Сказки старого Вильнюса II - Макс Фрай

Я тасую карты. Мимо идет невысокая миловидная женщина в сером льняном костюме. Переглядываемся. Я вопросительно поднимаю бровь. Санн неопределенно взмахивает рукой — дескать, будь что будет. Оми кивает: годится.

Можно сдавать.

Оми берет карты по одной, по мере того, как они ложатся на стол; он хмур и безмятежен, как всегда во время игры. Санн сгребает по несколько штук зараз, щурится, разглядывая добычу, и адресует мне традиционный укоризненный взгляд — дескать, мог бы сдать и получше. Это вовсе не означает, что карты действительно плохи. Окажись у нее на руках полдюжины джокеров вперемешку с тузами, укоризны во взоре не убавилось бы ни на йоту.

Закончив сдавать, я беру свои карты и торжествующе улыбаюсь. Вовсе не потому, что они мне так уж нравятся, скорее наоборот. Просто кто-то из игроков должен улыбаться после всякой сдачи, и пусть это буду я, у меня, говорят, неплохо получается.

Впрочем, итог все равно предрешен. Первую сдачу у нас всегда выигрывает Оми. Это тоже своего рода традиция. Дальше игра может пойти как угодно, но первая сдача всегда его, не знаю уж почему.

— Все-таки очень неприятно с тобой играть, — говорит Санн, подсчитывая штрафные очки. — И сам ты только на первый взгляд милый человек. А на самом деле очень неприятный!

Оми ухмыляется, затягиваясь трубкой. Ему нравится, когда проигравшие делают вид, будто сердятся. От меня в этом смысле толку немного, зато на Санн всегда можно рассчитывать.

Оми никогда не торопится. Вот и сейчас он медленно перебирает карты, медленно складывает вслух: «Сорок шесть плюс девять. Пятьдесят пять?» Дождавшись от меня подтверждения, продолжает: «Пятьдесят пять плюс одиннадцать…» Назвав окончательную сумму, непременно перепроверяет, наконец веско повторяет результат: «Сто сорок три».

— Неприятное какое число, — завистливо вздыхает Санн.

— Ну же! — не выдерживаю я.

Но Оми молча пыхтит трубкой. Думает.

— Однажды наша женщина в сером, — наконец говорит он, — найдет на улице старую книгу без обложки и нескольких первых страниц; следовательно, без имени автора. В этой книге будут детально описаны судьбы… ну, скажем, восьми человек. И подробно рассказано, как каждый из них может избежать ожидающих его неприятностей, а в некоторых случаях — преждевременной гибели. Сперва женщина в сером решит, будто в руки ей попал чрезвычайно оригинальный роман, не похожий на все, что она читала прежде. И даже предпримет ряд усилий, чтобы узнать имя автора, — увы, безрезультатно. Зато однажды она случайно познакомится с одним из персонажей. Сперва будет удивляться и радоваться полному совпадению имени и биографических деталей. Но после того, как новый знакомый погибнет в возрасте сорока трех лет при обстоятельствах, полностью соответствующих предсказанию, женщина в сером проведет в раздумьях бессонную ночь. Потом еще раз внимательно перечитает книгу и составит список — в какой последовательности надо разыскивать ее персонажей. То есть кому из них серьезные неприятности угрожают в ближайшее время, а кому еще не скоро. Начнет подтягивать порядком забытый немецкий язык и с нуля учить испанский — чтобы, когда придет время, иметь возможность объясниться. Поскольку она не настолько богата, чтобы нанимать частных детективов, возьмется за поиски сама. Нечего и говорить, что жизнь ее полностью изменится, заполнится новыми знакомствами и удивительными приключениями. Шесть лет спустя все персонажи будут предупреждены и, следовательно, вооружены, а наша героиня обнаружит себя где-нибудь у черта на куличках. Ну, предположим, на острове Антигуа, чего мелочиться. Загорелой, похорошевшей, очень счастливой и по уши влюбленной — в кого именно, оставляю на ее усмотрение. Но в целом — вот такая картина.

— Ну ничего так дамочка развлечется, — киваю я.

Оми знает меня не первый год. Он в курсе, что мое «ничего так» дорого стоит. Высший балл. Отсутствие подлинного восторга я легко и охотно маскирую одобрительными формулировками. А когда по-настоящему зацепило, становится не до церемоний. Это не поза, а просто устройство организма, внешнее поведение никогда не соответствует внутреннему состоянию, самому смешно.

— По-моему, ты сделал этой женщине в сером королевский подарок, — вздыхает Санн. — Я ей почти завидую.

— Сперва чуть не сглупил, — смущенно признается Оми. — Думал просто сделать ее королевой бабочек. Ну, чтобы бабочки слетались к ней отовсюду и порхали вокруг ее головы, куда бы она ни пошла. Но вовремя опомнился. Решил, что было бы нечестно вот так запросто решать за всех здешних бабочек, как им себя вести. В конце концов, бабочки — не ставка. И какого черта, раз так.

— Было бы красиво, — неуверенно говорит Санн.

— Ты тасуй давай, — говорю я. — Руки уже чешутся отыграться.

— Да ладно тебе. Чешутся — ишь.

Оми любит и умеет держать паузы, и с этим, увы, ничего не поделаешь.

Тасовать, теоретически, можно очень долго. Хоть до самого вечера. Улица Радвилу — не то чтобы главная пешеходная магистраль. И даже не второстепенная. Если называть вещи своими именами, тут вообще почти никто не ходит. Туристы сюда не забредают, да и среди местных желающих срезать путь от улицы Тилто до набережной или в обратном направлении совсем немного. Хорошо, что хозяин «Старой лодки» с самого начала сделал ставку на формирование круга завсегдатаев, не особо рассчитывая на случайных клиентов, а то бы давным-давно разорился, и где тогда, скажите на милость, мы бы собирались.

Впрочем, нам-то как раз грех жаловаться, дольше нескольких минут на моей памяти ждать не приходилось. Вот и сейчас, стоило Оми наконец взять карты в руки, как на Радвилу появились сразу трое прохожих. Мальчик с рыжим сеттером на поводке, рано облысевший клерк в темно-синем костюме и старушка с кошелкой, едва ковыляющая на опухших, негнущихся ногах. Из кошелки торчат букеты, составленные из полевых и садовых цветов. До проспекта Гедиминаса, где она обычно торгует, любой из нас, не спеша, дошел бы отсюда минут за пять, а она будет добираться не меньше часа. Но ничего, добредет. А потом, собрав скудную выручку, обратно. И так все лето и осень, ни единого дня не пропуская. Потому что — надо, точка. Снимаю шляпу.

— Бабка явно не из тех, кто легко сдается, — говорю я вслух. — Другие в таком состоянии даже во двор на лавке посидеть не выбираются, а эта — ишь, цветы продавать ходит. Она мне по душе.

— Мне тоже, — кивает Оми. — К тому же у мальчишки жизнь и без нас вполне интересная.

— А лысый лично мне совсем не нравится! — встревает Санн. — Но не потому, что лысый. А… А потому что!

— Спасибо, что объяснила, — вежливо говорю я. — Теперь все наконец стало ясно.

— Но ведь действительно ясно, — ухмыляется Оми. — Не придирайся.

И начинает сдавать.

Санн, как всегда, бурно возмущается его удивительной способностью сдавать ей исключительно неприятную дрянь. Однако это не мешает ей выкладывать комбинацию за комбинацией. Еще немного, и на столе закончится место. Это досадно, мне хотелось бы выиграть старуху. Санн наверняка уже сочинила для нее добрую дюжину прелестных девчачьих историй об обретении молодости, усыновлении чудесного младенца, случайной встрече с былой любовью или внезапной горячей дружбе с королевой местных фей. Старушке, скорее всего, понравится, но лучше все-таки доверить это дело мне. Честное слово.

Словно бы в ответ на мои мысли, Санн, а затем и Оми сбрасывают ровно те карты, которые мне требуются. И я — оп-ля! — заканчиваю первым. К их нескрываемой досаде.

— А я тебе так верила, — скорбно говорит Санн. — Так верила. Как самому родному человеку. Замуж бы пошла, если бы позвал, вот честное слово! Но уж теперь-то ни за что не пойду. Теперь я тебя знаю! С самой, заметь, неприятной стороны.

Подсчет, впрочем, показал, что очков у Санн больше чуть ли не вдвое. Но это как раз ничего. Ее подсказки дела не испортят. Мою историю вообще ничем не перешибешь.

— Ну, во-первых, — небрежно говорю я, — ясно, что никакая это не бабка. А джинн. Заключенный разгневанным и хитроумным господином в сосуд из плоти, а не из меди, как делали прежде.

— Боже! — Санн картинно хлопает себя по лбу. — Ну конечно! Как я сразу не догадалась.

— И сколько тысячелетий ему еще так шаркать? — озабоченно спрашивает Оми. — Джиннов обычно надолго проклинают.

— В том-то и штука, что господин решил мерить срок заключения не годами, а шагами, — торжествующе говорю я. — Обрек беднягу сделать сто тысяч шагов, понадеявшись, что в таком ветхом теле он и тысячи не одолеет. Но наш джинн проявил стойкость и обретет свободу уже сегодня, как только…

Я собирался сказать: «Как только свернет за угол», — но Санн меня перебила. Что ж, имеет право.

— Как только продаст последний букет, — восхищенно выдыхает она. — Отдаст его, предположим, какому-нибудь унылому умнику, который с пяти лет полагает, будто знает, как устроен мир и чего от него ждать. Сделает шаг в сторону — скажем, чтобы взять свою кошелку. И это окажется самый последний шаг! И джинн метнется в небо огненным столбом, прямо у всех на глазах. Представляете, какой переполох поднимается?! Кто-то завизжит, кто-то перекрестится, кто-то пустится наутек, завоют псы и заревут младенцы, а охранник магазина «Зара» позвонит в полицию, но в целом обойдется без особых жертв. И то-то наш умник попляшет!