Королева в услужении - Нора Лофтс

В ее распоряжении также были: лютня, четыре книги, рамка для вышивания и сколько угодно шерстяных ниток.

Была у нее и кровать, правда, жесткая и узкая, но спала Альенора хорошо, не хуже, чем на многих других, более удобных кроватях.

Трижды в день ей приносили еду. На завтрак — хлеб и сильно разведенное кислое пиво, на обед — немного мяса или рыбы, на ужин — хлеб, бекон или сыр и снова пиво. Тысячи людей, часто говорила она себе с кривой усмешкой, были бы рады иметь столько же и так же регулярно. Но, упрекнув себя, она всякий раз думала, что лучше бы ей давали меньше и не столь пунктуально. Ведь пища — если не считать животных и изголодавшихся людей — должна не только насыщать, она должна возбуждать аппетит, радовать глаз, порой ждать, пока человек проголодается, но главное — она должна быть добровольно выбранной. Самое печальное заключалось в том, что после употребления в течение длительного времени хлеба, пива, мяса, рыбы, бекона и сыра человек начинал слишком много думать о других съедобных вещах, мечтать о свежих сентябрьских яблоках, хрустящих, когда их надкусывают, о сладком аромате душистого меда и о тающем во рту винограде.

— Но, сударыня, вас хорошо кормят, — обычно говорил Николас Саксамский в первые дни, когда Альенора еще не усвоила полную бесполезность требований или жалоб. — Вам на стол неизменно подают три раза в день еду самого высокого качества. Это подтверждают хозяйственные счета… Сударыня, я лишь выполняю предписания моего хозяина, господина де Гланвилла, который, в свою очередь, получает приказы от короля… Сударыня, ничто в полученном мною предписаниях не дает мне право и…

Когда однажды в замок пришли бродячие актеры и все обитатели собрались во дворе, чтобы при свете факелов посмотреть представление, и когда громкий смех, аплодисменты и топот ног зрителей, таким способом выражавших свой восторг, достигли комнаты, где сидела Альенора, она попросила разрешить пройти — нет, не во двор, а всего лишь к маленькому окну, выходившему во двор, Николас ответил:

— Сударыня, у меня нет распоряжений на этот счет…

Дни тянулись медленно и скучно. Только лишившись возможности чего-то ждать, человек начинает по-настоящему понимать, что значительная часть его жизни состоит из обыкновенных ожиданий, из мыслей о том, что вот в следующий четверг предстоит сделать это и то, а на апрель намечены такие-то дела. Но если видишь, что этот понедельник ничем не отличается от предыдущего, а следующий четверг как две капли воды похож на прошедший, что наступающий апрель будет таким же скучным, как и другие месяцы, то такое состояние может превратиться в самую изощренную пытку.

А у Альеноры не было никакой надежды, она окончательно рассорилась с Генрихом. Он был глубоко убежден, что это она подговорила сыновей взбунтоваться против него. Захватив Альенору обманом, он, по сути, держал ее в заключении. И он был намного моложе ее, а потому она не могла рассчитывать выйти на свободу после его смерти.

Альенора находилась в Винчестере уже три монотонных года, когда произошло нечто интересное и волнующее.

Был вторник в начале февраля, пасмурный день с обильными снегопадами. Стояла суровая зима, метели и морозы сменяли друг друга, и дороги сделались совсем непролазными. В довершение ко всему Амария сломала одну из трех бесценных иголок, а еще одну потеряла Альенора: иголка провалилась в щель между каменными плитами пола. В результате они уже не могли вместе дружно трудиться. Кто-то из них вынужден был постоянно бездельничать. Дело дошло до того, что Альенора, которая еще в Париже ненавидела всякое рукоделие, однажды заявила: «Теперь моя очередь», — и с энтузиазмом принялась за вышивание. Как хорошо что-то делать, принимать решение: какой использовать стежок, цвет, рисунок.

Альенора еще задолго до Рождества попросила у Николаса вторую иглу, и тюремщик, как обычно, ответил, что в полученных им предписаниях иголки не упоминаются, но что он узнает у де Гланвилла, когда тот приедет для очередной инспекции. Наконец разрешение на покупку иголок было получено, однако начались морозы и снегопады.

— Между нашим замком и городом, сударыня, лежат сугробы восемь футов высотой. Прядется подождать до оттепели.

Но вот утром во вторник она и Амария играли — в шахматы; в действительности Альенора сражалась против самой себя, так как Амария была очень слабым шахматистом и ничего не стоило объявить ей мат за пятнадцать минут. Но это не устраивало Альенору, и она чуть ли не после каждого хода Амарии говорила: «Ах, нет! Не делай этого! Ходи вот так!»

В разгар игры в дверях показался, позвякивая связкой ключей, Николас Саксамский и сказал:

— Какой-то сумасшедший бродячий торговец, настоящий карлик, в погоне за грошовой выгодой пробился, одному Богу известно как, сквозь снежные заносы, и у него есть иголки. Сколько и какого сорта вам нужно?

В прежние дни Альенора беспечно ответила бы, что подойдут любые, лишь бы один конец был острым, а на другом имелось бы ушко! Теперь же даже выбор иголок являлся хотя и небольшим, но все же развлечением. И женщины начали объяснять, какие иголки им требуются, если, конечно, они есть у торговца. Обсуждая, Альенора и Амария заспорили; Амария была близорукой и хотела тонкие иголки, которыми ей было удобно работать, почти касаясь носом рисунка. Альенора же предпочитала более толстые: легче продевать нитку и делать широкие стежки. А Николас стоял и слушал, ничего не понимая. По его мнению, две надоедливые женщины болтали о пустяках. Кроме того, в комнате, хотя и небольшой, был очень высокий потолок, и огонь в камине едва ее обогревал. А потому Николас хотел поскорее вернуться в главный зал к пылающим семифунтовым поленьям.

— Перестаньте кудахтать! — проговорил он, вовсе не имея намерения обидеть. — Я пришлю того парня, и вы сами выберете, что вам надо!

Алберика, торговца, привел паж, который не скрывал, что ему не по душе это поручение и что он торопится возобновить прерванную игру в кости. Уходя, он с такой силой хлопнул дверью, что из очага вырвались густые клубы дыма, заполнив комнату и затруднив видимость. Когда же дым рассеялся, Альенора с любопытством посмотрела на человека, который не побоялся снежных заносов ради грошовый выгоды. Он выглядел очень приземистым из-за того, что у него как будто не было шеи; чересчур крупная голова, казалось, сидела прямо на плечах. Кожа лица покраснела и погрубела от ветра и непогоды. Взгляд карих глаз в густых ресницах был ясным и открытым.

— Желаю вам здравствовать, ваша светлость, — проговорил он и поклонился так низко, что мешок с товаром, аккуратно упакованный в парусину и висевший у него за спиной, съехал на голову. Выпрямившись, он скинул кожаные лямки с плеч, отнес мешок к столу и разложил его содержимое для обозрения. В нем не было ничего особенно ценного, ничего, что могло бы порадовать взор. Никакого сравнения с другими уличными торговцами, у которых мешки пестротой товаров напоминали миниатюрные базары. На столе лежали: несколько иголок, немного соли, три или четыре ножа и пара пряжек.

— Бедный выбор, — заметил Алберик весело. — Но, разумеется, если вам, ваша светлость, и вам, сударыня, нужно что-то другое, чего здесь нет, вы можете заказать, и я приду еще раз…

Его голос прозвучал так многозначительно, что Альенора подняла глаза и посмотрела ему в лицо. Его ясный взор говорил о желании установить контакт без слов. Подобное выражение она часто замечала у очень умных собак. Выражение его глаз не изменилось, когда он сказал:

— Я повсюду бываю. Часто посещаю Лондон. Иногда Дувр. У моего друга есть корабль. Он может доставить мне что угодно из Кале… или даже Бордо… если поступит такой заказ. А потому просите все что пожелаете.

— Отчего ты упомянул Бордо? — спросила Альенора.

— Чтобы доказать вам, ваша светлость, что я действительно бываю во многих местах, — ответил Алберик, коротко сверкнув блестящими глазами в сторону Амарии.

— Амария и я расходимся во мнении относительно толщины иголок, — сказала Альенора. — В остальном мы едины. Прежде всего мы желаем — просто жаждем — новостей из Лондона и отовсюду.

Альенора понимала, что пока она сидела три года, отрезанная от внешнего мира, будто слепая и глухонемая, за стенами ее тюрьмы происходили значительные события: объявлялись войны, заключались союзы. Неведение о происходящем на свете было труднее всего переносить. И Ричард, и Генрих-младший иногда присылали ей письма, хотя она подозревала, что они писали ей значительно чаще. Но и сыновья не сообщали ничего, заслуживающего внимания. Возможно, зная ее беспомощное положение, они нарочно скрывали информацию, которая могла бы рассердить, расстроить или взволновать ее, или, быть может, их сдержанность объяснялась неумением четко излагать на бумаге свои мысли. Письма обоих были достаточно нежными, они постоянно уверяли, что продолжают уговаривать отца освободить ее, и просили проявить терпение и не терять веры, потому что придет день, когда она выйдет на свободу, а Ричард даже заявил, что не примирится с отцом до тех пор, пока она находится в заточении; но о своих практических делах, которые интересовали Альенору в первую очередь, они писали очень скупо.