью, не касается. Поэтому вы можете попробовать. Первое занятие бесплатно. Не понравится — никто вас неволить не станет. Понравится — платите десять литов в месяц, и добро пожаловать.

Хотел наотрез отказаться. Какое занятие, вы что?! Но вместо этого почему-то спросил:

— Всего десять литов? По-моему, это благотворительность.

— Она и есть, — кивнула Фрида. — Благотворительность в чистом виде. Но не моя. Помещение нам одолжил один из моих учеников, так что скидываемся, считайте, только на коммунальные платежи. Что остается, тратим на чай и печенье. Если бы нам приходилось платить за аренду полностью, десятью литами в месяц, конечно, не обошлось бы… Кстати, о расходах. У вас есть туфли на тонкой кожаной подошве? Если нет, придется купить.

— На кожаной — точно есть. Не знаю только, можно ли считать ее тонкой. Никогда об этом не думал.

— Ладно, посмотрим. А костюм? У вас есть костюм?

— У меня их шесть штук.

Сказал и почему-то смутился. Как будто некстати похвастался.

— Отлично. Если не сможете выбрать, в каком приходить, надевайте самый старый и удобный, вот вам мой совет. И без туфель не приходите.

Опешил.

— Куда не приходить без туфель?

— Сюда, конечно же. Если не возражаете, в среду, в семь вечера. Мне бы хотелось включить вас в группу, которая занимается по средам и субботам, там как раз не хватает мальчиков. Но если вам неудобно, есть группы и в другие дни.

Пожал плечами:

— На самом деле абсолютно все равно. У меня все вечера более-менее свободны.

— В вашем возрасте это совершенно ужасное признание, — серьезно сказала Фрида. В фиалковых глазах светилось неподдельное сочувствие.

Спросила:

— Как вас записать? Скажите имя, фамилия мне ни к чему.

Понял, что пора решительно отказаться, а потом встать и уйти. Чай отличный, и кухня такая уютная, что сидел бы тут вечно, но зачем морочить голову этой чудесной женщине. Она, похоже, уже уверена, что заполучила нового ученика. И чем раньше будет разочарована, тем меньше в итоге огорчится.

Но вместо этого почему-то сказал:

— Лис.

И дважды соврал. Во-первых, это было не имя, а прозвище. А во-вторых, чужое.

Подумал: «Господи, что на меня нашло. Зачем записал в танцевальную студию мертвого друга? Сходил, называется, за хлебом, вот молодец».

Подумал: «С другой стороны, так даже лучше. Я не умею и не люблю танцевать, а Лис любил. Ему, в отличие от меня, здесь самое место. Наверное, он был бы только рад».

Подумал: «Теперь придется прийти, не могу же я подвести Лиса».

— Танцуем серый, — говорит Фрида. — Анна, принцесса, не хмурься, что за предрассудки, серый — прекрасный цвет, особенно когда он цвет шелка, струится и переливается, ты только представь.

Принцесса Анна — самая младшая в группе. Принцессе Анне тридцать два года. Принцесса Анна — не самая удобная партнерша, рост ее равен одной греческой оргии,[27] и слава богу, что не египетской.[28] Но это, полагает принцесса Анна, вовсе не повод сутулиться и отказывать себе в удовольствии носить каблуки. Принцесса Анна феноменально рассеянна, она может внезапно остановиться посреди танца, просто забыв, где находится и что сейчас следует делать. Принцесса Анна — математик, программист и переводчик с полудюжины славянских языков; она привыкла думать на всех сразу, включая Си и Паскаль. В этом, смеется Фрида, и состоит проблема.

Зато иных проблем у принцессы Анны нет. У принцессы Анны темные брови вразлет, пепельные волосы до лопаток и глаза цвета зимних сумерек. Она прекрасна, как элитное модельное агентство в полном составе, беззаботна, как еще не усевшаяся на яйца птичка, и ни в кого не влюблена. Обниматься с принцессой Анной — почти такое же счастье, как танцевать с Фридой. Это счастье нельзя заслужить, оно всегда достается даром — тому, кто нуждается больше прочих.

— Фрида, — говорит принцесса Анна, — ты была совершенно права, серый шелк — это действительно очень красиво. Но теперь он так громко шуршит у меня в голове! Я даже музыку почти не слышу.

— Ничего, ничего, — смеется Фрида, — пусть себе шуршит. Это тоже музыка. Танцуем серый, принцесса. Сейчас танцуем серый.

— Это была худшая посадка в моей жизни, — говорит коллегам пилот самолета польских авиалиний, только что прилетевшего из Варшавы. — Или, наоборот, лучшая, это как поглядеть. Потому что в итоге все целы; по-моему, даже испугаться толком не успел никто — кроме меня. Я, кстати, не представлял, что столько молитв знаю. Откуда? У нас в семье только мамина бабка в церковь ходила. И тут вдруг из меня как полилось.

— В последний момент, — говорит он, устало опустив голову на руки. — В самый последний момент вдруг все стало хорошо. И мы сели прямо как в учебном фильме — и-де-аль-но. Если это не чудо, то… То все равно чудо. Иного объяснения нет.

— Ну надо же, — восхитилась Фрида, — пришел! А я-то, глупая, волновалась. Дети мои, это Лис. Он к нам пришел, счастливчик. Любите его отныне, как меня и друг друга.

И, не желая обуздывать бурю охвативших ее чувств, закружила по залу, вальсируя с невидимым партнером, тихонько напевая себе под нос: «Лис пришел, Лис пришел, Лис пришел».

Ноги ее не касались пола. «Дети» (в возрасте примерно от тридцати до семидесяти), видимо, и не к такому привыкли, а он смотрел, распахнув рот. Наконец смущенно переспросил:

— Вы волновались? Но почему?

— Как — «почему»?! — Фрида даже плясать перестала. — Да потому что ты мне позарез нужен, счастливчик, вот и все. — И, чтобы снизить градус признания, поспешно добавила: — В этой группе не хватает мальчиков, я тебе уже говорила. Собственно, ровно одного и не хватало. Теперь полный комплект. И кстати. Как ты уже, наверное, заметил, я перешла на «ты». Не вздумай обижаться. Я говорю «ты» всем, кто здесь со мной танцует. И ожидаю в этом смысле взаимности. Друг к другу тоже лучше обращаться на «ты», по крайней мере в стенах этого зала. Не то чтобы это было принципиально важно, но я предпочитаю сразу и недвусмысленно обозначить степень близости, неизбежной для всех, кто приходит сюда танцевать.

Подумал: «Неизбежной — ишь ты». А вслух сказал:

— Вы погодите, может, еще выгоните меня взашей после первых же па. Я двигаюсь, как мешок с песком.

— Это вряд ли, походка у тебя легкая. И жестикуляция не разболтанная. И спину держишь неплохо. Не предвижу особых проблем. Впрочем, если даже я ошибаюсь, не беда. Мешков с песком я за свою жизнь перетаскала — не сосчитать. И все остались довольны.

Фрида говорит:

— Мы занимаемся бальными танцами. Классическая программа: вальс, танго, фокстрот. И еще, конечно, самба, румба, джайв, ча-ча-ча, пасодобль, но все это будет потом, латинскую программу мы танцуем только летом, а до лета еще надо дожить. Кстати, имей в виду, дожить — это домашнее задание. Обязательное для всех.

Фрида говорит:

— У нас нет специальной группы для новичков. Занимаемся вместе, это, как ни странно, идет всем только на пользу. С новичками я танцую сама, и это хорошая для тебя новость, у меня все быстро учатся, и ты научишься, никуда не денешься, поэтому иди-ка сюда, дорогой.

Фрида говорит:

— Ни о чем не беспокойся, просто слушай музыку и слушайся меня. Делай все, что мы с ней велим. Это гораздо проще, чем кажется.

Фрида говорит:

— Положись на меня, счастливчик. Я не подведу.

Полчаса пролетают как сон; наверное, они и есть сон. Потому что только во сне так легко и просто получается то, чего никогда не умел наяву: мчаться на мотоцикле, превращаться в зверя, летать, танцевать.

А вот десять минут перерыва более-менее похожи на явь. Можно сесть на паркетный пол, прислониться спиной к стене, беспомощно улыбаться женщинам, наперебой поздравляющим тебя с отличным дебютом, пожимать руки специально ради знакомства присевших рядом мужчин, смотреть в окно, в отчаянную темноту безлунной декабрьской ночи, где то вспыхивает, то гаснет огонек Фридиной сигареты, медленно-медленно выдыхать.

Боже, что это было вообще? Я — танцевал?

Фрида появляется на пороге, на ходу сбрасывает шубку. Фрида говорит: