Неподчинение (СИ) - Шайлина Ирина

И снова вспоминаю крюк этот над головой, и только за это хочется рвать и метать. Убивать. И убью его, медленно, чтоб орал и визжал, как баба.

В обычную больницу нельзя, мы приезжаем в частную клинику, где главврач не сдаст Зай, даже если Динар притащит сюда свою жопу вместе с отцом-мэром.

— Виталич, принимай, — захожу, все так же не выпуская из рук девушку. Ее волосы, длинные, спутанные, свисают неровной волной, ноги босые. Она, черт возьми, пахнет бомжом, — не больно-то о ней пеклись все эти дни, что Зайка провела. Виталич окидывает ее взглядом суровым, нахмуренным, губы жует, а потом выдает:

— Под чем она?

— В душе не… знаю, — сдержался, знаю, Виталич не любит мат, — но надо срочно откачивать.

— Криминальная? — я кивнул, Виталич проматерился, а потом по интеркому вызвал кого-то, — каталку на пост.

Я положил на каталку Зай, медсестра датчиками ее обвешивать начала, Виталич в зрачки светит, пульс мерит с серьезным лицом. А я ему денег в карман сунул, ещё и по руке огреб — от него же.

На улицу вышел, сигарету сразу в рот засунул, набрал Илью. Знал, что услышу, на душе горько так, поскудно.

— Все, — ответил он сразу, и в этом его "все" так много было вложено.

— Сейчас подъедем.

Мне нужно было пять минут. Пять минут, чтобы выкурить две подряд, обмозговать расклад.

Рядом тихонько Игорек пристроился. Руки дрожат. Зря его с собой взяли, я уже всерьез пожалел.

— Почему мы Мишку сюда не привезли?

Видно, что его вопрос этот всю дорог терзал. Я молчал, курил медленно. Некоторые вещи сложно объяснить. Он, наверное, думает, что я все ради бабы бросил. Может, и прав пацан.

— Не довезли бы, Игоряша, — вздохнул, голову задрал. Небо звёздное над башкой, луна. Волком на нее выть хочется. — Не довезли бы…

— Почему за мажором этим никого не отправили?

Потому что ничего кроме Зай значения не имело в тот момент. Я облажался, и теперь бежать за ним смысла не было. Обе девчонки у меня, конверт заветный, — разберемся.

— Не хочу людей лишаться больше. Надо на другом уровне решать.

Он ещё хотел спросить что-то, но не стал. Сигарета дотлела до самого фильтра, нужно было ехать, разбираться. Тачку искать свою, утырком этим угнанную. Но для начала я позвонил в центр: время позднее, темно уже, а там ребенок. Охранник Ясмин сразу ответил:

— В окно глядит сидит. Спрашивала, когда вы приедете.

— Попроси Маришку развлечь ее, скажи, я буду скоро. И глаз с девчонки не спускай, башкой за нее своей отвечаешь.

Как представил Ясмин одинокую, с зайцем наперевес, так кулаки сразу сжимаются. Глубоко они в душу мне запали, это семейство заячье.

Обратно долетели быстро, но Мишку уже в труповозку погрузили, тело готовили к отправке. Снова принялся с ментами разбираться, зачастил я уже в эти дни с ними встречаться. Ребята и тачку нашли, — Бикбаев бросил ее недалеко. Мне хочется каждому предъявить, — как так вышло, что мы его упустили, что Михон себя подставил, под пулю так глупо попал. Но сейчас не время для разборок, нужно обезопасить тех, кто есть.

С ментами в этот раз разговаривал сам. Разговор трудный, нудный, дорогой был, но в итоге выбил время себе немного, чтобы разобраться в творившемся. Для начала хватит, чтобы в затылок полиция не дышала, а там видно будет.

На часы глянул: двенадцать уже, за ребенком ехать пора. В центр свой отправился, сжимал руль, по сторонам оглядывался. Где-то гнида эта рядом ещё, не успел далеко уйти. Словно сам черт его ведёт за руку, но недолго Бикбаеву осталось бегать, и папаша его не спасет.

Для верности попетлял по городу, ни для кого не секрет, что центр мой, но будет лучше, если я убежусь в отсутствии хвоста. Парням велел по одному не ходить, держаться толпой, за своими приглядывать.

В клинике для Зай несколько человек на охрану выбил. Ещё одного ее исчезновения я не переношу, слишком дорого оно для нас обходится.

В центр зашёл с заднего входа, охранники кивнули, показывая, что видят меня, бдят. Прошел мимо них в свой кабинет. На диване Ясмин спит, клубочком свернулась. Заботливо укрыта моей курткой, маленькая такая под ней, — не ребенок, а котенок.

За столом, откинувшись на кресле, Маришка — она здесь с особенными детьми занимается, и я просил ее с Ясмин пообщаться, если девочка захочет, конечно.

Маришка увидела меня, глаза потерла, поднялась, потянувшись:

— Она долго вас ждала, но все же сдалась, уснула.

— Спасибо, — поблагодарил устало, — к зарплате тебе премию выпишу.

Она улыбнулась, кивнув с благодарностью:

— Хорошая девочка. И, знаете, ее бы ещё раз к специалистам, мне кажется, напутали там с диагнозом.

— Разберемся, — махнул рукой. Сил на то, чтобы ещё и об этом думать, не было. Отпустил Маришку, а сам присел на диван, ноги вытянул. Ехать куда-то побоялся. Здесь охрана, камеры, все навиду. Одну ночь перетерпит тут, а дальше решим.

Ясмин заворочилась, подняла голову, заметила меня. Глаза сразу округлились, она куртку с себя стащила, села, свесив ноги.

— А мама где? Ты ее спас?

— Спас, — кивнул я, — она сейчас в больнице. Ее надо обследовать, чтобы убедиться, что все с ней хорошо, а потом она приедет к нам.

Ясмин слушала мой ответ, а потом сделала то, что я меньше всего ожидал от нее. Взяла и заплакала, тихо так, точно от облегчения.

— Ну ты чего, — испугался, что делать с детскими слезами, я не знаю, а с этим чудным ребенком и подавно.

А у нее губа нижняя дрожит мелко-мелко, а слезы текут все крупным горохом.

— Не реви, — попросил, — не надо тут сырость разводить.

А потом подхватил ее на руки и обнял. Маленькая такая, за шею меня держит, и пальцами волосы на затылке перебирает. В этот момент я даже завидовал ей немного: взрослым дядям, даже когда совсем херово, плакать не полагается. Ну разве что мужской скупой.

По спине девчонку погладил, успокаивая:

— Все будет хорошо. И с тобой, и с мамой твоей.

Ночь тяжёлая была. Столько всего за это время передумал. И только когда стало светать, пришел к одному решению, самому разумному, наверное. Одному не выиграть эту войну.

Дождался шести утра. Малышка так и спала на диване, ладони под щекой сложила, губы бантиком. Поправил на ней куртку, стараясь не разбудить, — пусть спит ещё, и из кабинета вышел в коридор.

Первым делом справился о состоянии Зай. Виталич отрапортовал по-быстрому, — все в порядке будет, абстинентный синдром снимают, жить будет. Истощена сильна только, это я и сам знал. Она и раньше не жрала толком, а тут этот гондон и вовсе ее уморить хотел.

А потом набрал другой номер. Пока гудки шли, в пальцах сигарету крутил туда-сюда, здесь не закурить, но хотелось дико.

— Привет, Таир, — поздоровался, — есть разговор.



Глава 27. Зай

Стены не были стерильно- белыми. Радовали взгляд нежным оттенком фривольно- розового. На окне стоял горшок с белой геранью, но он лгал, пытаясь заставить это место быть уютным.

Я сразу все поняла, сам дух этой комнаты мне был знаком. Попыталась встать и розовое великолепие стен поплыло перед глазами, я оперлась руками о постель и успела порадоваться — руки свободны. Смирительную рубашку на меня ни разу не надевали, но Динар любил меня ею пугать, и страх этот въелся в подкорку.

Вспомнила о муже и разом все обрушилось. Тёмная комната, крюк, петля, голос, который словно из глубины моей души нашептывал — все же так просто… Надо просто петлю на шею накинуть и шагнуть вниз. И сразу все закончится, вся жизнь моя нелепая, в которой я так и не научилась быть счастливой, никакие деньги не помогли.

Коснулась шеи, словно пытаясь нащупать на ней ту самую удавку. Её не было, и одновременно она была, я буквально ощутила, как та сдавливает моё горло, как воздуха не хватает, а ещё ледяные пальцы того, кто любезно мне помогал.

В голове закружилось ещё сильнее прежнего, горло разом пересохло. Потому что я вспомнила, почему мне нельзя умирать.